Нормальная немецкая фамилия.
Уже интересно. Ты что, немец?
Нет. Правда, хотели немцем сделать
Как это?
Видишь ли Долго рассказывать, и неохота Ну, в двух словах Меня вместе с сестренками и братишкамипятеро нас было, сиротнемцы увезли в Германию.
Там не то колония, не то приют учили говорить и думать по-немецки. Не покладая рук учили. До сих пор помню оплеухуаж голова загуделаза то, что по-русски что-то сказал братишке Всем переменили имена. Меня тогда Вальдемаром звали. Звучит?
Такое страдание было написано на лице парня, что Манюшка уж и пожалела, что затеяла этот разговор. Она хотела прервать егопогладив круглое плечо товарища, успокоительно произнесла:
Ну, все, все, забудь.
Но он, видимо, уже не мог вырваться из трясины жестоких воспоминаний. Взгляд его был обращен внутрь, а на маневрирующий паровоз смотрели пустые глаза.
Сестренку, когда уводили Маленькая такая, аккуратненькая, в коротком платьице Оглядывается, и лицо все в слезах. А не кричитбоится. Били за все. А потом вот так же увели и меня. Толстый немец и его фрау. Глянеткак будто на тебя автомат наставили. Но сперва раздели, осматривали, ощупывалипокупали как скотину.
Володь, тяжело вспоминатьну и не надо!
Вспоминать тяжело, но ведь и забыть трудно, а? Как забудешь свою жизнь? «Фатер» и «мутер» учили манерам, улыбаться, кланяться, любить все немецкое, презирать все остальное, а славянскоененавидеть. Поскольку все это вдалбливалось, и в жизни со всем немецким было связано только самое жуткое, то хотелось делать все наоборот. А тут еще поляки батрачили у хозяев. Жалели меня, ну я к ним и тянулся. Научили говорить по-польски ну, объясняться более-менее А еще помнюЮзек, молодой парень, показывал мне на небе звезды: «Вон российска, твоя, а то наша, польска» Потом фронт стал приближаться. Как-то хозяева мои погрузили на подводы узлы и чемоданы и отправились в бега. И меня прихватили. В каком-то городке попали под обстрел. «Фатер» и «мутер» укрылись среди перин и подушек, а я давай бог ноги, удрал. Три дня скитался, голодный, как собака, а потом подобрал меня на улице старичок тихий такой, добрыйГерберт Гермис. У него я и прокантовался до наших.
А этот чего от тебя хотел? неприязненно спросила Манюшка.
Ничего. Просто хороший человек, правда, хороший. Одинокий был и хотел усыновить меня, но поманила «российская звезда» На сборном пункте, когда очутился среди русских, начал вспоминать о себе. Вспомнил имя, а фамилию и отчество не вспомнил. Где жил, кто мать, отец, тоже не помню.
Но как же Тебе ведь сколько тогда было?
Тринадцать. Но дело в том, что когда нас немцы загоняли в вагоны, я пытался сбежать. Меня поймали, избили. Отшибли, в общем, память. Наверно, когда резиновой дубинкой по голове Какое-то время я вообще не мог говорить, потом долго заговаривался. Хорошо, хоть идиотом не стал Ну, вот. Записался я Гермисом, чтоб хоть так отблагодарить старика, а по отчеству Ивановичну, отец-то был русский, значит, Иван Через несколько дней заговорил по-русски. И, поверишь, такая радость и гордость была, как будто Гитлеру салазки загнул
Они долго молчали. У Манюшки комок стоял в горле. Как он их всех покалечил, змей Гитлер! Это ж всю жизнь болеть будет душа!
Гермис осторожненько, робко потеребил мочку ее уха, сглотнув шершавость в горле, тихо сказал:
Ладно, ничего, пережили Я вот думаю: интересно, куда забросит нас судьба после школы. Попасть бы в академию. Хочу быть инженером.
Впервые слышу от спеца такое признание!
Да, в спецухе у нас небодевиз и знамя. И правильно. Большинство спецов идут в летные училища. Для этого и создана спецшкола. А кто хочет попасть в академию, помалкивают: во-первых, не так-то просто вытянуть на медаль, а во-вторых, на таких смотрят как-то и свысока и вроде как на карьеристов. Я считаюнеправильно это.
Конечно, неправильно. Главное, чтобы работа интересовала, чтобы именно тебе, а не «всем» она нравилась. А какая онаэто дело второе.
Точно. Я как-то летом был пионервожатым в лагере. Живая работа, а мне не понравилась.
А вот, скажи, ты мечтаешь о славе? Только честно.
Бывает. А что плохого? Слава ведь на труде держится. Человек тем знаменитее, чем больше сделает. А чем больше сделает, тем больше всем пользы, так чего стесняться?
Солнце давно уже перевалило за полдень. Удлинились тени. Усилился ветер.
Володя, да что с тобой, в конце концов? воскликнула Манюшка, видя, как парня опять перекосило.
Да не обращай ты внимания!.. Вон машина подходит. Пошли работать.
Когда закончили погрузку, он уже не таясь схватился за живот.
Зараза! Прямо как ножом режет! Думалупаду.
Чего ж молчал? Кому нужен такой героизм?
Мне. Во-первых, не хотел очутиться в роли Тита, помнишь? «Тит, иди молотить! Брюхо болит». А во-вторых, не люблю, когда медицинские советы дают некомпетентные люди. Это я о тебе.
Вечером после ужина майор Кудрин перед строем рассказал, что сделано на воскреснике: посажено около пятиста деревьев и кустов, разбиты аллеи, клумбы, оборудованы спортплощадки, установлены скульптуры, выкопан и облицован бетоном пруд, парк обнесен красивой литой изгородью.
Обком комсомола поручил мне от его имени объявить благодарность каждому участнику воскресника, заключил майор. Весной Парк имени Красной Гвардии зашумит листвой и запестреет цветами. И пойдет ваш брат-спецшкольник дефилировать по аллеям. Теперь каждый может гордиться, что своими руками создал себе и своей подруге отличный уголок отдыха.
Совсем недолго нам достанется дефилировать, вздохнул Толик Захаров. Эх, жисть наша поломатая!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯКонец одной традиции
Однажды за завтраком Захаров доверительно сказал Манюшке:
Ты знаешь, что отмочил твой землячок? Отнял крап у ребенка из третьей роты. Давненько в нашем гвардейском взводе не наблюдалось таких подвигов. Поговори, Марий, с Бутузовым, пусть вернет, и дело закроем по-тихому, как ничего и не было.
Когда поднялись в класс, Манюшка отозвала Бориса к окну.
Слышь, герой парковых аллей, ты чего это маленьких обижаешь?
Борис посмотрел на нее недоумевающе, пожал плечами и даже потряс головой: мол, не было и быть не могло со мной такого.
Зачем крап отнял у ратника?
А-а, Бутузов отмахнулся: было бы о чем толковать. В моем «капуста» почернела. Чем только не драили мелом, и оседолом, и углемне блестит и точка!
Ты думаешь, у него она заблестит?
У Бориса была одна особенность, которая еще с залесских времен раздражала Манюшку: он не прислушивался к интонациям собеседника и уязвить его тонкими ироническими намеками или ехидными вопросами было невозможно. Вот и сейчас он рассмеялся с непосредственностью ребенка, обрадованного звоном разбитой дорогой посудины.
Меня это уже не касается. Хочетблестит, не хочеткак хочет.
Слышь, Боря, отдай крап, сдерживаясь, приглушенно сказала Манюшка.
Да ты что! Я ж сказал: не блестит.
Отдай, а то хуже будет!
Не может быть и речи.
Ну, тогда пеняй на себя.
Что, поставишь на собрании? Не выйдет, спецы меня поддержат.
Оставалось только с досадой махнуть рукой. Досада была на себя: не умею с людьми разговаривать, все в лоб требую: сделай то, сделай другое. А кто я для них такая?
Ладно, не нервничай, сказал Захаров, когда она доложила о своей неудаче. Для этого франта важно только одноотражение физиономии в козырьке собственной фуражки. С ним надо по-другому. Зови Игоря на советчто-нибудь придумаем.
На большой перемене Козин подошел к вешалке, снял фуражку Бутузова и, любовно вертя ее перед глазами, заохал:
Клянусь кораном, этот крап повергает меня в священный трепет! Сколько тепла излучает он, как горит, переливаясь неземным светом! Кто владелец этого чуда? Ты, убогий раб Аллаха? кивнул он покрасневшему и тревожно улыбающемуся Борису. Но разве достоин ты, недостойный, разве дорос, чтобы этот пламень озарял твою дурацкую вывеску? Нет, нечестивый! Игорь снял крап и сунул его в карман. Этот смарагд только тогда будет на своем месте, когда озарит вдохновенное чело достойного.
Он вышел. Ребята сочли это за шутку и беззлобно подсмеивались над Борисом, которому, однако, все это казалось совсем не смешным, и он чувствовал себя весьма неуютно.
Игорь появился в классе после звонка. Потрясая ассигнацией, заявил:
На этой сделке я заработал много таньга. Клиент пытался всучить мне государственную цену, но ведь я бизнесмен, а не филиал военторга.
Ты что, толкнул крап? недоверчиво спросил Синилов.
Разве я похож на обманщика, о двуцветная ошибка природы?
Манюшка украдкой взглянула на Бориса. У того лицо было малиновым, ткни пальцемкровь брызнет.
Сначала все были изумлены, потом начали возмущаться.
Эх, жисть наша поломатая! сказал Захаров, лукаво блестя глазами. Я вижу, все жаждут собрания. Будет вам собрание. После ужина.
Собрание началось еще за ужином. Капитан Тугоруков подозрительно посматривал на столы четвертого взвода и даже изгнал из столовой двоих, особенно громко выражавших свои оскорбленные чувства.
Председательствовал Гермис. Он, как и все, был возмущен самим поступком и удивлен тем, что совершил его Игорь, борец против спецовских пережитков. Когда Толик Захаров предложил заслушать Бутузова, председатель пожал плечами.
Почему Бутузова?
И Козина заслушаем, но сперва пусть выступит пострадавший, сказала Манюшка. Интересно, как он оценивает. И, может, сам скажет, почему Игорь именно с ним так обошелся.
Ну, ладно. Гермис начал догадываться, что ребята что-то затеяли. Давай, Бутузов.
Тот огрызнулся с места:
А чего это я? Все видели. Что неясно?
Разрешите вопрос потерпевшему, подняла руку Манюшка. Бутузов, как ты относишься к поступку Козина?
Борис отвернулся.
Выходит, не Козина, а меня судить надумали. Я не буду отвечать на вопросы Домановой.
Тогда я задам вопрос, сказал Захаров. Бутузов, как ты относишься к поступку Козина?
Борис отвернулся и от него. Промолчал.
Что за комедия! возмутился Славичевский. Давайте или к делу, или по домам. А то двоек завтра нахватаем.
К делу, сказал Гермис. Бутузов, отвечай на вопрос.
Чего тут отвечать? Борис с неохотой встал. Каждому ясно: поступок гадскийспец у спеца
Еще вопрос. Захаров смотрел неумолимо. Почему тогда ты сам совершил гадский поступок?
Борис поник.
Мы ж Козина разбираем, робко напомнил он.
А ты невинный, аки агнец?
Ребята, чего они ко мне привязались, возмущенно обратился Бутузов к собранию. Я снял даже не снял, а обменял крап. У ратника. Ну и что? У нас же отнимали. И они будут.
Вот оно что! воскликнул Гермис. Ну, и как? Приятно быть потерпевшим?
Братцы, ну что вы спектакль затеяли? скривился Славичевский. Дело выеденного яйца не стоит. Надо было сразу загнуть Бутузову салазки и заставить разменяться.
Салазкиэто не воспитание, сказала Манюшка. А вот если обидел человека, так сам полезай в его шкуру. Надольше запомнится.
Княгиня, вы слишком высокого мнения об этом смерде. Барон дернул подбородком в сторону затаившегося за спинами Бутузова. Если он проучился в четвертом гвардейском три года и ничему не научился, так разве его переделает эта ваша единственная воспитательная мера?
Значит, вмешался Мотко, треба додаты ще одну салазки. Он повернулся к Манюшке. Салазки, Марий, може, и не воспитание, абольно, в другой раз не захочешь.
Слушая, как ребята песочат Бутузова, Манюшка вспомнила, как они яростно защищали свои спецовские традиции чуть больше года тому назад, после ее драки со спецом первой роты. Кажется, было это совсем недавно и ничего особенного не произошло с тех портекла себе жизнь и текла, а вот поди ж тыкак выросли ребятишки за это время. Не все, конечно, но большинствоэто точно. Да ведь чтоесли внимательно приглядеться к тому же Трошуон же и внешне повзрослел, а душа, а взглядыони тоже не остались на прежней отметке. Ей стало так, будто получила неожиданный подарок от нихдаже глаза повлажнели. Вот мы какие стали. Четвертый взвод.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯНовогодний бал. Кто выше? Объяснения
Для подготовки праздничного вечера избрали комиссию: Славичевского, Манюшку и Женечку Евстигнеева. Вскоре поняли, что никакой комиссии и не требовалосьдостаточно было одного Женечки. Он бегал в штаб и приемную с бумагами, выписывал и получал на складе продукты (по рапорту Лесина начальник школы разрешил передовому взводу устроить праздник в классе и распорядился отпустить кое-чего для ужина). И вообще выказал такую осведомленность и прыть по хозяйственной части, что Ростик не выдержал и наступил ему на больную мозоль:
И чего тебя понесло в авиацию? Ты же прирожденный тыловик!
На что Женечка раздраженно ответил, что некоторых советчиков очень попросил бы не совать нос, куда их не просят.
В белой нательной рубахе с закатанными рукавами, с полотенцем вместо фартука, измазанный сажей, деятельный и вдохновенный, Евстигнеев жарил на кухне картошку. Он торопился. Наверху в классе помкомвзвода и замкомсорга уже накрывали столы, составленные в виде буквы «Т» посредине комнаты. Ростик кухонным ножом распечатывал консервные банки, Манюшка нарезала и раскладывала по тарелкам колбасу.
Консервы, колбасаэто для ужина, авторитетным тоном сказал Славичевский. А для закуски главноекислая капуста. С луком и постным маслом. Сочная, с рассольцем.
Гляди, какой выпивоха! Можно подумать, перепробовал со всякими закусками.
Это мне запомнилось от деда. С горя иногда закусывал. Ростик задумался, вспоминая. Да Однажды выпил стакан самогонки, закусил капустой и ушел в ночь. И не вернулся. На железной дороге работал. Потом, когда пришли наши, стало известно о подпольной группе у них там. Подрывали вагоны самодельными минами. Прилепят где-нибудь в незаметных местах, а в пути они взрываются И вотне вернулся. Он некоторое время молчал, уставившись в одну точку и машинально поигрывая ножом. Дедулька мой родненький Ладно. Иди тащи повара с его картошкой и зови ребят, а то у них, небось, давно уже животы подвело.
Манюшка опустилась вниз, к Евстигнееву.
Ну, что тут у тебя?
Женечка повернул от плиты разгоряченное лицо.
Минут через десять будет готово.
Это много. Уже начинаем. Закругляйся.
Да ты ето что? Видишьне готово? Пока не пожарю, как положено, шагу не ступлю отсюда.
Однако у Манюшки был строгий наказ, она радела за коллектив, да и у самой живот к спине прирос от голода.
В таком случае начнем без тебя.
Евстигнеев, чертыхаясь, принялся сгребать картошку с противней в кастрюлю.
Во главе стола поместились майор Кудрин, капитан Тугоруков и Лесин.
Эх, жисть наша поломатая! сказал Захаров, усаживаясь рядом с Манюшкой. Рушатся самые возвышенные мечты. Так грезилось отметить по традиции этот праздник в своем семейном кругу и вот, пожалуйстасразу несколько надзирателей.
Ничего, подхватила в тон ему Манюшка. Нырнем под стол и там чекалдыкнем сразу грамм по семьдесят шесть. Больше, поди-ка, и не достанется, а?
Настроение у нее в последние дни было мало сказать приподнятоевзвинченное. Почему-то Манюшке казалось, что новогодний вечер принесет ей какие-то неизведанные волнения и радости, давно предназначенные ей, но кем-то изъятые из ее жизни. Она их ждала, и все, что происходило вокруг, что говорилось, было как бы выпячено светом этого нетерпеливого ожидания, представлялось значительным, выпуклым и ярким. Спецы четвертого взвода стали ей еще ближе, совсем родными; как погибший брат Мишка, и появилось такое чувство, будто у нее сложилась наконец-то новая семьяи вот готовится отпраздновать свое рождение. И Манюшка обрадовалась, когда ребята решили не приглашать девочеквидно, и они почувствовали, что те на этом семейном вечере будут чужими.
Опасения насчет «надзирателей» оказались напрасными. Командиры пришли только на деловую часть вечера. Майор Кудрин коротко рассказал, что сделала страна за пять послевоенных лет. Картина развертывалась огромная и светлая, у Манюшки перехватило дыхание, ей стало так, словно все это сделано специально для нее и ее хлопцев и сейчас комбат преподносит им это как новогодний подарок. 1950 год, если хотите, поворотный. Смотрите: мы в основном восстановили народное хозяйство и устремились вперед. В этом году народ начал великие новостройки: Куйбышевскую, Сталинградскую, Каховскую гидроэлектростанции, Главный Туркменский, Южно-Украинский, Северо-Крымский, Волго-Донской судоходные каналы. У нас в области: чугуна имеем в три раза больше, чем в первом послевоенном году, прокатав четыре, сталив пять раз! Стройматериалов выпускаем уже больше, чем до войны. Приложите к ним руки и, пожалуйста Все, что построено, невозможно перечислить. Вот одна только цифрадесять новых вокзалов.