Муратов прочитал, посмотрел на Акима Морева и сказал:
Дела зовут в Москву.
А недели две тому назад Акиму Мореву позвонил из Москвы тот же Севастьянов, сообщив:
Тебя срочно вызывает Муратов.
Чего он от меня хочет?
Севастьянов отшутился:
Я не имел времени вызвать его к себе и расспросить. Пока. И положил трубку.
Так ничего не узнав, Аким Морев и вошел в комнату Севастьянова.
Тот сидел за портативной машинкой, и по тому, что работал двумя пальцами, было виднообращаться с машинкой еще не научился. Увидев вошедшего, он приветливо произнес:
А-а! Сибирячок. И, несмотря на то, что голова у него острижена наголо, ладошкой вроде убрал со лба непослушные волосы и этим жестом напомнил Акиму Мореву Муратова. Рановато, снова заговорил Севастьянов. Минут десять придется подождать. Там перед тобой два секретаря обкома. Я их предупредил, что Муратов сегодня очень занят по пяти минутхватит. Не больше. И ты, пожалуйста, не больше: за пять минут, знаешь, доклад можно сделать.
«Плохое или хорошее меня ждет?» тревожно подумал Аким Морев и проговорил:
Сам печатаешь? Машинистки, что ль, нет?
На некоторые дела машинисток не подберешь, загадочно ответил Севастьянов и вежливо выпроводил Акима Морева. Посиди там, в приемной. Как только секретари выйдут от него, иди ты. Только, пожалуйста, пять минут.
«Пять минут? Ну что скажешь за пять минут? Да что это у Севастьянова за меркапять минут? И зачем вызвал Муратов? Зачем?» раздумывал Аким Морев, ожидая своей очереди. Он так разволновался, что не сразу мог разыскать ручку двери, но, переступив порог, увидав веселое, улыбающееся лицо секретаря Центрального Комитета партии, сам невольно улыбнулся.
Садитесь. Ну, как дела? Иван Иванович как?
Запомнили? спросил Аким Морев и, глядя на круглые, висящие на стене часы, подумал: «Уже минута прошла».
Как не запомнить такого человека! продолжал Муратов. Даже рассказал о нем на политбюро. Очень взволновало: шорцы, не имевшие когда-то своей письменности, массами вымиравшие, ныне со всеми народами нашей страны построили социализм. Казалось бы говорил Муратов, задумчиво глядя куда-то вдаль, и синяя дымка его глаз еще больше светлела, казалось бы как, между прочим, некоторым и кажется надо бы, после столь тяжкого испытания, как Отечественная война, у тихой речки с удочкой посидеть. Но народ требует деятельности. Он не хочет останавливаться на полпути и настойчиво требует: «Вперед! К коммунизму!» Да, народ, как и мы с вами, не хочет сидеть у тихой речки. Муратов поднялся, подошел к огромной карте, висящей на стене, и, глядя на нее, продолжал: Ныне мы строим материальный фундамент коммунизма. Путь к коммунизму не испытан, не изведан мы впервые прокладываем его Но победа коммунизма в нашей страневеличайший праздник А люди-то живут ведь не только праздникомони каждый день едят, одеваются, отдыхают, лечатся, учат детей, учатся сами И если мы, увлекшись перспективами, забудем о буднях, народ не похвалит нас: отведет от руководства, просто прогонит. Муратов неторопливо, вдумчиво говорил о народе, о руководителях, подчеркивая что-то, что пока было еще не ясно Акиму Мореву. Аким внимательно вслушивался в слова секретаря Центрального Комитета партии, но в то же время тревожно посматривал на часы: стрелка показывала, что прошло уже шесть минут. Он заерзал на стуле, с напряжением ожидая, что сейчас Муратов скажет то, ради чего вызвал его, но тот продолжал все так же спокойно:
Вам, видимо, там неловко: солнце бьет в глаза. Пересаживайтесь поближе ко мне. Вы, кстати, учились, как мне передавали, в горном институте? Я там же учился и в те же годы. Как не встретились? Впрочем, нас было много. А не забыто то, что дал институт?
Да что вы! Если бы не знал, все равно надо было бы изучать: дело имею с рабочими, инженерами, производством.
Верно: теперь нельзя управлять заводом, не зная инженерии, как нельзя управлять колхозами, не зная агрономии.
Так они проговорили минут сорок, и только под конец Аким Морев уловил, что Муратов «испытывает» его.
Знаете что? Муратов подождал, подумал, а Аким Морев почему-то внутренне дрогнул. Знаете что? Мы хотим вас рекомендовать вторым секретарем Приволжского обкома партии. Что побледнели?
Неожиданно Но ведь там первыйМалинов? Что я около него буду делать: онглыба, а якрошка.
Малина хороша к чаю. Мать моя очень любит чай с малиной, холодно улыбаясь и глядя куда-то поверх стола, проговорил Муратов.
Аким Морев понимал, что Муратов ему о Малинове всего сообщить не может, что он полушуткой: «Малина хороша к чаю», уже на многое намекнул и этим самым сказал: «Езжай-ка, товарищ Морев, присмотрись к Малинову, а мы в это время присмотримся к тебе: как ты поведешь себя, не наломаешь ли дров. Ведь и Малинова мы рекомендовали, а теперь, вишь ты, как приходится выражаться: «Малина хороша к чаю». Все это Аким Морев понимал и, однако, настойчиво воскликнул:
Малиновгерой Отечественной войны.
Муратов заговорил уже сурово:
За геройство во время Отечественной войны Малинов получил сполна, правительство наградило его орденами, поэтому вредно напоминать: «Я во время Отечественной войны сделал то-то и то-то». Муратов снова подошел к карте, тупым концом карандаша обвел Приволжскую область, произнес: Разобраться тут надо: слишком много говорят о преобразовании природы и почти ничего не делают во имя этого. Он улыбнулся Мореву. Вы не торопитесь, товарищ Морев. Сегодня вечерком позвоните. Продумайте и позвоните. Но отказываться не советую. Перед поездкой в Приволжск обязательно побеседуйте с академиком Бахаревым: прекрасно знает Поволжье, что очень пригодится вам, говорил Муратов уже так, как будто вопрос о работе Акима Морева в Приволжской области давным-давно решен.
Но ведь я не агроном, смущенно возразил Аким Морев.
Если бы Центральному Комитету партии нужен был только агроном, мы вас не тревожили бы. Мы вас переводим из Сибири не в наказание, а потому, что нам нужны настоящие командиры на юго-востоке, особенно в Приволжской области: здесь ныне основной фронт. Муратов, поднявшись, подал руку Акиму Мореву. Подумайте. Но отказываться не советую.
Я в полном распоряжении Центрального Комитета партии, произнес Аким Морев и вышел, затем пересек приемную, заглянул к Севастьянову.
Тот встретил его упреком:
С ума сошел: сорок восемь минут вместо пяти.
Дела задержали, друг мой!
8
И вот Аким Морев подплывает к Приволжску.
Теплоход почему-то дольше положенного времени задержался в Саратове, затем в Сталинграде и потому вместо вечера прибудет в Приволжск поздно ночью. Можно было бы взять такси и предварительно осмотреть город. Но куда ночью поедешь? Да, кроме того, капитан теплохода сообщил:
Стоять будем минут пятнадцать.
Это вместо четырех-то часов, как полагается? спросил Аким Морев.
Опаздываем. Примем пассажирови пошел. Тем паче нам надо попасть в Астрахань по расписанию.
Капитана вся прислуга теплохода за глаза звала Тем Паче: любил он эти слова и втыкал их где надо и где не надо.
Предстоящая встреча с новым городом волновала Акима Морева гораздо сильнее, нежели волнует встреча с родителями, которых долго не видел, или с возлюбленной, о которой стосковался. Как его примут в этом городе? Да и примут ли? Ведь могут не выбрать. Или, что еще хуже, отнесутся к нему не только спокойно, но и безразлично: «Ну, прислали и прислали. Посмотрим, что за воробей». Волновало его и то, что он, по выражению Ивана Евдокимовича, выезжал «на передовую линию огня».
«Но ведь ты не первым будешь там», мелькнуло у него успокоительное, но он тут же вспомнил слова Муратова: «За геройство Малинов получил сполна» Почему такое отношение к Малинову? Не временно ли меня посылают вторым? Не метят ли в первые? Если это так, значит предстоит борьба: тот без боя позиции не сдаст. Да и что с ним случилось? Ведь гремел. «Гремел, да и догремелся. Нельзя в партии греметь», как будто кто-то со стороны подсказал Акиму Мореву.
Ныне он ехал в Приволжск на работу, а ведь когда-то И вдруг перед ним всплыла одна из ярких картин детских лет
Это было очень давно.
Отец, плотник, вместе с матерью, прихватив маленького Акимку, отправился из деревушки Яблоньки в Баку на заработок. Акимка все время, плача, просил:
Хлебца
Как только они сели на пароход, заняв место на корме, отец сразу же сказал, утешая:
Вот, сынок, доберемся до Приволжска, там непременно пойдем в обжорный ряд. Эх! За пятак щей ешь сколько влезет, положим, из требухи. Положим, со своим хлебом. Купим хлеба и пойдем в обжорный ряд. Уж ты, брат, потерпи. Зато в обжорный ряд пойдем. Рядом с пристаньюна берегу.
Так они и плыли в надежде попасть в красочно разрисованный отцом обжорный ряд. Через несколько дней показался Приволжск. Это был городок почти сплошь из деревянных домиков, крыши которых не только посерели, но еще и покрылись рыжеватыми мхами. Акимка тогда не обратил особого внимания ни на домики, ни на их крыши, ни на узенькие улочки: им овладела подгоняемая голодом мечта о том, как бы скорее попасть в обжорный ряд.
Отец, когда пароход подплывал к пристани, подвел Акима к борту, сказал:
Пойдем, сынок, город издали посмотрим и малость проветримся.
Акимка, держась за штанину отца, теребя ее, нетерпеливо шептал:
Айда! Скорея! Ну, проветрился, и ладно. А то расхватают.
Не расхватают, сынок. Всем достанется. Если бы бары ходили в обжорный ряд, то действительно расхватали быжадные. А мы что ж? Щи в чаны сливать не будем. Поедим вдостальнам больше ничего и не надо. Да если бы и надо былоденег нет.
Вот он, обжорный ряд, прилавки под деревянными навесами, вытянувшиеся по одной линейке, порезанные перегородками. За каждой перегородкой вмазан котел, в котором бурлят щи из рубцов и коровьих голов. Около котлов бабы в засаленных, почерневших фартуках. Получив пятак, они огромными ковшами наливают щи в блюда и ставят их перед посетителями, которые сидят за прилавками, каждый придерживая рукой свой хлеб И едятсмачно, сочно, с азартом. Потом выбираются на волю, отяжелевшие, переваливаясь с боку на бок, отправляются на пароход, умиленно произнося:
Вот это пожрали! Ах, пожрали!
Не зря Приволжск хвалится на всю Волгу обжорным рядом.
Аким Морев взобрался наверх, в капитанскую рубку, и, посмеиваясь, рассказал обо всем этом капитану.
Ну! Помину от того не осталось. Город обновился с ног до головы. Тут дома такие быличудо. Площадичудо. Все, конечно, во время войны превратилось, тем паче, в лом и щебень. Сейчас, глядите, вывернемся из-за крутизны, и, тем паче, перед намигородище.
Вскоре в самом деле перед Акимом Моревым развернулось море огней. Они тянулись широкой полосой вдоль берега и уходили полукругом куда-то вдальеле видать. Огни дрожали, переливались и манили, звали к себе. Было что-то странное в них. В начале городаэто видно по свету в окнахстояли многоэтажные здания, и дымились высокие трубы, чуть заметные во мраке.
Завод, автомобильный, пояснил капитан. Восстановлен окончательно, а дальше, особенно в центре, город еще только-только выбирается из руин: тут дом растет, там дом растет, а вокруг развалины, тем паче, битый кирпич и щебень. Оттого, глядите, только и светятся уличные фонари, а под нимивроде темные ямы. Так кажется ночью, а днем видать черные пятна. Пусто. А те во-он, далеко, огни-то загнулись, вроде клюки, там конец городу.
Сколько же приблизительно километров до того места?
Отсюда? Километров шестьдесят.
Шутите.
Это не дивошестьдесят, тем паче, Сталинград вытянулся на сто, Саратовна семьдесят. Диводругое. С врагом тут, знаете, как дрались? Всех, кто от Гитлера сюда пришел, в прах превратили. Ну, однако, сейчас приставать будем. И капитан дал гудок.
Трубный зов прокатился над Волгой, и теплоход, разворачиваясь, стал причаливать к пристани.
Пойду хоть прикоснусь к земле, решил Аким Морев и быстро вышел на пристань, сталкиваясь с пассажирами, которые валом валили на теплоход, затем намеревался было подняться по лестнице, на крутизну, но, заслыша гудок, направился обратно и здесь был немало удивлен.
С теплохода шла Анна Арбузина, неся чемодан, а за ней, взвалив на плечи мешок, видимо с картошкой, шагал да еще о чем-то на ходу рассуждал академик Иван Евдокимович Бахарев.
Интересно. Интересно, с усмешкой прошептал Аким Морев и посторонился.
Анна Арбузина и академик сошли на берег. Иван Евдокимович свалил мешок с плеча, даже придержал его над землей, словно боясь разбить в нем хрусталь, и произнес:
Зачем же это вам понадобилось в такую даль репу везти?
Подарок. Что же поделаешь, Иван Евдокимович: подарки выбрасывать грех. Ну, теперь не беспокойтесь: я уж сама найду путь-дорогу.
До свидания, Анна Петровна, глухо проговорил академик и в порыве нежности поцеловал ее руку.
Да разве так прощаются хорошие люди? запротестовала та и, обтерев рот кончиком косынки, крепко обняв Ивана Евдокимовича, поцеловала его в губы и раз и два. Вот так-то, Иван Евдокимович. И густо рассмеялась. Теперь-то уж куда ни поедете, хоть на Север, хоть на Южный полюс, все одно ко мне не миновать
Да-да. Конечно. Да-да. Непременно. Да. И академик, будто его кто силой оторвал от Анны, качнулся к теплоходу, затем быстро побежал по мосткам.
«Ну и ну. Междометиями заговорил. Впрочем, рад я за него», шагая за академиком, подумал Аким Морев и, поднявшись на нос теплохода, сел в свое излюбленное плетеное кресло
Проснулся он, когда солнце золотило верхушки мелкого кустарника-ветлянника, песчаные длинные косы и дюны. Они виднелись всюду, будто застывшие волны.
«Что такое? Где это я? протирая глаза, подумал Аким Морев и, окончательно просыпаясь, понял, что сидит в том же плетеном кресле, в котором устроился несколько часов тому назад. Заснул. Вот это да».
Но что такое? в тревоге прошептал он, глядя на правый обрывистый и плоский берег, покрытый песчаными дюнами, мелким кустарником и кое-где желтеющей травкой
Злой ветер, словно гигантским рашпилем, сдирает с обрыва рыжую землю и тучей бросает пыль на Волгу, отчего река покрылась не то ржавчиной, не то кровью. Временами на берегу появляется деревушка, село. Улицы песчано-пепельные, без единого деревца, а крыши хат покрылись мхами.
Батюшки мои, да что же это такое! воскликнул Аким Морев.
Плывем в пекло, прогудел рядом с ним Иван Евдокимович, и Аким Морев увидел, как у того в глазах грусть борется с чем-то очень радостным, и, понимая, почему такое происходит с академиком, сказал:
А на душе-то у вас другое пекло.
От этого природа не меняется, заявил академик, давая знать, что он не желает говорить о том, что творится в его душе. Завтра, послезавтра вы увидите зачатки самой настоящей пустыни Прямо скажу, вы увидите, как Кара-Кумы шагнули через Каспий и легли там, где когда-то была цветущая растительность. А вы на самолетширк и в Астрахань.
Ошибался, прошу прощения.
И то А когда мы с вами пересечем на машине Черные земли, тогда вы по-настоящему познаете передовую линию огня и полностью тыл. Вот что, хитровато улыбнувшись, сказал академик. В Астрахани купим ружья.
В злые силы природы палить?
Видите ли, от Приволжска тянется бывшее русло Волги почти до Черных земель. Оно обозначено на карте цепочкой озер. Дичи тампушкой не прошибешь.
Втроем бы поехать, снова решив подшутить, произнес Аким Морев.
Что? Как? недоуменно спросил Иван Евдокимович и, догадавшись: А-а-а-а. Мы к ней заедем. Да. Заедем. Непременно. Да.
«Опять заговорил междометиями», любовно посматривая на него, подумал Аким Морев и, поднявшись из кресла, добавил:
Пойдемте поспим маленечко: молодым людям надо силы накапливать. Значит, на Черных-то землях вы давненько не были?
Давненько, ответил академик, идя за Акимом Моревым.
Чего же это вы с передовой линии огня убрались?
В Москве воевал. Знаете, какой бой пришлось выдержать с агрономами-консерваторами. Так что передовая линия огня там находилась. Ныне она перенесена снова на юго-восток, и я готов на переселение.
Оказывается, вы воин: и на природу и на дичь с ружьем.
А вы задира.
Есть малость В данном случае от доброты сердца Рад я за вас, Иван Евдокимович. Видел, как репу на бережок доставили. То по лестнице вниз ножки не шагают, а тут, вишь ты, мешок репы, как перышко, донес.