Глаша улыбнулась Ольге и прошла к своей койке.
Разошлись и остальные подруги. Ольга разделась, легла и задумалась, позабыв про письмо.
Полоска зари догорела. Свежий, теплый, как парное молоко, воздух вливался в окно.
Пришли девушки из клуба, разделись и стали укладываться спать.
«А письмо-то, вспомнила Ольга и, надорвав конверт, вынула из него листок.
«Дорогая Ольга» только и успела она прочесть. Одна из девушек погасила электричество, и густая тьма приятным бархатом накрыла ее. Ольга вздрогнула, хотела было сказать, чтобы зажгли на несколько минут свет, но воздержалась, спрятала письмо под подушку.
«Утром прочту», решила она и, стараясь ни о чем не думать, быстро заснула.
* * *
Соня и Аржанов работали в ночной смене. Когда они вышли из поселка, на западе догорала полоска зари, и тихо пели соловьи.
Соловушки последние песни допевают, сказал Аржанов.
Почему? спросила машинально Соня, шагая впереди него.
Как почему? Любовь кончается у них. Отлюбят и петь перестают до будущей весны, пояснил Аржанов. Это люди могут петь о любви долго, до старости, пока не поседеют их головы.
Соня улыбнулась и ничего не ответила.
Впереди темнела бригада разливальщиц во главе со Свиридовым. Зажигались звезды в синеве, жидкий, как кисея, туман поднимался от земли. Издалека долетали картавые крики перепелов. Ветерок доносил медовый запах цветов. Поселок остался далеко позади и затерялся в темноте. Разливальщицы подошли к трубам, поднялись на них и зашагали цепочкой. В тишине стали звонко постукивать подковки бахил по железным трубам. Аржанов поравнялся с Соней и пошел рядом с нею. Соня шла с опущенными глазами, как бы не замечая его. Он положил руку ей на плечо. Она не сбросила его руки, а только слегка вздрогнула, почувствовала, как сердце затрепетало. Соня много передумала за эти дни об Аржанове, внимательно наблюдала за ним. Чувствуя его сильную руку на своем плече, Соня замедлила шаги и вдруг ощутила такую томительную слабость, что у нее закружилась голова. Аржанов остановился, обнял Соню, запрокинул ее лицо и стал покрывать поцелуями глаза, щеки и лоб. Соня не вырывалась из его объятий.
Сонечка, зоренька моя ясная, как я истосковался! Давай сядем. Я расскажу тебе, как люблю
Так рассказывай, тихо попросила Соня. Она спрыгнула с трубы и опустилась на землю. Аржанов сел возле, прижался к ней. Ну, говори!
Перед нею все сияло прозрачно-синим светом, а с неба с легким звоном сыпались звезды, и падали, падали на нее Ей казалось, что звезды засыплют ее и она не выберется из них. Соня закрыла глаза и, чувствуя на своем лице горячие губы Феди, покорно отдалась его силе
Когда она пришла в себя и открыла глаза, Аржанов стоял в нескольких шагах от нее. Она быстро поднялась. Он подошел к ней и, подавая ей спецовку, сказал:
Надевай скорее! Идем!
Нехорошо говоришь! Не надо так грубо!.. крикнула Соня, и слезы побежали по щекам.
Поднявшись на трубы, они быстро зашагали по ним и скоро нагнали бригаду Свиридова. Фрося пристально взглянула на Соню и, заметив ее смущение, вздохнула и отвернулась. Соня почувствовала, что Фрося догадалась о случившемся, и поспешила отойти в сторону.
Из-за леса показался желтый край месяца. Его нежный свет, как пыльца, засверкал над полянами. Соня работала одна. Аржанов не подходил к ней, он вертелся около разливальщиц и подошел только тогда, когда была залита гидромассой вторая карта.
Скучаешь? спросил Аржанов, стараясь не смотреть на нее.
У Барсукова бровки высокие, и гидромасса не прорывает их, отозвалась Соня и тяжело вздохнула.
Гидромасса бурлила на карте. В ней искрился лунный свет, отражались звезды. Над канавами плыл жидкий туман, закрывая бегущую в них черную воду. Легкое бульканье и шипение слышалось в тишине.
Аржанов ничего не ответил Соне. Он метнулся от нее и скрылся из глаз.
На соседней карте бродили разливальщицы, увязая до колен в гидромассе. Их длинные тени, как привидения, метались по сверкающей поверхности. Глаза Сони не останавливались ни на разливальщицах и их тенях, ползущих неуклюже за ними, ни на алмазных переливах бурлящей гидромассы они искали в темноте Федю, такого красивого, такого близкого ей теперь человека.
Идя вдоль бровки, она не видела его, но образ его стоял перед нею.
«Куда он делся»? подумала Соня. Ей хотелось, чтобы он был возле нее. Она пошла быстрее, всматриваясь в темноту. Вдруг до ее слуха донесся сильный шум. Забыв о Феде, она бросилась вперед. Гидромасса широким потоком низвергалась с карты в канаву.
«Такую бровку и прорвала!» удивилась Соня.
Как только она заделала прорыв, сильное бульканье гидромассы заставило ее прислушаться. На противоположной стороне она обнаружила еще прорыв. «И тут прорвалась!» изумилась она еще больше и, быстро работая лопатой, засыпала ее. Не успела управиться здесь, как гидромасса забурлила в другом месте, еще дальше по бровке. Заделав и этот, бросилась на новый. Ноги увязали в гидромассе. Соня вспотела и тяжело дышала от усталости и страха: уйдет гидромасса с карты, захламит все канавы.
Недалеко от нее мелькнула тень, согнулась и застыла на месте.
«Что это? Кто-то разрывает бровку!»
Соня, пренебрегая опасностью, кинулась вперед. Тень метнулась дальше, присела. Соня устремилась к ней. У нее уже не было никакого сомнения, что кто-то прорывает бровки. Соня подкралась к человеку. Сзади подняла над его головой лопату и громко вскрикнула:
Зачем разрываешь бровки, гад?!
Человек быстро выпрямился и приглушенным голосом сказал:
Что орешь, сумасшедшая?
У Сони расширились глаза перед нею стоял Федька. Она смотрела на него и ничего не понимала.
Не видишь, что это я? прошипел Аржанов, озираясь. Ну, что глаза вылупила? Я верхнюю воду спускаю, чтобы скорее гидромасса подсыхала.
Так ведь воду через два дня полагается по инструкции спускать
Много ты понимаешь! Не всегда через два дня, можно и раньше, если состав гидромассы достаточно густ и она, попав на карту, сразу оседает на дно. Я ведь техник, знаю все это. Знаю, когда можно так делать, а когда нельзя пояснил серьезным тоном Аржанов.
Соня растерянно глядела то на Аржанова, то на сбегавшую в канаву гидромассу. Она не могла заметить выражение лица Федьки. Лунная муть и болотистые испарения то и дело закрывали его. Соня молчала. Аржанов, почувствовав, что она поверила ему, нагнулся к гидромассе, зачерпнул ее в ладонь, потер, понюхал и сказал:
А вот теперь пошел другой состав. Спускать воду больше нельзя. Давай быстрее засыпать открытые места в бровках.
Они засыпали прорывы.
До конца смены Аржанов уже не отходил от Сони. Он был чрезвычайно внимателен к ней: то говорил ей нежные слова, от которых сердце девушки наполнялось счастьем, то заглядывал ей в глаза, свет которых был ярок в темноте, то изредка обнимал ее и целовал.
На востоке заалела полоска неба занималась заря. Ее свет слегка подкрасил дымящиеся испарения и карты. Технорук участка Лузанов с коммутатора позвонил в телефонную будку разлива:
Третья точка, третья точка! Алло! Алло! раздавался в тишине его громкий голос.
Девушка, дежурившая на связи, бросилась было к телефонной будке, но Аржанов опередил ее.
Третья точка слушает. Кто говорит?.. Федор Петрович? Отлично! Слушает гидротехник Аржанов.
Черт вас возьми! загремел в трубке голос Лузанова. Я только что прошел по пятой валовой канаве, она вся залита гидромассой. Что вы там, спите, дьяволы, или звезды считаете!
Это вина бровщиц, Федор Петрович, пролепетал Аржанов.
А вы что смотрите? Работнички, дьявол вас убей! Немедленно примите меры. Составьте акт на виновников и утром мне представить его. Впрочем, я сейчас сам приду к вам на точку.
Федор Петрович! Федор Петрович, погодите! заторопился Аржанов. Что я могу сделать? Ведь ночь, темно. Бровки, как я думаю, насыпаны скверно. Прорвало их во многих местах. Надо спросить с бровщиц, с техников сушки полей, с Барсукова, они за это отвечают. Я тут, как и разливальщицы, ни при чем!
Не ври, пожалуйста! гремел в трубку Лузанов. Я знаю, как работает Барсуков. Это тебе не Волдырин! У него нет плохих бровок на картах. Я сам лично видел днем бровки на пятой точке. Спал, негодяй, и сознаваться не хочешь?
Что же я вам на вашу брань, Федор Петрович, могу сказать, оправдывался Аржанов. Придете и сами увидите, что разливальщицы тут не виноваты.
Соня была свидетельницей этого разговора и чувствовала себя отвратительно. Когда Аржанов умолк, она спросила:
Федя, почему ты так говорил с техноруком?
А как я говорил? грубовато и удивленно спросил Аржанов. Говорил с ним так, как надо.
Ты сказал ему неправду.
Как неправду?
Ты ведь сам спускал гидромассу.
Ну?!
Так ведь ты же неправду сказал!
Вот что, Соня, подойдя вплотную к девушке, насупился Аржанов, я уже сказал тебе, что ты ничего не понимаешь в гидромассе. Я поступил правильно. Но этот старый дурак такой вздорный, что если ему сказать о моем опыте, он все перевернет вверх тормашками. Надо говорить, что гидромасса сама прорвалась, иначе он и меня и тебя запутает, так запутает, что из беды не выберемся потом. Будем сваливать на бровщиц и Барсукова. Я не хочу, чтобы и тебя, мою хорошую, этот старый черт беспокоил. Аржанов обнял Соню и поцеловал.
Девушка вздрогнула, отступила и зашагала вдоль бровок.
«Как узнать, кто прав Лузанов или Аржанов? подумала Соня и тотчас стала успокаивать себя: Федя комсомолец, не станет вредить делу. Да он и мой суженый, лгать мне не станет».
Она не один раз обошла бровки. Прорывов больше не было, гидромасса не уходила, да ее и не так много было на картах.
Заря погасла, показалось красное солнце, и его лучи разметались по картам. Соня и не заметила, как пришла смена. Если бы не подошел к ней Аржанов, не сказал ей: «Кончай», она все еще продолжала бы ходить с лопатой вдоль бровок, Соня вскинула лопату на плечо и двинулась вслед за бригадой разливальщиц, которые цепочкой потянулись домой. Аржанов шел впереди, Соня за ним. Он часто оглядывался назад и говорил:
Устала? Ничего, зоренька, мы будем теперь работать вместе, и я стану помогать тебе.
Соня, слушая Аржанова, чувствовала его нежность, была счастлива.
Как ни бушевал технорук Лузанов, он все же не доискался виновников, заливших гидромассой канавы Барсукова. Накричавшись до хрипоты на Аржанова и Свиридова, он наложил установленный в таких случаях штраф на бригаду ночной смены.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
После ужина Соня пришла в барак землячек и пробыла среди них до позднего вечера. У себя в бараке она целый день мучилась над тем, что Федя сказал неправду Лузанову и тот наложил штраф на ночную смену разливальщиц.
В бригадах Ольги, Даши и Кати было много разговоров о ночном происшествии. Ни одна девушка не верила тому, что в уходе гидромассы в канавы виноваты разливальщицы Свиридова. Соня не принимала участия в этих разговорах, но, когда Ольга осталась одна, не выдержала и рассказала о том, как Аржанов производил опыт скорейшего удаления воды с карты.
На следующий день Ольга сообщила об этом Долгунову, а парторг не замедлил передать сообщение Нилу Ивановичу. Днем Аржанова вызвали в контору, и начальник участка долго допрашивал его. Не моргнув глазом, техник разлива на все вопросы начальника дал отрицательные ответы и доказал ему, что он не виноват. Была вызвана и Соня, но она под острыми, колючими взглядами Аржанова смешалась и стала давать такие противоречивые ответы, что происшествие это на поле Барсукова приобрело совсем загадочный характер.
Вы же, Авдошина, говорили Ольге, что Аржанов делал опыт? спросил Нил Иванович.
Не говорила я этого Ольге, покраснев, ответила Соня и опустила глаза, чтобы не встречаться со взглядом подруги.
Тарутина поднялась со стула, сдвинула черные брови и, ничего не возразив Соне, вышла из кабинета начальника. Нил Иванович посмотрел в спину Ольге и покачал головой.
Кто из вас врет, а кто говорит правду не знаю. У меня нет основания не верить Тарутиной.
А мы врем? огрызнулся Аржанов, принимая позу оскорбленного человека. Я работаю как вол, обеспечил высокое качество разлива И вот вместо благодарности
Идите оба! раздраженно махнул рукой начальник участка.
Соня вышла на улицу. Она была подавлена всем случившимся. Она в первый раз тяжко солгала перед своей совестью, обманула Ольгу, свою подругу, которую любила, как старшую сестру. И все ради него, Феди, ставшего ей дороже всего на свете
Аржанов же вышел от Нила Ивановича развязно, с обиженно-нагловатым задором в голубых глазах.
Молодец, моя зоренька, что так ответила Тарутиной! похвалил он и крепко сжал руку девушке.
Соня быстро выдернула свою руку и побежала к бараку, низко опустив голову, роняя слезы.
Два дня спустя после этого она встретила Ольгу на улице и страшно испугалась ее. Ольга улыбнулась ей, поздоровалась, спросила у нее, как она чувствует себя, здорова ли. Сообщила ей, что брат Гриша, которого считали погибшим, жив.
И я, Сонечка, так счастлива, так счастлива! воскликнула Ольга и попрощалась с нею.
Соня хотела остановить Ольгу, признаться ей во всем, но Ольга быстро, почти бегом, поднялась на крыльцо барака и скрылась за дверью. «Как-нибудь я все расскажу Ольге, и она простит мне мою ложь», решила она, и у нее на сердце стало светлее.
В субботу она встретилась с землячками в столовой. Только что села за стол, как подошли Ольга, Даша и Глаша. Днем была гроза. На улице много грязи, на торфяных полях еще больше, но бригады Даши и Ольги работали до заката солнца. Девушки сели за один стол с Соней, разговорились. Соня узнала от Ольги, что несколько лучших бригад сушильщиц и бригада Свиридова назначены к переброске на добычу, на ликвидацию прорыва.
После ужина Соня встретила Аржанова, который шел с другого конца поселка. Она побледнела и спросила:
Где был?
Аржанов ухмыльнулся:
Где был, там теперь меня нет.
Говорят, тебе Ганечка больно по сердцу пришлась.
Аржанов обиженно буркнул:
Какая Ганечка? Никакой я не знаю
Соня отвернулась от него, но он поймал ее за руку, удержал.
Куда, зоренька? Да ты в лужу попадешь! Вон она, почти у ног твоих блестит.
Девушка остановилась и пристально посмотрела на Аржанова.
Фу, какая тьма, воскликнула она, даже ничего не вижу на твоем лице!
Аржанов забеспокоился и с неудовольствием сказал:
А чего тебе, глупенькая, надо видеть на моем лице?
Соня промолчала, а он продолжал:
Завтра, знаешь, едем на добычу. Вот хорошо-то! Ты ведь, моя зоренька, ни разу не видела, как добывается гидромасса?
Я об этом уже знаю, ответила Соня и стала прощаться с ним.
Нет, нет! Так я тебя, Сонечка, и отпустил!..
Он увел девушку в свою комнату.
Аржанов проснулся раньше, оделся, умылся, а потом разбудил Соню. Она быстро вскочила и стала одеваться.
Что же ты, Федя, дал заснуть мне у тебя? Как я выйду теперь на улицу? Вдруг увидят подруги? говорила она, чуть не плача.
Ничего никто и не увидит. Еще солнце не поднялось, рассмеялся нагловато Аржанов, уплетая хлеб с украинским салом. Закуси-ка вот, здоровей будешь!
Соня улыбнулась, взяла из его рук большой кусок черного хлеба, белого как снег сала и стала есть.
Через полчаса они пристали к бригадам, направлявшимся к конторе. Сюда по узкоколейке были поданы крошечные вагончики-теплушки. Паровоз стоял под парами и попыхивал дымкой из низкой, с красным ободком наверху трубы. Мальчишки шныряли вдоль состава, забирались на буфера, залезали в вагончики.
Торфяницы бригад Ольги, Даши, Кати, Свиридова и других стали садиться в вагончики. Соня и Аржанов сели с девушками Даши. Паровозик пронзительно свистнул, дернул состав раз, другой, и вагончики плавно покатились по рельсам. Поезд пересек торфяные поля, повернул вправо от главного пути и вонзился в лесную чащу.
Утро было ясное, с золотистым отливом. От вчерашних туч не осталось и следа в прозрачной синеве неба. Только на сочной ярко-зеленой листве сверкали жемчугом капли дождя. Над кустами вились темные облачка комаров. В лесной чаще по сторонам узкоколейки пели на разные голоса птицы. Глухо, как бы заикаясь, куковала кукушка: «Ку-ку! Ку-ку!» Крякали утки, хлопая крыльями. Квакали лягушки. Пахло горьковатой листвой осин, смолистым запахом хвойных деревьев, пахучими лесными и болотными растениями. Путь был неровный, местами заросший травой. Поезд часто замедлял ход, полз по-черепашьи.