Тарутинцы, увидев танцующих, начали тоже кружиться.
Нил Иванович, Долгунов, парторг ермаковского поля, Свиридов и другие мужчины сидели в центре зала и, как девушки на улице, вели оживленный разговор о вступлении частей Красной Армии в пределы Германии, о скором конце гитлеровской тирании. Торфяницы, затаив дыхание, слушали Емельяна Матвеевича и Нила Ивановича. В ту минуту к начальнику участка и Долгунову подошли девушки и предложили им потанцевать с ними.
Какие мы танцоры!
Вы просто не желаете!
Да мы уже старики
Не говорите так, Нил Иванович, сегодня нет стариков, все юные! твердо возразили ему девушки. Идемте, пожалуйста! И они взяли под руки своего начальника и подняли его со стула.
Уж если вы, доченьки, считаете нас юными, то Нил Иванович запнулся, увлекаемый девушкой под звуки двухрядки на середину зала, где уже несколько пар легко кружились.
Девушки расступились перед ними. Танцуя, он со вздохом проговорил:
Вы, Сукнова, правы, я, верно, помолодел
Ольга, взглянув на начальника участка, немножко испугалась за него и подумала: «Замучают старенького. Уж очень Феня разошлась, не считается с силенками Нила Ивановича» Она подбежала к нему, высвободила его из рук Сукновой и стала медленно, вальсируя, выводить его из круга танцующих. Долгунову помогла выбраться из группы торфяниц Даша Кузнецова. Нил Иванович и парторг, вытирая платками пот с лица, вышли на улицу, на свежий воздух. Следом за ними Тарутина, Кузнецова, Волкова и другие. В толпе раздались звонкие и дружные возгласы:
Смерть Гитлеру!
Да здравствует наша Коммунистическая партия!
Да здравствует советский народ!
Да здравствуют советские девушки! сказал проникновенно Нил Иванович.
Солнце стояло уже над краем земли, в пепельно-синеватых испарениях торфяных полей, вот-вот уйдет на отдых, но празднование новой победы над гитлеровскими ордами все продолжалось. То в одной группе торфяниц, то в другой снова и снова запевали любимую, всем известную песню:
Широка страна моя родная!
Ее подхватывали то в одном конце поселка, то в другом:
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.
Девушки тарутинского поля слаженно пели:
Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое товарищ
Нам дороже всех красивых слов.
И эта глубоко народная песня, как Волга в половодье, разливалась от края и до края по всему рабочему поселку.
* * *
Нил Иванович и Долгунов прилегли отдохнуть только на рассвете и, поспав малость, поднялись. Нил Иванович прошелся по кабинету, разминаясь и позевывая; вид у него был усталый и помятый, но чувствовал себя старик бодро.
Ты, Матвеич, прав, встретив кротким, добрым взглядом вошедшего парторга, промолвил начальник участка. Я почти до самого утра, прислушиваясь к ликованью девушек, подсчитывал проценты выработки на полях. И что же? За первую половину вчерашнего дня они выполнили нормы в полтора раза больше, чем вырабатывали за день. Да, Матвеич, я был неправ
Нил Иванович замолчал, вздохнул и задумался.
Парторг и начальник участка вышли из конторы. Бледное солнце уже взошло, веял холодноватый ветер, над полями серела мгла, по белесо-стеклянному небу ползли редкие клочья облаков. Нил Иванович запахнул пальто и, покосившись на Долгунова, спросил:
Матвеич, что же ты молчишь, и так странно, по-юношески, улыбаешься? Мечтаешь? Или смеешься надо мною, стариком? Над моим вчерашним страхом?
Нет Ты, Нил Иванович, до рассвета подсчитывал проценты добычи торфа, а я думал о том, как величественна русская, советская женщина. Она, Нил Иванович, в годы войны, чтобы помочь своим братьям, отцам и мужьям разгромить фашистские орды, взяла на свои плечи слишком большое бремя труда и, не сгибаясь под ним, героически несет его. Думая о ней, о делах ее, нужных Родине, я все время видел ее перед собой. Даже и тогда, когда я задремал, приснились мне наши торфяницы: они вместе с солдатами перешли границу Германии и несли освобождение немецким рабочим
Нил Иванович, слушая Долгунова, широко открыл глаза, удивленно заглянул парторгу в лицо, но сейчас же опустил взгляд и задержался. Парторг обернулся к нему и заметил слезинки на его щеках и седеющих усах. Под пристальным взглядом парторга Нил Иванович сильнее покраснел, смущенно проговорил:
Матвеич, торфинка заскочила в глаз, вот я и отстал. Кажется Да, да, вытащил ее! Он махнул платком по лицу. Теперь не режет, и слезы перестали течь. Он резко выпрямился и проговорил громче: Идем, Емельян Матвеич, на участок!
Они вышли из поселка, и Нил Иванович с душевным проникновением сказал:
И я, Матвеич, подсчитывая проценты выработки, думал о славной советской женщине. Да и всегда, признаюсь, думал Хорошо ты, Емельян Матвеич, сказал о ней!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Проходя мимо сада, Павлов замедлил шаги, подумал и повернул к воротам. Сад был пуст. Вершины деревьев тихо шумели, сбрасывая пожелтелые и розоватые листья. Шелестя и вертясь в сизом воздухе, они падали на дорожки и скользили по ним, гонимые прохладным ветром.
Павлов только что вернулся из двухнедельной командировки. Несмотря на то что не спал в вагоне, он чувствовал себя бодро, и ему не хотелось идти домой. Он смотрел на падающие с берез и осин листья, сверкавшие цветом меди, и думал об Ольге. «А не сесть ли мне в вагончик? сказал он как-то неуверенно и тотчас ответил себе: Нет, она, наверно, уже в поле, на работе, ей не до меня». И, думая о девушке, попытался представить ее себе. Видел черные, блестящие глаза, немножко лукавые и ласковые, темные волосы, стройную фигуру в синем комбинезоне.
Павлов так замечтался, что не заметил, как в сад вошли ребятишки и уселись на скамейки, окружающие полукольцом памятник Ленину, как подошел Долгунов и остановился около него, видел в мыслях одну Ольгу. Долгунов сел на скамейку и обратился к Павлову:
Почиваете, товарищ лейтенант?
Павлов вскинул голову и, увидев парторга, обрадовался.
Простите, Емельян Матвеевич, что не заметил вас. Здравствуйте! Он протянул руку парторгу, смотревшему на него с ласковой и доброй улыбкой. Немножко задумался, вот и А вы, Емельян Матвеевич, как попали сюда?
«Думы, мои думы, горе мне с вами! Что стоите поперек смутными рядами?» произнес стихи Шевченко Долгунов, глядя на Павлова. Как попал? Приехал на партийный актив. Шел в клуб, но, заметив вас, завернул а вы уж перестали и узнавать болотников!
Вы все шутите, Емельян Матвеевич.
Что унывать-то? Наши войска далеко шагнули в Пруссию.
Мне говорили, что вы всегда были большим оптимистом, проговорил Павлов.
Кто это распускает обо мне такие вздорные слухи? спросил Долгунов.
Секрет! ответил шутливым тоном Павлов.
Да, скажите, если это не тайна, кем оказался Аржанов? Помните, он работал техником у нас на участке и сбежал.
Приземлился.
Не понимаю Что это значит?
Очень просто. Он арестован. А вместе с ним и его вдохновители.
Аржанов был не один у нас на участке? удивился Долгунов.
Целая шайка была. Работали по указаниям немецкой разведки. Неплохо законспирировались в волдыринской компании. Обычная шпионско-диверсантская история.
Долгунов поднялся и протянул руку.
Мне надо на актив
Павлов пожал руку парторгу. Ему хотелось спросить у него о Тарутиной: приехала она на актив или осталась на участке? Здорова ли она? Он не решился спросить об этом.
В парке стало шумно. По сизому небу плыли дымчатые облака. От земли пахло сыростью и прелью. Деревья глухо шумели вершинами, сбрасывая мертвые листья. По улице, мимо сада, прошла грузовая машина с женщинами, они пели.
* * *
С раннего утра в поселке началась обычная суета, торфяницы собирались к отъезду в родные села и деревни. В воздухе было холодно. На пожухлой траве лежала серая, как жемчуг, изморозь. Лужи на улице были подернуты первым ледком. Он стеклянно блестел и хрустел под ногами прохожих.
На середине озера, в коричневатой зеркальной воде, от которой поднимался бледный жидкий пар, кувыркались утки. Деревья осины, березы и липы стояли скучными и притихшими. На бескрайних торфяных полях было пустынно. Над ними висели тяжелые серые облака. В бараках топились печи, и дым ровными мутно-желтыми столбами поднимался кверху, таял в утреннем холодном воздухе. У конторы участка стоял паровоз с длинным составом товарных вагонов. По улице шли толпами девушки: одни с чемоданами, с огромными узлами, свертками к поезду, другие с лопатами, цапками, матрасами, топорами к инвентарному складу. У склада образовалась очередь. Вещи принимали кладовщики.
Первый эшелон был подан для барсуковских торфяниц. Долгунов находился на станции. Он следил за порядком посадки, отводил для каждой бригады отдельный вагон. Девушки тарутинского поля пришли за час до отхода поезда, в разгар посадки барсуковских торфяниц. Поставив вещи на землю, они уселись на них и стали ожидать свой эшелон. Девушки первого эшелона погрузились в вагоны. Раздался свисток.
Поезд тронулся, перед глазами замелькали вагоны. Через некоторое время подали дорожный состав из Шатуры. Посадка началась немедленно. Девушки, попрощавшись с Долгуновым, стали грузить вещи в отведенные для каждой бригады теплушки.
Ольга пошла вдоль поезда. Она подошла к Даше Кузнецовой и попрощалась с подругой и с девушками ее бригады.
Я нагоню в Шатуре, выеду с последним поездом.
Она поцеловала Дашу и ее подруг, своих односельчанок и подошла к Долгунову. Раздался свисток паровоза, из дверей вагона понеслись возгласы, приветствия:
До свидания! До свидания!
Желаем здоровья, Емельян Матвеевич!
Привет Нилу Ивановичу!
Спасибо, спасибо, родные! Пишите, не забывайте! кричал Долгунов, махая шапкой.
На станцию пришли торфяницы других полей. Ольга, проводив своих девушек, попрощалась с Долгуновым и направилась к своему бараку. Здесь она встретила Павлова. Увидев его, Ольга растерянно остановилась, подумав: «Приехал? Зачем?»
Павлов подбежал к ней, поздоровался. Ольга внимательно посмотрела на него, сказала:
Я не думала, что ты приедешь, не ждала.
Я приехал за тобой, покраснев, сказал Павлов. Мы поедем вместе.
Вот как! нахмурив брови, заволновалась Ольга. Впрочем, я ждала вчера тебя. Был прощальный обед. Почему не приехал? Мы веселились до самого утра.
Не мог.
Я не еду с вами, сказала Ольга. Я поеду с последним поездом. У меня еще дела.
Заметив бледность на лице Павлова, она подумала: «Зачем я говорю ему неправду? Я ведь все время ждала его, ждала еще вчера. Вот он приехал, радостно встретил меня, а теперь»
Павлов остановился, и было видно, как он волнуется. Ольге стало жалко его.
Подошли Соня и Корней Ефимович. В руке у старика была сумочка из бересты.
Ольга Николаевна, это вам, сказал Корней и подал ей берестяную сумку. Заметив удивление в ее глазах, пояснил: Ты не думай, что В ней отличные гостинцы, плохих я не дам.
Взглянув на Соню, Ольга заботливо спросила:
А почему ты не поехала с девушками?
К кому?.. Нет, я останусь на болоте. Работы много на полях. Да и Корнея Ефимовича я полюбила, как отца Ольга, ведь ты вернешься?
Вернусь, вернусь, Соня! воскликнула Ольга, целуя девушку, и резко обратилась к Павлову: Что же стоишь-то? Возьми только чемодан из барака.
Затем она обернулась к Корнею, обняла его и поцеловала, сказав, чтобы он любил и берег Соню. Павлов стоял уже с чемоданом, все еще не веря в то, что Ольга поедет с ним.
Давай чемодан-то! крикнула Ольга, проходя мимо него в дрезину. Что с тобой? Ой, беда с тобой, Борис И она снова капризно сдвинула брови.
Павлов опомнился, поставил чемодан в дрезину и, попрощавшись с Корнеем и Соней, сам сел рядом с Ольгой. Дрезина с шипением покатила по сверкавшим рельсам
19441953
Примечания
1
«Пролетарские писатели. Антология пролетарской литературы». М., 1924, с. 420.
2
Валерий Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии. Собр. соч. в 7-ми томах, т. 6. М., «Художественная литература», 1975, с. 529.
3
«Пролетарские писатели. Антология пролетарской литературы», с. 420.
4
Я. Смеляков. Избранные произведения в двух томах, т. I. M., «Художественная литература», 1970, с. 62.