Дамберг скользнул холодным, равнодушным взглядом поверх Гришиной головы и прошел мимо: не узнал, конечно.
Гриша шепнул Сергею:
Того, с сумкой, я знаю: этоДамберг. Ох, он и жох!
А я случайно другого знаюРозенберга Альфредку. Изображает из себя фу ты, ну ты! А сам младше меня. Он из Риги приехал. Я слышал, как он хвастался за бильярдом у Познанского.
Ты бываешь у Познанского? с ужасом спросил Гриша.
«Познанский»это большая пивная с зелено-желтой вывеской, на которой нарисована кружка с колпаком из белой пены, а рядомдва бильярдных шара и длинный, как копье, кий.
Заглядываю иногда, небрежно сказал Лехович, сыграть партию-другую.
И он заговорил теперь о бильярде, о том, что заходить к Познанскому, конечно, рискованное дело: туда может заглянуть и Стрелецкийон норовит зайти с черного хода. И кого уж из реалистов поймает, тому не поздоровится. Но у реалистов с хозяином пивной договоренность: прежде чем впустить надзирателя в черную дверь, он выпускает их через парадную. Правда, там неподалеку стоит городовой, но он отворачивается, когда из пивной выходят гимназисты и реалисты: у него тоже имеется своя договоренность с Познанским.
Бильярда Гриша не видал ни разу, видел только шары на вывеске. Он попросил Сергея рассказать, в чем состоит игра, из чего шары сделаны, как по ним бьют кием.
За разговором о бильярде скоро забыли они о только что прошедших мимо немцах: о Дамберге и Альфреде Розенберге, которому суждено было ровно через сорок лет окончить дни свои в Нюрнберге, на виселице.
С реки потянуло пронзительной прохладой. Волны Двины уже тускнели, противоположный берег слился в одну темную полосу; порыв ветра донес оттуда запах хвои.
Не сговариваясь, Лехович с Гришей спустились с дамбы вниз.
На берегу ивы тянулись черными ветвями к розовому небу. Одно дерево нагнулось над водой, почти касаясь ее своим стволом; на стволе, ловко примостившись, сидел кто-то верхом, как в седле.
Подошли ближеи Гриша узнал Вячеслава Довгелло.
Ты что тут делаешь?
Вячеслав соскочил на землю.
П-погляди, сказал он.
За рекой стоял на берегу двухэтажный дом. Окна в верхнем этаже блистали багрово, отражая закат.
А что там глядеть? Дом и дом. Самый обыкновенный.
Н-нет, не обыкновенный. Там был последний бой лесных братьев с жандармами.
Откуда ты знаешь про лесных братьев? воскликнул Гришаи даже сердце у него зашлось
Вячеслав молчал.
За него ответил Лехович:
Ну, не так давно в городе только и разговору было, что про них. Ты сам недавно здесь, потому, может, и не слыхал.
Нет, я слыхал, ревниво сказал Гриша, и я видал их! Своими глазами!
Лехович присвистнул протяжновидно, не поверил.
И Гриша начал торопливо рассказывать про Кейнина, про лютеранскую церковь в Пеньянахтам тоже был бой, в день «лиго» После боя лесные братья ушли неизвестно куда. И больше их никто не видал.
Ага, сказал Сергей Лехович, значит, последний, кто их видел, это был Шумов Григорий.
Насмешка была явной. Гриша обиделся.
А знаешь, почему ты их не любишь? спросил он Леховича. Ты не любишь лесных братьев потому, что ты богатенький. А они не за богатых, нет. Они за тех, кто нужду терпит.
Спасибо. Рассудил, холодновато ответил Лехович. А с чего ты взял, что я их не люблю?
Ты сам сколько раз говорил, что твой отец богатый. А богачину, там разные помещики, купцы, они лесных братьев боятся.
Дурень ты!
Не глупей тебя.
Перекоряясь, мальчики незаметно очутились около железнодорожного моста. Длинныйс верстутоварный состав прогремел по его настилу, и чугунные балки долго гудели басовитой струной
Ступай один! окончательно рассердился Гриша на Сергея Леховича. А я пойду вместе с Вячеславом.
Ах, и дурень!
Поумней тебя!
Сергей пожал плечами, подумал, глянул на Гришу. Потом, беспечно посвистывая, помахивая стеком, пошел назад один.
Гриша поглядел ему вслед Нет, жалеть не стоит; отец-то понимает людей. «С богатым не водись».
Довгелло стоял, глубоко засунув руки в карманы, слегка сгорбившись.
Холодно тебе, что ли? сердито спросил Гриша.
Нет.
Отчего ж съежился?
Я не съежился.
Да, с таким, как Довгелло, разговору настоящего не получится. И все-таки не будет Гриша жалеть о Сергее Леховиче, хоть он и третьеклассник и речист за двоих! Пусть он свои разговоры разговаривает со Львом Сапегой или с кем там еще из своей компании.
Ты почему обозвал давеча семиклассника Дзиконского крючком? спросил он Вячеслава.
Д-да ведь всех полицейских так дразнят. И городового и полицмейстера. Ну, а егоиз-за отца.
И жандармов так кличут?
И жандармов тоже.
Ты расскажешь мне про лесных братьев все, что знаешь?
Пойдем ко мне. Расскажу. Ты так и не зашел. А обещал.
Знаешь, почему я к тебе не зашел? Я сызнова начал перечитывать «Тараса Бульбу». К тебе идтизначит, надо отнести книгу. А мне жалко
Ничего. Держи пока что у себя.
Знаешь что? с воодушевлением начал снова Гриша. Такой книги еще не было на свете! И, наверное, не будет больше никогда!
А ты много книг прочитал?
Много, нерешительно ответил Гриша. Я про богатырей одних сколько книг знаю. Ну, «Тарас» еще лучше. Сравнить нельзя.
Попав в маленькую, чистенькую и что-то уж очень тихую квартирку из двух комнат, в которой жили Довгелло, Гриша притих.
У матери Вячеслава были такие тревожные глаза на худом лице, что он сразу почувствовал себя виноватым: зачем явился сюдавидно, не вовремя.
Ядвига Осиповнатак звали эту грустную женщинумолча поставила перед мальчиками чай, сухари и сейчас же ушла в другую комнату.
Гриша понемногу огляделся.
Мебель была подстать квартирке: крошечный комод, накрытый зеленой вязаной скатертью, диванчик короче человеческого ростапо-местному «канапка», круглый столик с никелевой лампой И всюду бросались в глаза портреты худого брюнета с усиками: они висели на стеках, стояли на комоде в рамочках, склеенных из ракушек.
Батька твой? догадался Гриша.
Мой папа, тихо ответил Довгелло.
Тягостная застенчивость вдруг сковала Гришу снова, а он этого не любил: насупился, замолчал. Ядвига Осиповна из другой комнаты, конечно, слышала, как он брякнул: «батька».
Ты что? обеспокоился Вячеслав.
Ничего.
Гриша продолжал молчать, глядя себе под ноги. К чаю не притронулся.
Т-ты почему спросил про Дзиконского?
Захотел и спросил.
В все-таки?
Он мой враг.
Сын или отец?
Ну, понятно, сын. Отца я и не знаю совсем.
Отец Дзиконского начал было Довгелло.
Но Гриша перебил:
А ну их! Ну их обоихи отца и сына! Ты обещал рассказать мне про лесных братьев.
Отец Дзиконского сражался против лесных братьев. А они ему правую руку перешибли. Не самую руку, а вот здесь, Вячеслав показал на свое плечо, вот здесь, ключицу. И после того рука у него не действует. Они хотели его совсем убить.
За то, что он полицмейстер?
Он тогда еще не был полицмейстером. Он был жандармом. Ну, не простымофицером. Это уж потом, говорят, в награду его назначили полицмейстером.
Да что ты все про Дзиконского! Рассказывай про лесных братьев!
Н-ночью собрались лесные братья тайно в том доме за рекой, что я показал тебе. Хочешь, сходим туда завтра Перейдем через железнодорожный мости в Курляндию. Согласен?
Согласен.
П-поглядим хоть на двор хоть на лестницу, по которой они поднимались на верхний этаж! Они поднялись и заперлись там, ночью. Завесили окна Это я не выдумываю вовсе, мне один знающий человек рассказывал. Завесили окна, начали печатать. Они печатали письма к народу, слышишь? После них нашли целых три одеяла на столе. Стол громадный, и на нем ватные одеяла: братья ставили на одеяла печатную машину, чтобы не слышно было с улицы, как они печатают. Машину после не нашли: братья унесли ее, успели!
Не такая уж тяжелая, значит?
Ого! Не поднять! Ну, а сила знаешь какая у лесных братьев?
Знаю.
У жандармов револьверы были у каждого. И шашки. А братья оружие свое оставили в лесу. Не знаю почему. Против револьверов с голыми руками что сделаешь?
Эх! Надо же было так! А как узнали жандармы, что братья пришли туда?
Говорят, их выдал хозяин дома. Ну вот, напечатали за ночь братья всё, что нужно было, а под утро выглянули в окно. Выглянуливидят: у дверей жандармы. И под окнами по жандарму. Восемь оконвосемь жандармов. Все с револьверами. Офицер с ними. Это и был Дзиконский. Куда деваться? В дверь не выйдешьжандармы сразу ж схватят. Тогда старший лесной брат
Кейнин! воскликнул Гриша.
Не знаю, как его звали. Он дал команду к бою. И по этой команде лесные братья прыгнули из окон со второго этажа, каждый на своего жандарма. Ну, вот тогда и перебили плечо у Дзиконского. Два жандарма, что стояли у дверей, хотели стрелятьне успели. Револьверы у них отобрали, вместе с кобурами. Одни шнуры остались.
А потом?
А потом братья опять ушли в лес.
Есть один человек, вполголоса начал Гриша, я тоже не скажу тебе сейчас, как его зовут. Он спасся от смерти у лесных братьев. Его жандармы повесить хотели
В дверях бесшумно появилась мать Вячеслава. Мальчики замолчали.
Ядвига Осиповна, крепко сцепив худые свои руки, проговорила еле слышно:
Дети, не надо об этом Потом прошептала, словно вздохнула:О боже, боже! И снова ушла.
Гриша молчал, подавленный.
Потом поднялся решительно:
Прощай, я пойду!
Вячеслав схватил его за плечи и жарко прошептал у самой щеки:
Я тебе все объясню потом. При маме нельзя про это Ты не сердишься?
Он печально глядел, как Гриша одевался. Потом схватил свое пальто, накинул на плечи:
П-провожу тебя.
На дворе совсем уже стемнело. Звезд на небе не было. Ветер рванул хилую дверь дощатого сарая, и она раскачивалась, скрипя и повизгивая, на петлях.
Видно, начиналось ненастье.
Вячеслав повел Гришу по двору, но не к выходу на улицу, а куда-то в сторону, в темень. И за смутно черневшей поленницей дров, дрожа и задыхаясь, начал рассказывать про своего отца.
Землемер Довгелло был убит черносотенцами, может быть теми самыми, что в прошлом году выкололи глаза студенту. Они громили дома беззащитных людей, грабили, а отец Вячеслава бросился на них с палкойдругого оружия у него не было. Тогда жирный лабазник не спеша ударил его в висок железным ломом. Тут подоспели рабочиецелая дружина, но убийцы бежали. Ни одного из них потом не нашли
Вячеслав рассказывал шепотом, хотя кругом никого не было на этом унылом дворе. Ветер улегся. Начал накрапывать редкий дождь; из темноты, от поленницы дров, потянуло горьким запахом осины.
Гришу стало трястине от холода.
Он жадно, будто всем сердцем своим, слушал нового другатеперь-то он знал, что Вячеславего друг, которого он не распознал сначала А может, больше друга: может быть, будут они связаны братством на всю жизнь, как Кейнин со Сметковым!
С мамой не надо об этом Голос у Довгелло сорвался.
Не плачь, попросил тихонько Гриша.
Я не плачу Отца убили не здесьв уезде. Мы потом уж узнали, через неделю. Мама сперва все молилась все молилась в костеле, потом перестала В училище обо всем этом никто не знает, я только тебе
Когда Гриша распрощался наконец с Вячеславом и остался один, ему снова вспомнился вечер того дня, когда он впервые приехал с отцом в город. Перед глазами возник свинцово-кровавый блеск на реке, тяжкий мрак кругом, слезы бородатого коваля: Савку, его сына, искалечил Альфред Тизенгаузен безнаказанно Кто мог наказать барона?
Снова открывался перед Григорием Шумовым зловещий мир, темный, жестокий.
Но он уже знал: есть на земле смелые людиони бьются с этим черным миром, не щадят своей жизни!
12
После прогулки на дамбе Сергей Лехович, видно, всерьез обиделся на Гришу. Дома он разговаривал теперь только с Зыбиным, по часу толкуя о верховых лошадях в имении своих родных. Что ж, пусть хвалится, коли есть чем. Но при этом Лехович почему-то глядел не на Зыбина, а на Гришув упор. Значит, сердится.
Скрытая эта вражда продолжалась долгодо самого ноября.
В ноябре ударили заморозки, выпал снежок. Он только-только прикрыл землю, а в унылую комнату белковских квартирантов уже проникла непривычная белизна. Стало светло, и даже розовые цветочки на рваных обоях будто исчезли, стены казались выбеленнымис таким праздничным ликованием вошел сюда первый зимний день.
По случаю воскресенья Зыбин еще валялся в постели, маленький Жмиль занимался любимым своим делом, жуя что-то, сидел у окна и сосредоточенно разглядывал прохожих, а Лехович примерял перед обломком зеркала новую фуражку. Он сшил ее на заказ, после того как старая была попорчена на пожаре. Сшитая на заказ фуражка, конечно, была признаком богатства: с нарочито маленьким гербом, отдаленно похожим на офицерскую кокарду, с маленькими полями, пухлыми, как пшеничный пирог. Самая модная в те времена. Не все, конечно, могли этой моде следовать. Большинство реалистов носили фуражки обыкновенныес большими острыми полями, с неуклюжим разлатым гербом; лавровые ветки в нем торчали, как растопыренная пятерня. Эти заурядные головные уборы горами лежали на прилавках магазинов, даже картонок для них не полагалось. Такая фуражка была и у Гриши Шумова. Но он не завидовал Леховичу, нет. Он даже отвернулся от третьеклассника, не хотел глядеть, как любовно тот выправляет красивый локон из-под лакового козырька: высший тон у старшеклассников, которым Лехович подражал.
В это время под окном раздался бойкий стук копыт, заливистопо-деревенскизаржала лошадь. Маленький Жмиль испуганно отскочил в сторону.
Что это ты, мальчик, лошадок боишься? спросил насмешливо Лехович.
Жмиль молча глядел перед собой остановившимися глазами.
В дверь громко постучали. Лехович снял новую фуражку, кинул ее на стол и крикнул протяжно:
Ан-тре!
В комнату вошел багровый толстяк с большими, закрученными кверху усами, в шершавой верблюжьей куртке, обшитой по швам кожаным кантом, и в охотничьих сапогах с голенищами до самого живота.
Маленький Жмиль торопливо подбежал к нему и поцеловал его красную руку.
Толстяк вопросительно посмотрел на лежавшего в постели Зыбина и пророкотал учтиво:
Прошу прощения: слишком ранний визит Я имею удовольствие видеть пана Леховича?
Зыбин молча затряс головой.
Это яЛехович, отозвался Сергей.
Усач щелкнул каблуками:
Юзеф Жмиль, рушонский помещик. Я о вас наслышан, пан Лехович. Но я не думал, что вы столь молоды.
Он огляделся по сторонам, пыхтя и вытирая лицо платком.
Лехович подставил ему дырявый стул. Гость уселсяи стул заскрипел жалобно.
Да, я не полагал, что вы столь юны. Но все равно. У меня до вас дело.
Он грозно поглядел на Жмиля-младшего, и тот виновато потупился.
Видите мухолова? Займитесь с ним, прошу как благородного человека. По всем предметам. Обратите благосклонное внимание: не вылезает из двоек.
Он передохнул после долгой речи. Потом снова начал:
Я, пан Лехович, имел честь когда-то учиться в том же учебном заведении, в котором вы эк-хм преуспеваете с таким блеском. Но я, правду скажу, я не преуспел. Дроби! Дроби, будь они прокляты! По совести: зачем они Жмилям? С меня довольно той дроби, что я забиваю на охоте в дуло своего ружья. Хы-хы-хы! Ты что?! заорал он вдруг сыну, на лице которого появилось подобие несмелой улыбки. Стань ровно! Голову выше! Мухолов Если ты приедешь домой второгодником, другого довольствия, кроме березовой каши, тебе не будет, слышишь?
Лехович стоял вольно, прислонившись спиной к косяку двери; красивый локон спускался у него на левую бровь. Он даже посмеивался слегка, глядя поочередно на обоих Жмилей.
Но тут Жмиль-отец повернулся к нему всем своим грузным туловищем и принялся рассматривать его бесцеремонно; это не вязалось с недавней галантностью помещика.
Пандворянин? спросил он неожиданно.
Лехович вдруг страшно покраснел. И выговорил с трудом:
Это разве откосится к делу, которое вы имеете «до меня»?
Я дворянина узнаю сразу. Дворянин имеет гонор, честь. Как благородному человеку признаюсь: я бы и не нанимал моему лодырю репетитора. Я бы и в гимназию его не отдавал. Э, Жмили от гимназий мало добра видали. Ножена! Супруга мояпоимейте в видуокончила институт для благородных девиц. «Ах, боже! кричит мне. Оставить сына без достойного дворянину образования!»«Хорошо, говорю. Оставьте, мадам, вашу визготню. Дадим мухолову образование». Помещик с размаху ударил своими ручищами по голенищам сапог:Эт-ть! Так не лезет же в него это образование. Ну, не лезет! А там пойдут дроби, будь они прокляты? Я уж его в частную гимназию в реальное и не думал отдавать, знаю, какими там пряниками кормят, там с шестого класса анализ бесконечно малых проходят. Толстяк поднял палец и с ужасом выпучил глаза:Бесконечно!