5
Ночь легла на реку, на берега, все смяла, стерла, превратив в непроглядную массу. А небо такое низкое, что, кажется, его можно рукой достать И с низкого неба сыплются в воду мириады звезд. Они колышутся, переливаются, иногда неожиданно пропадают, словно перепуганные мальки, но тут же снова всплывают и, вздрагивая, светятся ярче, чем на небе.
Ветер дует с низовья, из среднеазиатской пустыни. Да он и не дует: он вяло дышит жарой, будто вокруг расставлены таганы с раскаленными углями; в каютах угарно, точно в предбанниках, душно и на открытых палубах. Хочется поскорее и как можно глубже в воду, в студеную, чтобы кости ломило.
Как все резко изменилось
Несколько дней тому назад было так хорошо, отрадно: слева расстилались голубоватые, обширнейшие степи, справа тянулся гористый, заросший лесами, пламенеющий разноцветными полотнищами берег. По нескольку часов Аким Морев отсиживал на палубе и неотрывно смотрел на все это, словно читал хорошую книгу: до того все было чарующее, необычное, особенно в Жигулях. Здесь, в долине Жигулей, Волга текла сжатая с обеих сторон гористыми берегами, и порою казалось, она, развалясь, красуется на солнце, как бы говоря: «Лучше меня все равно ничего не найти».
И вот после Жигулевских ворот все стало резко меняться: пропали дубы, сосны, ели, липы, березы, их вытеснили длинноногие, вихляющие ветлы; откуда-то пахнуло такой жарой, что нечем стало дышать. На зубах хрустит мельчайшая пыль, на губахсоль
Аким Морев почти не покидал палубы
Иван Евдокимович как-то сказал ему:
Оскудевает природа. То-то вот и оно, ушел на нижнюю палубу и несколько часов пропадал там, а когда вернулся, то, поблескивая глазами, снова сказал: Оскудевает. То-то вот и оно. А вы на самолете ширки на месте приземления. Нет, батюшка мой, так-то можно не государством управлять, а в картыв дурачка играть.
Вы что? Глаза-то у вас блестят Не в буфете ли государством управляли? спросил Аким Морев.
Ни. По-украински отвечаю: «Ни». «Нема».
Нашелся украинец. А где же?
Развернули на корме такую «прю».
Не понимаю, что за «прю»?
Она, знаете ли, настолько мила И все смеется над заседаниями, вернее над заседательской суетней: «Так наш заместитель председателя колхоза разведет такую «прю». Ловко? Не прения, а «прю».
Кто же автор «прю»?
А та. Красавица. Академик вспыхнул, как юноша, и, чувствуя, что краснеет, отвернулся было, но еще больше вспыхнул, затем махнул рукой: Ох, до чего же славная женщина И вовсе не муж рядом с ней, а посторонний А парень тотсын ее. Двадцать лет студент. Муж-то да погиб на фронте погиб. Погиб вот Да.
И вы что ж решили помочь во вдовьем деле? в шутку, не подумав, проговорил Аким Морев.
Не умею, батюшка мой, не умею блудить. Вот чему не научился, тому не научился. А сын-то у нее в Саратове на агронома учится. Смышленый. Да. Смышленый. Вот такого бы сына! Оказывается, мы с нею старые знакомые: в Москве на совещании встречались. Здорово она выступила в прениях. Особенно запали мне ее слова: «Землясущество гневное: плохо отнесешься к ней, она с ног тебя свалит». И это ее выражение я даже в одной статье упомянул. Да. И, почему-то погрустнев, Иван Евдокимович снова отправился на нижнюю палубу, объясняя: Мы там интересный разговор завели Почти все пассажиры участвуют. Не хотите послушать, Аким Петрович?
Аким Морев понимал, что если на нижнюю палубу попал известный всей стране агроном Бахарев, то колхозники в него, конечно, вцепились, да и беседы там явно интересны, но от приглашения отказался, сказав:
Мне надо тыл изучать, как советовали вы.
Сегодня рано утром, когда они распивали чай, в дверь каюты кто-то постучал. Глаза у Ивана Евдокимовича загорелись юношескими огоньками: он, видимо, догадался, кто стучит, и потому вскочил, раскинул руки, приглашая:
Пожалуйста! Пожалуйста, Анна Петровна! Не ждали, но рады, безусловно. Садитесь Почаевничайте с нами.
Анна Петровна, блеснув цветастым сарафаном, присела на стул. Аким Морев почему-то был уверен, она застесняется, увидав в каюте его, незнакомого мужчину, но та запросто протянула и ему руку, произнося без всякого жеманства натуральным певучим голосом:
Рассказывал нам Иван Евдокимович про вас Так здравствуйте. Я Анна Арбузина из Разлома. Ну, Аната, а за ней Разломрайонный центр. Не знаете?
Ни разу еще в области не был.
Так запомнитеРазлом. Иван Евдокимович дал согласие побывать у нас. И вы приезжайте.
Аким Морев мельком глянул на академика. У того глаза как бы говорили:
«Видишь, какова она?!»
«Да-а. В такую можно влюбиться», глазами же ответил он академику и учащенными глотками начал допивать чай, намереваясь оставить их вдвоем, а чтобы не сидеть молча, спросил:
Сын где ваш?
В Саратове сошел. В Пермь мы ездили к брату в гости. А оттуда в Горькийтоже к брату. Ох, вот где красота-то! Видели ведь! Леса-то какие! Нам бы в степи хоть капельку лесов таких. А обратно ехали Местами в берегахчернозем на метр. Прямо хотелось с парохода на берег перелететь и пригоршнями хватать чернозем.
Иван Евдокимович, погрустнев, тихо произнес:
Что же Может быть, переселитесь на черноземы?
Эх, нет! У меня в Разломе сад. Не мой, положим, колхозный. А и мой: раз что своими руками сделалзначит, и твое. Так ведь? Кроме тоговоюем. Со зверюгой-суховеем.
Лицо академика засияло, он даже причмокнул, а Анна продолжала:
Да и сестрица у меня там живет. Моложе меня на десять лет. Я-то что? Меня сарафан красит, как бы возражая кому-то, печально говорила она. А сестрицапрямо в балерины бы, и засмеялась сочно, густо, заражая смехом даже угрюмого в эту минуту Акима Морева.
Да вы хороша, невольно вырвалось у него, и он, краснея, проговорил: Ну, Иван Евдокимович, я пошел на палубуизучать тыл, и вышел, притворив дверь, но тут же услышал голос академика:
Не закрывайте, Аким Петрович.
6
Приблизительно год тому назад, когда Аким Морев работал первым секретарем Новокузнецкого горкома в Сибири, рабочие металлургического завода узнали, что неподалеку проездом на Дальний Восток остановился вагон секретаря Центрального Комитета партии Муратова. Конечно, рабочие и особенно комсомольцы, пионеры настойчиво попросили, чтобы Аким Морев немедленно отправился на станцию и пригласил Муратова погостить в новом городе.
Выполняя волю рабочих, испросив разрешение на прием, Аким Морев и направился к вагону. Подходя к нему, с усмешкой подумал: «Что ты, братец, ног под собой не чуешь», но, войдя, увидев сидящего в кресле Муратова, чуточку успокоился, и совсем успокоился, когда тот поднялся из кресла, шагнул навстречу и произнес:
Рад вас видеть, товарищ Морев. Садитесь, и ладонью закинул спадающие на лоб непослушные волосы.
Аким Морев подметил, что Муратов среднего роста, волосы у него густо седеющие, гладко причесанные на пробор, глаза серые с синеватой дымкой, голос юношеский, звучный.
Садитесь, садитесь. Чем могу служить? И Муратов склонился к Акиму Мореву.
Поедемте к нам, выпалил Аким Морев и какие-то секунды молчал, думая, чем же завлечь на металлургический завод секретаря Центрального Комитета партии: этого так хотят рабочие, жители нового, выросшего на пустыре города. «Начну-ка я вот с чего». И заговорил: Степи у нас глазом не окинешь. Дичи в них И главное, уголь. Копнии греби, и пустился в доказательства: Вот, например, недавно мы заехали переночевать к одному колхознику, попросили хозяйку разогреть курицу. Хозяин полез под печку и вытащил оттуда в кошелке самый настоящий каменный уголь. Спрашиваем: «Там бережете?» «Нет, слышь, копаю». Полезли сами, смотрим: да, копает.
Такое я видел на Урале, под Челябинскомв Копейске. А люди?
«Люди? Ах, вот чтолюди», мысленно подхватил Аким Морев и, удобнее усевшись в кресле, спросил:
У вас найдется минутка?
Да, конечно.
Это произошло лет двадцать тому назад.
В минутку не уложиться. Муратов безобидно улыбнулся.
Постараюсь, уверенно проговорил Аким Морев.
Муратову понравилась напористость посетителя. Внимательно глянув ему в глаза, даже про себя сказал: «Этот добьется своего, но посмотрим, как добивается». И секретарь Центрального Комитета партии приготовился слушать, а Аким Морев тем временем уже говорил:
Представьте себе, что перед вами раскинулись, уходя вдаль свинцовыми верхушками, горы Кузнецкого Ала-Тау. Леса, леса, глубочайшие ущелья, непроходимые места. И вот мы на конях по звериным тропам пробиваемся в глубь гор. Чем дальше, тем все опасней путь: тропы иногда повисают над головокружительными пропастями, отчего кони шарахаются в стороны и бьются о деревья или скалы. На четвертый день к вечеру сопровождающий нас охотник шорец Иван Иванович сказал:
Дальше на конях ни шагу.
Оставив коней у его друга шорца, такого же охотника, навьючив на себя походные мешки, мы тронулись пешком. Иван Иванович вообще скуп на слова, но на привалах, у костров, мы иногда вызывали его на разговоры, и однажды он прорвался: передал нам несколько легенд про Кузнецкий Ала-Тауо заблудившемся охотнике, об орлах с крыльями «в три сажени», о хрустальных озерах, переполненных причудливыми птицами и зверем. Все это было занимательно, но для нас малоинтересно и только в одну ночь, когда мы уже готовились ко сну, он рассказал нам легенду о горе Темир-Тау.
Ночью она светится, как солнце, потому что сердце Темир-Тау из железа. Если достать это сердце да сделать из него рельсы, то вполне хватит до луны, уверял Иван Иванович.
В легенде, очевидно, было много правды: пробиваясь сюда, мы то тут, то там в котлованах наталкивались на руду.
Вы видели тяжелый рыжий камень? так Иван Иванович называл руду. Это пустяки по сравнению с сердцем Темир-Тау. Пригоршня. Вы хотите знать, как пробраться к Темир-Тау? Ого! Трудно достать сердце Темир-Тау, и загадочно смолк.
А мы, группа геологов, во главе со «старым волком», знатоком Сибири, в том числе и ятогда еще молодой инженер-металлург, уставились на Ивана Ивановича, как моряки в бурю на далекий маяк: все мы были заинтересованы в том, чтобы открыть залежи руды для нового завода. Вы ведь помните, сначала завод строился из такого расчета: уголь к нему будут подавать сибирский, а руду уральскую. А тут, оказывается, есть какое-то железное сердце Темир-Тау. Но никто не торопил Ивана Ивановича. А он, подкинув в костер дров, молчал, думая, видимо, о чем-то своем.
Аким Морев на какую-то секунду смолк, еще не уверенный, надо ли все это говорить. Но, увидав, что Муратов слушает его с большим вниманием, продолжал:
Сердце Темир-Таусердце народа. В горах живет мой маленький народшорцы. Глаза у Ивана Ивановича загорелись радостными искорками. Они ходят по скалам так же легко, как вы по лестнице в свои квартиры.
И знают путь к сердцу Темир-Тау? осторожно спросил начальник разведки.
Да. Каждый знает. Но каждый закрыл путь к Темир-Тау.
Почему?
Сердце Темир-Таусердце народа. Не всякому откроешь путь к своему сердцу. Иван Иванович снова, раскачиваясь перед костром, помолчал. Вдруг лицо его помрачнело, чем-то напоминая неприступность гор Ала-Тау. Подождав, он сказал: Нас до советской власти называли дикими собаками. Почему мы собаки? Мылюди. Настоящие люди! возмущенно воскликнул он. А те, кто так оскорбительно окликал нас, шли к нам и требовали открыть сердце Темир-Тау. Иногда они пытались применить силу: ловили в долине шорца, приставляли к его затылку пистолет и говорили: «Веди». Тот вел их в горы, потому что там, на равнине, он был бессилен перед пистолетом. Но когда приходил в горы, становился непреоборимой силой Что вы поделаете здесь, если я покину вас? Скажу: пойду принесу для костра дрови скроюсь.
Я подумал: в самом деле, что мы будем делать без Ивана Ивановича? На пути было столько троп, столько раз мы переходили через какие-то речушки, так часто Иван Иванович вел нас через бурелом, уверяя, что так ближе
Если я вас брошу, вы затеряетесь в лесах, как иголка в бурном потоке и шакалы будут терзать ваши тела, добавил Иван Иванович. И те, кто хотел силой пробиться к сердцу Темир-Тау, погибали здесь, как погибает бабочка от мороза. Так мой народ охранял Темир-Тау.
Ну а почему ваш народ охранял Темир-Тау? Вы ведь охотники, зачем вам руда? спросил кто-то из нас.
Вы, видимо, не знаете, что такое угнетение, сердито ответил Иван Иванович и ударил по костру палкой так, что искры полетели во все стороны. Мой народ сотни лет находился под пятой угнетателей. И его оставалось все меньше и меньше: он вымирал. Мы знали, если открыть угнетателям путь к Темир-Тау, то они построят завод и из сердца Темир-Тау станут лить всякие металлические изделия, наживаться, а нас загонят в могилу.
Вы и нам не покажете Темир-Тау? с упреком спросил начальник разведки и тоже ударил палкой по костру.
Губы Ивана Ивановича расплылись в улыбку:
Советская власть открыла путь к сердцу моего народа. Эта дорога приведет к сердцу Темир-Тау. Я ведь не сам принес вам рыжий камень: мне приказал народ мой. Народ сказал: «Иван! Ступай в долину и передай детям Ленина кусочек сердца Темир-Тау. Передай и приведи их к рыжим камням».
Аким Морев смолк.
7
Муратов сидел в кресле и смотрел куда-то вдаль, видимо, мысленно находясь где-то в глухих горах Кузнецкого Ала-Тау.
Открыт путь к сердцам народовэто великое достижение нашей партии, наконец тихо проговорил он и снова обратился к Акиму Мореву: А вы никогда не писали?
Писал. Стишки.
Попробуйте прозу.
Когда выйду в тиражпопробую, ответил Аким Морев, не сдерживая улыбки, ободренный оценкой со стороны Муратова. Но я вам еще не все сказал про Ивана Ивановича. Он тогда подвел нас к промышленным запасам руды. Вскоре его вызвал к себе главный инженер, академик Бородин. Знаете его? Я лучше передам все словами Ивана Ивановича: «Он усадил меня в такое глубокое кресло, что я подумал: Пропал, совсем недавно рассказывал нам Иван Иванович. Усадил и спросил: Что тебе надо? Хочешь коняполучай лучшего коня. Хочешь машинуполучай машину. Я сижу перед окном и вяжу, как на улице человек теперь я знаю, его зовут электромонтер тогда не знал Вижу, как человек, прицепив к своим ногам какие-то крючки, ловко взобрался на столб и что-то ввинчивает, вывинчивает там. Теперь знаю: изоляторы. Так я смотрю на крючки и думаю, вот бы их подарил мне начальник. Спрашиваю: Как называются вон те штуки, что на ногах человека? Отвечает: Кошки. Прошу подарить мне, товарищ начальник, эти самые кошки. Он удивился, а я перепугался: Видно, дорого запросил! Видно, эти кошки дороже коня и машины: как вознесли человека на столб! А начальник обратился ко мне и даже с обидой сказал: Зачем тебе такая дрянь? О-о-о, возражаю я. Убью белку, она застрянет на дереве, так я мигом ее достану при помощи этих кошки».
Муратов сочно засмеялся:
Что ж, до сих пор так ему и служат эти кошки?
Не-ет, растягивая слово, ответил Аким Морев. Куда там! Его вскоре послали на рабфак, затем он поступил в институт, и нынеинженер. Работает у нас же на заводе.
Муратов оборвал смех, глаза его стали сосредоточенными и даже увлажнились.
Это радостно.
Да разве только один Иван Иванович? торопливей заговорил Аким Морев. Шорцы не имели своей письменности. Ныне они народ грамотный, из их среды вышли хорошие врачи, инженеры, агрономы у них чудесные колхозы. Поедемте к нам, товарищ Муратов.
Муратов молчал.
Да разве только шорцы? продолжал Аким Морев. А рабочие на заводе, а молодежь? Какая чудесная у нас молодежь! А самодеятельность? Какие у нас тенора, басы, какие балерины!
Наконец Муратов проговорил:
Очень заманчиво. Но заманчивым нельзя заменять дело: требуется срочно быть на Дальнем Востоке. Он пододвинул к себе блокнот, что-то там написал, подчеркнул, затем вскинул глаза на Акима Морева: А что, если на обратном пути мы завернем к вам?
Будем рады, кисло произнес Аким Морев, думая: «Ну, уж завернете на обратном путижди».
Так и сделаем, продолжал Муратов, внимательно всматриваясь в Акима Морева, думая: «Нравится мне этот мужик: за что уцепится из рук не выпустит».
Шифровка, проговорил вошедший помощник Муратова Севастьянов, которого Аким Морев давным-давно знал. Но тут, конечно, они оба в присутствии секретаря Центрального Комитета партии свое знакомство ничем не подчеркнули. Севастьянов лишь кивнул гостю и протянул Муратову лист исписанной бумаги.