ЛИДИЯ КОМПУС
«ДВА СЕМЕСТРА»
1
Конечно, в этом белом здании, что стоит на горке, диплом получить можно, и дипломы есть там серьезные, добропорядочные, и говорится в них о физике, о медицине, об экономике, о кибернетике даже... Однако есть и несколько сомнительные. Например, в дипломе, который получит весной Фаина Кострова, будет написано: филолог. К тому же еще и фольклорист. Не очень-то громко это звучит, товарищ Кострова. Шепот, робкое дыханье, трели соловьяпочти так, дорогой товарищ...
Приблизительно с этими мыслями Фаина и смотрела сейчас на белое здание с шестью колоннами. Отсюда, из окна общежития, его хорошо видно. Но оно так знакомо по множеству гравюр, снимков, открыток, по бесчисленным оттискам на альбомах, бумажниках, футлярах, записных книжках, что его уже трудно увидеть собственными глазами, можно даже забыть, сколько у него колонн... Все-таки шесть. И оно прекрасноэто белое здание. Мягкий и влажный эстонский ветер качает облака над его строгим фронтоном, сентябрьские астры в каменных вазах у входа свежи после ночного дождя, асфальтовая площадка и ступени портика отсвечивают голубыми бликами... Не совсем голубыми, впрочем, но это неважно.
Час еще ранний, народу немного. Под колоннами толстый юноша в очках, известный на курсе поэт, озабоченно всматривается в облака,по-видимому, собирается увязать их с темой современности; внизу два доцента хмуро беседуют о чем-то сентябрьском, а там дальше, на краю площадки, сбились в стайку первокурсницы, любопытно вертят головками в новехоньких пестрых шапочках, очень довольные... Вероятно, поступили на менее сомнительный факультет. Так и есть: бегут направо, к химическому корпусу.
Да, фольклор, фольклор. Что и говоритьспециальность не увесистая. Недаром нынче летом отец подсмеивался: какая же это, дескать, у тебя работабабьи припевки записывать, давай лучше за лещами поедем...
А что? Взяться бы за честный рыбацкий промысел, никто не глядел бы свысока. И ездить бы с отцом на Чудь, и жить у себя на островекругом волна да небо. Вон то сизое облако, наверно, плывет оттудапохоже на лодку с веслом...
Иди же к столу, Фаина! Чай остынет!
Фаина, проводив взглядом плывущую лодку, отвернулась от окна. Но смотреть на комнату и на подруг было в высшей степени неинтересно, скучного чаю из старого чайника тоже не хотелось.
Беда мне с вами...говорила Кая Тармо, расставляя чашки. Голос у Каи нежный, и вся она, длинненькая и бледная, напоминает голубоглазый северный лен, но она здесь самая хозяйственная, непорядков не любит.Хочется вместе завтракать, как дома, а ничего с вами не выходит. Одна лежит на подушке, другая думает, думает...
Фаина не думает, а мыслит,лениво отозвалась Ксения со своей кровати.Она у нас мыслящая личность, как выражался Писарев еще в прошлом веке...Ксения сладко зевнула.
Личность-то я сомнительная,сказала Фаина, садясь за стол,и вы обе не лучше. Весь факультет сомнительный.
С чего бы это вдруг?
Нисколько не вдруг. Читай и слушай! Все науки полезны, вплоть до собаковедения, только наша филология всегда где-то на задворкахизвините, мол, существует еще и такая наука...
Опять выдумки...возразила Ксения, разыскивая очки, которые у нее пропадали каждое утро.Устарел уже, матушка, этот спор о физиках, лириках и собаковедах.
Фаина, налив себе молока из вчерашней бутылки, осторожно попробовала.
Кислое...брезгливо сказала она, но легкая улыбка не сошла с ее губ.Налей мне кипяточку, Кая. Спасибо... Как вспомню, на каком я факультете, так мне и мерещится сердитый бородач с палкой. Рычит прямо из бороды железным голосом: «Будь мелиоратором, будь мелиоратором!»
Почему же мелиоратором?удивилась Кая.
Иногда и не мелиоратором. Иногда говорит: «На крышу, на крышу, трубы чистить!» Или стучит палкой, посылает в лес: «Гони скипидар, гони скипидар!..»
Кая моргнула и с маленьким опозданием засмеялась.
Мерещится?повторила она новое для нее слово.Это так, как во сне?
Ксения, щурясь сквозь плохо протертые очки, посмотрела на Фаину:
Ровно ничего ей не мерещится... Опять ты, Фаинка, играешь в эту игру. Никто тебя не заставляет гнать скипидар и никто не покушается на филологию. А твой фольклор, конечно, тоска смертная, но тоже никому не мешаетжуешь своего Змея-Горыныча, и жуй на здоровье.Ксения надела платье и, отыскав в ящике иглу, зашила на себе пояс.На здоровье!
Кая, старательно сняв серебряную бумажку, положила в рот кусочек халвысвоего любимого лакомства. Сказала серьезно:
Никто змея не жует. У нас на первом курсе экспедиция была, мы в Каркси ездили, очень интересное записали насчет одной ведьмы...
Экспедиция насчет ведьмыэто, конечно, сила!рассмеялась Ксения.Тем более, что на первом курсе... Ладно, ладно, не сердись, птенчик, дай и мне халвы...
На первом курсе тоже взрослые, не только на пятом... У нас в прошлом году две девушки замуж вышли.
О! Это, пожалуй, еще сложнее, чем экспедиция!
Кая, обидевшись, принялась укладывать книгинекогда ей пустословить, еще на лекцию опоздаешь.
Ксения снова пристала к Фаине:
Не думай, Фаинка, что ты загадочная. На своем причудском фольклоре ты хочешь сделать карьеру...
Оставь меня в покое!
Ну что ты вскидываешься! Я говорю об ученой карьере.
Фаина, молча встав, распахнула окно. На лбу у нее появилась морщинка досады, но губы все так же смутно улыбались, и теперь видно было, что эта улыбка дана ей в рисунке рта.
Карьера или не карьера, мне безразлично,не унималась Ксения,но притворства я не терплю. Никаких душевных конфликтов у тебя нет, ты их нарочно придумываешь
Не тебе бы говорить. Я никогда не притворяюсь.
Погоди, погоди... Я понимаю, что это не грубое притворство. Это ты создаешь себе иллюзию умственной деятельности. Я понимаючеловек просыпается утром и вдруг осознаёт, что мысли у него шевелятся вяло, и все бытовые, бедные... Ну, и становится ему как-то неприятно, неловкоон же о себе хорошего мнения! Тогда он и начинает придумывать себе идейных противников, или сомневаться в своем высоком призвании, или чесать под коленкой...
Непременно хочешь поругаться?сухо спросила Фаина.
Но Ксения уже дала отбой, заговорила голоском доброй лягушки:
Я шучу, шучу... Ты трудяга, я тебя уважаю, Фаина! Но мне тебя жалко, потому что у фольклора нет будущего. Что у тебя впереди? Запишешь еще сто тысяч поговорок, снесешь в музей, будут они лежать под спудом...
Что значит «под спудом»?заинтересовалась Кая.
В закрытом, в тайном месте,быстро ответила Фаина.
Без употребления!так же быстро добавила Ксения.В сундуке.
А еще в писатели собираешься...Фаина передернула плечами.И тебе ничего не надобно из этого сундука?
И заглядывать туда не буду! Ни за какие коврижки!
А откуда ты коврижки вытащила?
Как всегда, когда ее припирали в стенке, Ксения сделала вид, что ей лень возражать, и зажмурилась.
Кая, уже у двери, вполголоса уронила:
Чересчур вы богатые.
Что, что?.. О чем ты, птенчик?
Добра чересчур много, вот и не знаете, куда деватьв сундук положить или выбросить.
Она застегнула туго набитую сумку и ушла, оставив на прощанье еще одну тихую фразу:
А мы свое бережем... в тайном месте.
Ксения молча усмехнулась.
Она права,сердито сказала Фаина.А с тобой я больше на эту тему разговаривать не стану, ясно, что ты глухая... Поедем ко мне на озеро, я тебя окуну с головой, авось отляжет. Сиди потом на берегу и слушай, как наши рыбаки говорят! Писательница!
Ксения вдруг поперхнулась чаем.
Разве это поможет, Фаинка? Вот сейчас у меня геройкандидат наук. Чувствую, что язык у него немножко стертый, но не может же он говорить, как сказитель! Никакие рыбаки тут не помогут. Все кандидаты говорят по-кандидатски.Она вздохнула.И все одинаково: в общем и целом, оптимально, как правило, в разрезе и в конечном счете... Я не глухая, я все время слушаю, но вот взять хоть наших студентоводин и тот же синтаксис плюс жаргон: завалить зачет, судью на мыло и до лампочки...Вздохнув еще раз, она подняла руку в знак прекращения беседы и, усевшись поудобнее, раскрыла книгу.Пока что надо мне учиться запутывать фабулу позанятнее, а жизнь моя в этой комнате материала мне не дает! Уайльдвот мастер!После этих слов Уайльд был вывернут переплетом внутрь и закурена папироса.
Фаина была не прочь высказать свое мнение и об Уайльде и о том, что Ксения сегодня не умывалась, но теперьпали из пушек, ответа не дождешься. А пожалуй, и хватит на сегодня.
Из окна в комнату залетел ветер, начал сдувать пыль со столов и полочек. Однако утренний беспорядок не отнимал прелести у этого теплого девичьего жилья, здесь было весело и немножко пестроакварели, эстонские вышивки, желто-красный осенний букет, книги учебные и книги в цветных обложках, зеркальца, коробочки, флаконы... Пестрота не касалась только уголка, занятого Ксенией, и над ее кроватью, застланной темным шерстяным одеялом, не было ничего, кроме вбитого в стену гвоздя. Впрочем, гвоздь (как и грубое одеяло) был не простой, а принципиальный: он символизировал презрение к мелочам быта.
Ко всему этому, не исключая гвоздя, Фаина давно привыкла, но сегодня все казалось навязчивым и пошлымотвернуться бы и не видеть никогда...
Нужно сходить на кафедру, забрать у Астарова черновики дипломной, хотя, наверное, он их не просмотрел... Да вот еще эти позорные диктанты на пятом курсе! Следовало бы ей, как старосте, пойти сейчас и узнать, что там творится. Ира Селецкая бегала жаловаться на Сильвию Александровну, будто бы та не так диктует да не так объясняет, а чья вина, что пятикурсники писать не умеют...
Хандришь, целомудренная дева?внезапно спросила Ксения.
Фаина повернула голову, но, встретив особо внимательный взгляд, отошла подальше, к книжной полкевсе подруги ненавидели эти испытующие взоры будущей писательницы.
Садись сюда, проанализируем твою хандру. Тебе станет легче, а мне пригодится для работы. Сымай порты, Иван-царевич, я тебя спрысну живой водой!Ксения захохотала.Ну, не злись, это же твой любимый стиль... Я тебе серьезно говорю. Иди сюда!
Не хочу,отрезала Фаина.
Почему? По моим наблюдениям, на тебя плохо действует избыток целомудрия. Тебе давно пора влюбиться.
Хорошо, влюблюсь,холодно отозвалась Фаина.
Да будет тебе известноя обдумываю эксперимент. Честно сообщаю, что мой опыт будет поставлен здесь, в этой комнате, и именно над тобой.
Фаина не проявила ни малейшего любопытства.
Да, очень возможно, что над тобой. Методы прошлого устарели, теперь писатель немыслим без сырьевой базы. Ты будешь базой!
Понимаю. Буду поставлять пеньку твоему захудалому предприятию.
А по-твоему, нужно ждать наития? Ну, в таком случае Вадим тебе понравится, он свои стихи высасывает из собственной души, как из пальца.
Какой еще Вадим?
Ксения, раскурив потухшую папиросу, сказала с нажимом:
Заметь, Фаина. Вадим входит в эксперимент.
Хорошо, заметила.
Он мой двоюродный брат, живет под Ленинградом. Скоро ты его увидишь, он хочет поступить к нам, на заочное отделение. Заметьна заочное... И представь, он немножко похож на тебя, только, извини, красивее. Он как-то больше отчеркнут: глаза и волосы темнее, чем у тебя, профиль еще строже, и улыбка не такая блуждающая...
Это ты Вадима описываешь или критикуешь меня?.. На какой же факультет он поступает?
Ага, клюнуло! На наш, конечно. Куда ж еще со стихами? Вообще он странноватый парень, мало ему одного факультетаон юрист... Пришла теперь фантазия изучать литературу, стихи не дают покоя. Погоди-ка, сейчас вспомню...Ксения, выпустив клуб дыма, продекламировала:
Кружусь наклонно с землею вдвоем,
Пылится трасса до лодки Харона,
Но верю, что имя твое
Зажжется в пыльной душе
Огнями неона...
Да, запылился бедняга,пожалела Фаина.
Ксения покраснелас ней это случалось редко.
А что? А не хуже, чем у других!Она минутку помолчала.Ах, Фаинка, научиться бы мне... Не стихи, а прозу, обыкновенную прозу. Да это еще труднее. Память, что ли, у меня сквозная: пока вывожу буквы, самое важное куда-то улетает. Нужен бы аппарат: пронеслось в головестраница отпечатана!
Не падай духом, изобретут.
Ксения вдруг вскочила и, бросив окурок на пол, вынула из запертого на ключ шкафчика портфель, тоже с ключиком. Свои произведения и какие-то книги она прятала с болезненной скрытностью и с тщательностью, вообще-то нисколько ей не свойственной.
Довольно, Фаина! Первый сеанс окончен, теперь тебе надо держать в уме одноВадим, Вадим, Вадим!
Ерунда, ерунда, ерунда!
Фаина стала убирать посуду. Эта Ксения Далматова ни о чем не печетсяотодвинула чашку, и пусть стоит до вечера. Швырнула окурок... Ее можно посадить на кучу мусора, все равно будет писать. Волосы растрепаны, очки набок...
Ва-дим!проговорила Ксения, не подымая головы.
Неинтересно. Выкопала какого-то Вадима... Надо переменить блузку и идти. Белая с кружевом выглажена, только одна пуговка некрепко держится. Ничего, еще не оторвется...
Блузка к лицу, это видно даже в мутноватом зеркале. Но дурное настроение Фаины дошло сейчас до пределахоть разбей это стекло! Мелкая суета, нелепые разговорывся комната полна бестолковщины. Заглянул бы сюда старик с палкой, сразу бы и выяснилось, что он прав, презирая не-мелиораторов. Все здесь пришито на живую ниткуи пуговицы, и научные интересы, и литературные труды. Та же Ксения отлично знает, что папка с рассказами ей больше к лицу, чем кружевные блузки... Ох, стыдно так думать о друзьях! Сердитый-то старик и начал бы с нее самой, с Фаины. Досталось бы ей на орехи! Так и сказал бы, что у нее неврастения от слишком легкой работы...
Чтобы заглушить надоедливую речь старика, Фаина с шумом задвинула ящик тумбочки, чуть не опрокинув ее вместе с зеркалом. Уйти поскорее!..
Куда ты?небрежно спросила Ксения.
На кафедру.
Часы показывают ровно десять. Значит, диктант кончился, и пятикурсников уже и след простыл...
Длинный коридор встретил Фаину снисходительно и спокойно. Здесь все стройно, все благополучнои в расписаниях, что висят по стенам, и на широкой доске почета, и в аудиториях, откуда доносятся степенные голоса, внедряющие науку в суетные головы.
Кафедра на втором этаже. За белой дверью сидит Астаров, заведующий. Этот молодой ученый целиком отдал себя исторической грамматике, а грамматика, со своей стороны, вероятно, целиком входит в его душу, вытесняя суетность и дурные настроения. Вот славно-то ему живется!.. Невольно усмехнувшись, Фаина слегка постучала в дверь.
Заведующий сидел рядом с Сильвией Александровной и, судя по удрученному виду этой милой женщины, читал ей вслух Изборник Святослава или, может быть, Ипатьевскую летопись. Он слегка удивился, что студентку Кострову уже в первом семестре так заботит ее дипломная.
Ваш черновик?..Он провел ладонью по высокому гладкому лбу и немного подумал.Да, да. Но у вас, по всей вероятности, будет другой руководитель, специалист по фольклору, поэтому... я не углублялся.
А уже решено, что он приедет?спросила Сильвия Александровна, вертя в руках карандаш.
Вчера приехал.
Карандаш упал на стол и покатился к краю. Поймав, его, Сильвия Александровна улыбнулась и похорошела.
Аркадий Викторович, вы мне все-таки отдайте черновик,сказала Фаина.Это первые наброски, я еще переделаю, пока новый руководитель не читал.
Пожалуйста... Ммм Право не помню, куда лаборантка положила эту папку. Зайдите как-нибудь в другой раз. А в дальнейшем новый руководитель даст вам все указания...
Заведующий назвал и фамилию нового руководителя, но Фаина почему-то тут же ее и забыла. Кажется, засмотрелась на опущенные ресницы Сильвии Александровны и на ее пушистые светлые волосы. Было сегодня что-то непонятное в ней. И как хороша... Чудесное винно-красное платье...
В эту минуту Сильвия Александровна подняла голову ис неожиданной холодностьюпроговорила:
Товарищ Кострова, пятикурсники плохо ходят на диктанты. Последите за посещаемостью, вы староста.
Позднее, уйдя в читальный, зал, Фаина все еще вспоминала этот тони взгляд. Очевидно, отстающие вконец вывели ее из терпения... А не узнала ли она, что на нее жаловались? Гадость, конечно. Но незачем так леденить глаза и делать замечания Фаине Костровой. Мало ли что староста, не бегать же ей за каждым отсутствующим. А жаловалась Ирка Селецкая, не спрашиваясь у старосты, по собственному дурацкому почину...