Замри! Или я за себя не отвечаю! Увидишь!
Никаноркин печально поглядел на Гришину «Лису в лесу» и сказал:
Ну, Шумов, писателя из тебя не выйдет.
Я и не собираюсь в писатели.
Не знаю куда ты собираешься, а только, если к концу года не будет у тебя пятерок по всем предметам, узнаешь ты, почем фунт лиха.
Да что ты пристал? Ну, а если четверка будет или тройкачто, съедят меня?
Четверку или тройку тебе Стрелецкий выхлопочетпо поведению Ну ладно, пиши теперь дальше!
Гриша с завистью поглядел на раскрытую чистенькую тетрадь Никаноркина:
Так писать, как ты, я все равно не научусь.
Ерунда! Каждый может научиться. Не надо только лодыря гонять.
Это я-то лодырь?
А если не лодырь, значит садись и не стесняйсятрудись! Такая наука, как чистописание, труды любит.
Ну, труды трудами, а кроме того, и талант, видно, нужен.
Меня мой батька научил, вот и весь талант. Он писарем был на военной службе. Там уж научат, будьте спокойны!
Тебе хорошо, тебя батька выучил. А мой сам плохо пишет.
Я тебя выучу!
Грише такие слова не понравились. Тоже еще, учитель нашелся!
Чего надулся? спросил Никаноркин.
Много учителей вокруг развелось. Довольно мне одного Невинногопо чистописанию.
Невинного?!
Ага. Ивана Ивановича. А ты меня учить не можешь. Сам подрасти сперва. Помочьпожалуйста, а учитьэто только Невинный может.
Многому он тебя научил!
В тот вечер они не раз принимались ссориться. Никаноркин терял терпение, ругал Гришу, бегал за занавескуусмирять сестер
Гриша два раза брался за шапку, хотел уйти.
Но Никаноркин говорил яростно:
Не выпущу из этой комнаты, пока не добьемся толку! Берись за вставку, пиши!
Он говорил это с таким напором, что Гриша, удивляясь сам себе, с чего он начал слушаться этого востроносого, оставался в конце концов и снова брался за перо.
Трудились оба долго Когда у Гриши уж совсем не хватало сил, даже жарко стало, в комнату вошла маленькая женщина в платке, поставила на стол тарелку с орехами, подала Грише негнущуюся ладонь и опять ушла, хорошо, ласково улыбнувшись.
Никаноркин подал пример: первый, раньше гостя, принялся щелкать орехи своими крупными белыми зубами. Делал он это расторопно, быстро, как и все, за что брался.
Гриша сперва стеснялся, ожидал, что вот-вот за занавеской опять засмеютсянад кем? Над ним, конечно.
Но тут-то как раз и наступила долгожданная тишина: то ли девочки куда-то ушли, то ли истребление без их участия орехов не располагало к веселью.
Уничтожив при слабой Гришиной помощи все орехи, Никаноркин отодвинул тарелку и сказал решительно:
Ну, за дело!
Гриша подивился его упорству. И без всякого воодушевления опять взялся за перо.
Не ленись, братец, не ленись! покрикивал Никаноркин, совсем уж входя в роль учителя. Привык, что все тебе в рот само валится. Не ленись!
Теперь возня за занавеской больше не мешала Грише, и дело как будто пошло быстрее.
Никаноркин наконец сказал с удовлетворением:
Ну, вот теперь у тебя что-то получается. Все-таки буквы, а не коровьи рога. И то хлеб.
На стене прохрипели часы-ходики, и Никаноркин без церемонии погнал гостя домой:
Ступай! Поздно Наскочишь на надзирателяне поздоровится.
Ну! Он в эти края небось и не заглядывает.
Плохо ты еще знаешь нашего «голубчика». Говорят, он недавно ловил семиклассников где-то за огородами. Вон куда забрался, не пожалел ног! Это у него вроде охоты, без этого скучно ему.
Надевая пальто, Гриша (надоело ему чистописание!) заговорил о делах посторонних:
Слушай-ка, я думал раньше, что в реальном всё больше баре да богачи учатся, а на самом-то деле смотри: у тебя отец приказчик, у менясадовник, потом, еще я одного знаю (Гриша вспомнил Леховича) у того батька, оказывается, конторщиком служит на лесном складе.
Ну и что ж? А есть и баре, богачи. Что ж, разве ты не видал их у нас в классе?
Не видал.
А Шебеко? Он богатый, у него отец тайный советник. А Самуил Персиц? У Персицев дом самый большой в городе, в пять этажей. Ну, Самуил хоть не чванится, а Шебеко, тотфу ты, ну ты, ножки гнуты!
А что это такоетайный советник?
Чин такой. Вроде генерала. Кому этот чин пожалован, тот может самому царю тайные советы давать. Например, посоветовать секретно, с кем воевать, а с кем лучше не надо.
Насоветовали царю воевать с Японией, а японцы нас побили.
Нас? Нас они не побили. И не побьют никогда. Мой отец говорил: «Они не русского солдата побилинашего солдата им ни за что не осилить, они царских генералов побили!»
Гришу такой разговор воодушевилсолдат он уважал. Он тут же хотел было рассказать Никаноркину об Иване-солдате, но в комнату вернулась низкорослая женщинамать Никаноркинаи приветливо протянула руку:
Заходите, молодой человек.
За юбкой матери прятались обе девочки. Потом они осмелели, подошли к Грише и совсем так же, как мать, подали ему негнущиеся маленькие ладашки.
Гриша вдруг почувствовал, что вся семья Никаноркиных ему очень нравится, особенно быстроглазая Наташка.
Что ж, он сюда, пожалуй, будет заходить, пока не получит пятерку по чистописанию.
Лавка была уже заперта и лампа потушена, Никаноркин провожал Гришу со стеариновой свечой в руках.
На прощанье Гриша сказал ему:
Какая у тебя мать добрая
Да, добрая! Побыл бы ты на моем месте, узнал бы, какая она добрая.
Но эти слова не испортили хорошего настроения Гриши. За порогом его встретила такая синяя ночь и так густо вызвездилок морозуглубокое небо!.. И таким верным другом показал себя Коля Никаноркинне для себя же он, чудак, старался сегодня, а для Гриши, таким верным товарищем он оказался, почти как Ян Редаль!
С этими светлыми думами добрался Гриша на квартиру Белковой, тихонько постучался с черного хода. Открыла ему не мадам, а Настя. И Настя с ее курносым и смешным лицом тоже была хорошая.
14
Не одни ж Стрелецкие живут на свете! Есть и такие, как Арямов. Может, Арямовых даже больше, чем Стрелецких.
Ну нет, пожалуй Федор Ивановичодин!
Гришин интерес к Арямову еще больше повысился, с тех пор как самый образованный в классе человек, Самуил Персиц, разъяснил ему однажды, что космографией называется наука о звездах.
От подобного разъяснения наука эта не потеряла своей таинственности, наоборот!
Персицу было, кроме того, известно, что Федор Иванович показывает старшеклассникам небо через трубу с увеличительным стеклом. Трубавроде бинокля, только больше его. Намного больше. Ну, скажем, насколько паровоз больше велосипеда. И стекло в ней такое, что любая звезда кажется близкой.
В ясные ночи семиклассникисчастливые! разглядывают звезды и луну на квартире у самого Арямова, потому что училище в позднее время уже закрыто.
Вот это наука! Это тебе не чистописание. Есть еще на свете чудеса! Звезда, ставшая близкой человеку, разве не чудо?
После раздумий, не очень долгих, Гриша пришел к совершенно ясной мысли: если Арямов показывает звезды старшеклассникам, то ничего ему не стоит показать их и Григорию Шумову. Надо только попросить как следует Федора Ивановича. Как знакомого человека. Он давно знает Гришучуть не три месяца.
Удобный случай представился в начале декабря. Гриша увидел однажды, как Федор Иванович вошел в магазин братьев Ямпольских. В окне магазина все еще висел саженный карандаш, так никем и не купленный. Да и кто его купит? Богатыри повывелись, нет теперь таких людей, которым этот карандаш был бы впору.
Гриша остановился у окна магазина, стал поджидать, когда выйдет Арямов. Ожидание в гаком месте не в тягость: в окне рядом с резинками и писчими перьями лежали не виданные еще новые книги: на одной обложке человек в маске целился куда-то из черного револьвера, на другойгрозился огромными зубами скелет, а поверх скелета красными, как кровь, буквами было написано: «Преступление в склепе». И еще там была одна надпись, помельче: «Нат Пинкертон», а рядом с ней, в кружочке, портрет бритого человека с крепко сжатыми узкими губами и неподвижным взглядом остекленевших рыбьих глаз. Занятно
Но вот и Федор Иванович! Он вышел из магазина с тючком, аккуратно перевязанным бечевкой, и, видно, особенно не торопился: оглядывался не спеша по сторонам, щурился от яркого солнца.
После короткого, но мучительного колебания Гриша шагнул к нему:
Федор Иванович! Вы мне звезды в трубу покажете?
Что такое? Звезды?.. Ага, звезды. Ну что ж, покажу. Натурально. Надо полагать, лет этак через шесть. Или семь. Вот как только перейдешь в седьмой класс, так мы с тобой и займемся.
Федор Иванович!
А раньше не выйдет.
Арямов повернулся и зашагал от Ямпольских к центру города. Гришахоть ему и не по дороге былопошел рядом, стараясь попасть в ногу. Куда там! Арямовские шаги оказались огромными. Гриша перестал стараться, засеменил как попало и от этого сразу показался сам себе маленьким. Если заговорить сейчаси голос будет тоненький до жалости.
Федор Иванович, вы ж показываете небо семиклассникам взмолился Гриша, и голос в самом деле оказался тонкий, прямо никудышный голос.
Мимо шлидело было после занятийреалисты. Они с особой почтительностью снимали перед Арямовым фуражки. Федор Иванович рассеянно отвечал на поклоны. Гриша приободрился, задрал голову повыше: какая-то часть уважения падала и на его долю, как спутника Федора Ивановича.
К вам же ходят семиклассники, начал он снова, ну, если и я с ними Кому вред от этого? Никому не помешаю, посижу тихонько. А когда все поглядят в трубу, ну, тогда уж и я. Под самый конец. Последним погляжу, самым последним! Ладно?
Нет. Не ладно.
Ну почему ж, Федор Иванович!
Во-первых, нос у тебя не дорос. Ничего не поймешь ты в небесных обстоятельствах.
Ну и пусть не пойму! Я только гляну. Глянуи уйду.
Во-вторых, наблюдать светила можно только когда хорошенько стемнеет. Ну, а тогда тебе на улицу и носу показать нельзя.
А семиклассникам можно?
А семиклассникам можно. Это им по программе положено. Они являются ко мне на практические занятиязаконное дело. А тебе ночью из дому выходить строго запрещено. Он поглядел на Гришу и усмехнулся:Вот, кум пожарный. Это тебе не пожар тушить.
Гриша обиделся, замолчал. Была б у него у самого такая труба, он не поскупился бы: гляди в нее на звезды кто хочет, хоть весь народ, не жалко!
Знаешь что? спросил Арямов (видно, он хотел все-таки утешить Гришу). Приходи ко мне в воскресенье. Только днем, конечно. Хочешь?
Не хочу.
Э, значит не выутюжил тебя еще Стрелецкий?
Нет, не выутюжил.
Да я ж тебя в гости зову, чудак! В таких случаях не говорят «не хочу», а говорят «спасибо».
Спасибо.
Или так: «Спасибо, не могу, я занят, видите ли».
Я занят, видите ли.
Дела, дела и еще раз дела? Так, что ли? спросил учитель, видимо забавляясь.
Так.
Мимо прошел Коля Никаноркин, поклонился Арямову и изумленно поглядел на Гришу. А пройдя, оглянулся целых три раза.
Изумление приятеля немножко утешило Григория Шумова.
Значит, выходит так, продолжал Федор Иванович:по воскресеньям днем ты занят, а в будни вечером свободен? Складно ли придумано?
Складно, Федор Иванович! Гриша опять взмолился:Ну что вам стоит?
Мне-то ничего не стоит. Как бы тебе самому дорого не обошлось. Воспитанник приготовительного классана улицах ночного города! Страшная картина!
Видно было, что Арямов шутит. А раз шутит, надежда еще не потеряна.
Федор Иванович!
Страшная эта картина может кончиться записью в кондуит.
Незаметно они прошли мощенные камнями улицы. Начались деревянные мостки, скоро и огороды покажутся. Э, да Федор Иванович живет на самом краю города Летом тут, положим, хорошокак в деревне.
Федор Иванович, начал Гриша высоким голосом, я согласен прийти к вам днем
Польщен, улыбнулся Арямов.
Но только если я просижу у вас до самого вечера. А вечером вы мне покажете звезды.
Дались тебе эти звезды! Ну, а после этого опять-таки в поздний час пойдешь домой? И встретишь надзирателя? Или инспектора?
Не встречу. Авось.
Авось да небось. Нельзя?
Можно, Федор Иванович, ей-богу можно!
Арямов остановился:
Ну, вот тут я и живу.
Гриша кинул вокруг себя быстрый взгляд: дом приметныйсо светлицей наверху, над крышей. «Там он свою трубу и держит», подумал Гриша. Улица была ему известна, называлась Ново-Садовой. «Садовая»потому что поблизости сады и огороды, а почему «Новая»это неизвестно.
Так как же нам с тобой быть, кум пожарный? спросил Федор Иванович. Надо что-то придумать.
Надо.
Им обоим теперь было ясно, что после такого долгого разговора простым отказом Арямову не обойтись. То есть другой человек, может, и обошелся бы, а Федор Ивановичнет, посовестится. Если не умом, так сердцем Гриша это понял и теперь стоял, ждал.
Разве вот что Закрой-ка рот!
Гриша послушался, даже зубы сжал.
Вот что: знаешь ты Витола, из седьмого класса? Ну, Витол, лучший ученик, краса и гордость реального училища!
Знаю, ответил Гриша, хотя даже и не слыхал ничего о существовании Витола.
Если он возьмет тебя с собой, под свою опеку, тогда ладно уж, приходите вместе. Завтра в восемь вечера. Если только небо будет ясное. Понял, кум пожарный? Значит, два условия: если Витол согласится привести тебя с собой и если на небе не будет облаков. Постиг?
Постиг.
А одному мужчине из приготовительного класса, хотя бы и столь доблестному, как ты, ходить ночью по городу строго воспрещается. До свиданья!
На другой день погода была ясная. На небес утра ни облачка. Гриша ликовал, что и было замечено зорким Колей Никаноркиным. Он спросил придирчиво Гришу:
По какому это случаю ты шел вчера вместе с Арямовым?
Так. Разговор был.
О чем разговор?
Гриша замялся. Рассказать обо всем Никаноркинузначит, придется тогда и Никаноркина позвать с собой. Не позовешьобидится. А Федор Иванович двоих не пустит. Одного-то не хотел, а тут двое явятся!
Ладно, потом поговорим, сказал он отворачиваясь.
Сейчас рассказывай! потребовал Никаноркин.
Да о чем рассказывать-то?
О чем вы говорили с Арямовым?
Ну вот пристал! О звездах, конечно.
Ага. Ну, и на чем же вы договорились? Пусть, мол, звезды висят на своем месте?
Гриша молчал.
Пусть висят?! грозно спросил Никаноркин.
Они не висят, упавшим голосом ответил Гриша. Персиц говоритони двигаются.
«Двигаются»! Добром говорю: рассказывай все по порядку!
И как только Гриша мог забыть про Никаноркина? Человек копил по две копейки, скопил для него два двугривенных (правда, они прахом пошли из-за неверного Делюля), начал учить его чистописаниюда так толково, что у Гриши уже повысились баллы по этому скучнейшему в мире предмету (на этой неделе Невинный поставил ему первую четверку), как же мог Гриша после всего этого забыть, не замолвить слово Арямову: дескать, есть у меня друг, зовут его Колей Никаноркиным
Молчишь! воскликнул Коля Никаноркин. Ну, молчи Я все равно дознаюсь!
Вот почему с таким стесненным сердцем шел в тот день Григорий Шумовеще засветлона Ново-Садовую улицу.
Дорога была дальняя, и у него хватило времени обдумать, как он напросится прийти к Арямову еще развместе с товарищем.
Но вот и дороге дальней конец, а сумерки только еще начинаются; первая звезда, еще бледная, возникла в небе высоко над светелкой. В светелке-то Федор Иванович, должно быть, сейчас уже ладит свою трубу.
Гриша принялся терпеливо ждать, спрятавшись за старую яблоню, что росла у самого арямовского дома. Мороз к вечеру стал злей, пришлось поплясать на снегу, чтобы согреть озябшие в холодных штиблетах ноги.
Через час, не раньше, приветно озарилось окно светелкичем-то оно напоминало янтарные огни в домах давно знакомого книжного города
Звезда над крышей стала ярче, налилась живым, переливающимся розовым светом.
Должно быть, наступил заветный час: появились на улице семиклассники. Их было много, и среди нихрослый Витол. Гриша еще утром разыскал его в училище, разглядел как следует. Но навязываться не стал: надо еще семикласснику вести приготовишку за ручку к Арямову! Да и Грише это не нужно, он ходил с Яном ночью в темный лесне испугался!
Надо сделать так: как только Витол войдет в дверь, Гриша за ним следом!
Семиклассники для чего-то долго совещались перед домом, где жил Арямов. Потом один из них, решившись наконец, взялся за висевшую на проволоке деревянную грушуручку звонка.