Глава вторая
1
Астрахань меньше всего интересовала Ивана Евдокимовича: мысленно он уже находился тамна Черных землях, в Сарпинских степях и, как опытный полководец, приближаясь к передовой линии, начал дорожить каждой минутой.
Рыбий городишко, с оттенком презрения произнес он, когда теплоход причаливал к пристани.
И верно, отовсюду несло густым запахом рыбы, а к этому еще примешалась несусветная жара, какая-то тихая, спокойная, но до того палящая, что казалось, их обоих посадили в ящик, поставили под солнцекали немилосердно!
Осеньюдышать нечем, а летомумирай. Купчишки городишко строили: дрянненький, грязненький, пояснил академик. Так что, Аким Петрович, давайте заглянем в облисполком, попросим машинуи марш-марш на Черные земли.
Но, попав в центр, они были неожиданно порадованы чистотой гудронированных улиц, красивыми жилыми домами, зеленью и особенно парком: в нем под могучими акациями стояла приятная прохлада, и потому его не хотелось покидать.
Тю-ю, со свистом протянул академик. Переворот в городе свершился Но ведь это не купчики сделали, а советские люди! как бы с кем-то споря, воскликнул он.
Вне парка стояла жара.
Ивану Евдокимовичу дышалось трудно, а из-под шляпы горошинами катился пот на виски, на плечи. Академик то и дело смахивал его батистовым платком, который вскоре превратился в мокрый комочек.
Вот это жмет. Заметили, в городе нет толстых.
Разве только приезжие да и те не совсем толстые и не совсем тонкие, глядя на академика, полушутя подтвердил Аким Морев.
Вот именноне совсем толстые, охотно согласился тот. Ну, и дави, как бы приказывая жаре, добавил он. А там, в степи, будет еще круче глядишь, килограммчиков десяток дряни из меня и выпарит. Поскорее бы туда. Ну, поехали.
Только кремль кремль посмотрим, предложил Аким Морев, прибавив шагу, но академик придержал его за руку.
Куда несетесь сломя голову? Черт-те что! Я вам ровесник, а прыти у вас! Порошки, что ль, секретные принимаете? и изучающе посмотрел на будущего секретаря обкома.
Аким Морев был вровень ему, но поджарый, потому на ногу легкий, и лицо у него совсем моложавое Конечно, моложавое по его годам: не юноша ведь И академик повторил:
Порошки, что ли, принимаете секретные?
Да. Те самые, что вы приняли, когда мешочек с репой на бережок доставили.
Шутите все. Однако верно: те порошки омолаживают.
Вскоре они попали в древний кремль, где собор, церквушки, домикинизкие, с маленькими окошечками-бойницамидоживали свой век, как доживает старичок, умирающий смертью-сном.
А ну их! сказал Иван Евдокимович. Конечно, все это интересностарина. Как же? Однако я сие могу увидеть в книжках. Пошли до гостиницы и на Черные земли. Впрочем, в магазин зайдем, ружья купим. Но, выйдя из кремлевских ворот, он остановился: на стене, как это бывает на скалах морского берега, виднелись ровные и длинные выбоины. Да неужели сюда когда-то подходила Волга? спросил академик.
Нет, не Волга, проговорил рядом стоявший худой, загорелый дочерна астраханец. Здесь во времена Петра Великого по стене хлестали волны Каспия. А ныне, он, Каспий, вон куда от нас убежалза шестьдесят километров, а то и дальше.
Значит, здесь хлестало по этой стене? Видите, что творится в Поволжье? обращаясь к Акиму Мореву, горестно произнес Иван Евдокимович. На шестьдесят километров отступил Каспий. На сколько же по окружности сократилось водяное зеркало! Отсюдаобессилел и удар по суховею. Он достал книжечку и что-то записал.
«Напал на свое», подумал Аким Морев, с восхищением глядя на то, как Иван Евдокимович наклоняется, щупает продольные борозды на стене.
Так-так-так, произносил тот, шагая вдоль стены, затем вскинул руку с книжечкой и потряс ею: Вот еще доказательство, как безобразно человек относился к природе.
Побывав в облисполкоме, где им предоставили машину, закупорив ружья и припасы, они пошли в гостиницу, решив на зорьке отправиться в путь
И всюду, где бы они ни находились, у Ивана Евдокимовича нет-нет да и прорывалось:
Каспий-то, а? Вот так Каспий! Даже ложась в постель, он произнес, словно говоря о человеке, которому верил, считал его честным, а тот неожиданно проворовался: Вот так Каспий.
Спим, посоветовал Аким Морев.
Спим, согласился Иван Евдокимович и выключил свет, но заснуть не смог. То вставал, открывал окно, шепча: Духота проклятая, то снова ложился, ворочался, поскрипывая кроватью, затем опять поднимался, закрывал окно, бормоча: Черт-те что, под нами фокстрот долдонят видимо, в ресторане.
Мучила его, конечно, не духота и не обычная бессонница после сытного ужина. Вот и теперь, когда звуки фокстрота доносились уже совсем глухо, когда он сам удобно улегся на кровати, намереваясь наконец-то уснуть, вот и теперь все равно сон не шел к нему.
«Мне уже пятьдесят, думал он. Полвека. Половину жизни я потратил на борьбу с суховеями. А что сделал? Вывел засухоустойчивую пшеницу. При лучших условиях она дает двести пудов с гектара. При лучших. А при худших? Худших-то больше. Деревянный кинжальчикмоя пшеница. С такими кинжальчиками и кинулись мы на страшного врагана суховей. И спорим, деремсякто первый с деревянным кинжальчиком кинулся на злейшего врага. Воины! Что и говорить. А знаем ли мы, какое орудие надо выставить против злейшего врага? Вряд ли. Ведь даже наши великие предшественники, как Докучаев, Костычев или тот же мой дед Докукин, Вениамин Павлович, все они вели опыты на крошечных участках, даже Вильямс и тот имел самую большую площадкуколхозное поле. А ныне дановести наступление широченным планом: всей страной, всем народом. Пригодны ли мы, генералы от агрономии, к борьбе на таком широченном фронте?!» Эта мысль мучила академика и не давала ему заснуть.
Аким Петрович, позвал он робко. Спите, голубчик?
А как же? сквозь сон ответил тот. На то и ночь.
Да. Но пора ехать, строже добавил академик.
Аким Морев включил свет, посмотрел на часы и удивленно произнес:
То ли часы у меня шалят, то ли академик шалит: всего-то минут пятьдесят я спал. До зари долго. И закрыл голову одеялом.
Нет. Пора. Пора, я говорю.
Да что с вами, Иван Евдокимович? встревоженно проговорил Аким Морев, глядя, как академик стаскивает с себя ночную рубашку, выказывая желтоватые наплывы жирка на боках.
Не спал. Не сплю. Не усну. Вот и «что с вами». Поехали. В дороге вздремнем, а тутв духоте этой Провалиться бы ей, не высказав того, что мучило его, проговорил академик.
Сочувствую, хотя спать хочустрах. Аким Морев оделся, умылся, затем налил из термоса два стакана чаю и позвонил в гараж. Разбудите, говорил он кому-то по телефону. Сейчас же. Едем. Срочно. Он знает куда и знает, где мы.
Вскоре появился шофер, шустрый, говорливый, и по-военному отрапортовал:
Сержант Ахин, Федор Иванович, на боевом посту. Стрела моя с нетерпением ожидает вас у подъезда. Что прикажете?
Эге. Молодец какой! Прикатил? А что за стрела? любуясь его видом и расторопностью, спросил академик.
Стрелой зову свой вездеход«газик». Ему нет препятствий, всюду летит как стрела: грязьдавай, болотодавай, речкадавай, лишь бы не захлебнуться. Иной раз думает: «Вот ежели бы еще мне научиться летать, тогда авиацию побоку».
Так и думает? Машина?
Точно. Думает. А может, я за нее, чуточку оторопев, проговорил шофер, но тут же снова начал сыпать словами.
Садитесь, Федор Иванович. Чайку, предложил Аким Морев.
Эх, грамм бы сто с прицепом.
Что за новая доза?
Сто грамм водки и кружку пива.
Ловко. Но чего неттого нет.
Увидав ружья и припасы, шофер, не то хвалясь, не то как бы мимоходом, весь изгибаясь, почесывая затылок, произнес:
А я, между прочим, винтовочку прихватил.
Зачем? спросил академик, глядя на него тяжелыми от бессонницы глазами.
Волчишки могут подвернуться ай тот же сайгак.
Ведь запрещено сайгаков-то бить?
А мы с научной целью. Вы же академик, вам положено знать, что там внутри у сайгака, почему, значит, он так скачет и по ночам скулит-плачет. А притом разрешили бить козлов, хлопая глазами, делая наивное лицо, выпалил шофер.
Ну и предприимчивый, только и мог ответить Иван Евдокимович.
Со мной не пропадешь, твердо заверил Федор Иванович и, подхватив два чемодана, пошел к выходу.
2
Был поздний час, и город уже спал
Спали магазины, лабазы, дома, дремали пустующие улицы. Около фонарей сонно вились тучи мошкары. Только Волга жила своей особой жизнью: отовсюду неслись разноголосые гудки, то густотрубные, то пронзительные до визга, то пискляво-гневные, напоминающие людей злых, но бессильных.
Во тьме не было видно ни пароходов, ни барж, ни баркасиков, но всюду что-то урчало, хрипело, било по реке лопастями и подмигивало разными светящимися глазамиодин красный, другой зеленый. И по тому, как эти фонарики передвигались, мелькая то тут, то там, можно было заключить: на реке шла своя большая ночная жизнь.
Когда машина выскочила на паром, Аким Морев, облокотившись о крепкие перила, неотрывно стал смотреть на ночную Волгу, пригласив и Ивана Евдокимовича.
Дорогу знаете? спросил шофера академик.
Дорог на Черных землях полно. Куда прикажете?
Держите на Сарпинские озера.
Бывал, ответил шофер так, словно его просили зайти в знакомый киоск и купить там пачку папирос.
«Самоуверенный. Опасные такие шоферы», подумал академик и, чтобы проверить Федора Ивановича, снова спросил:
Километров двести пятьдесят будет?
С гаком. А ежели собьемся, не в ту сторону ударимся, так-то может вырасти километров в триста.
И такое бывает? вмешался Аким Морев.
Степь-матушка. Туда глянешьничего не видать, сюда глянешьничего не видать. Туда-сюда километров на двеститриста ни жилья, ни забегаловки, ох, горе мое. Сбился и считайпогиб в расцвете сил.
Вот и завезете нас туда, где «считайпогиб в расцвете сил», проворчал Иван Евдокимович, забираясь в машину. Спать, сказал он, удобно устроившись.
Федор Иванович некоторое время молчал, видимо занятый какой-то своей мыслью, затем, встрепенувшись, сказал:
Ох, нет. Глаза завяжинайду. Впрочем, на Сарпинском я был года три, а то пяток тому назад. Дичи тамух! Попалите. Ружье раскалится до огненности: стволы кипят.
Как же из него стрелять, ежели оно огненное, сдерживая смех, произнес Аким Морев.
А так уж. На то и охота. Впрочем, руки в воду обмакнешь и за ружье. Выпалил, и опять в воду, нашелся с ответом шофер и сам рассмеялся. Минутку терпения, сказал он, сводя машину с парома. А когда свел ее на правый берег Волги, снова начал: Я вот вам расскажу про собаку. Гончая, сука у меня была, но тут же услышал, как издал легкий посвист задремавший Аким Морев. Эх, не дослушали, сокрушенно проговорил Федор Иванович и обратился к машине: Ну, Стрелушка, ведь не впервые нам: всегда по ночам наши пассажиры спят. Да мы с тобой не дремлем. А ну-ка, прибавь газку. Давай-давай-давай, легонько вскрикнул он и затянул какую-то древнюю песенкуне то татарскую, не то калмыцкую. Временами он обрывал тягучий мотив, полушепотом рассуждал то со Стрелой о своих делах, жалуясь ей на то, что жена, провожая, отобрала поллитровочку, и на то, что завгаражом вчера косо посмотрел на него, заявив: «Ты, Федор, закладывать брось».
А я и не закладываю. Стрелушка, сама знаешь, ибо ты мой единственный честнейший свидетель: видишь, пью умеренно. Оно, конечно, когда водка своя, а ежели поднесуттут пей сколько влезет. А вот еще хочу я, Стрелушка, домик срубить. Он шептал больше часа, выдавая Стреле все свои затаенные помыслы, уверенный, что никто, кроме машины, его не слышит.
Но Аким Морев уже не спал.
Он напряженно и с большим удивлением смотрел на то, как машина, несясь по равнинной дороге, разрезая фарами тьму, освещает по обе стороны то дубравы, то березовые рощи.
«То ли спросонья это у меня, то ли в самом деле тут густые леса растут? А говорилигладь», думал он, вначале не решаясь спросить шофера, чтобы не показаться наивным, и все-таки спросил:
Леса-то тут какие? Дуб? Сосна?
Одно воображение. Вы откуда?
Из Сибири.
О! Матушка Сибирь. Там далеса. А у нас под Астраханью что? Коблы. Ветлу коблом прозывают.
«Ну вот, начал рассусоливать», подумал Аким Морев, всматриваясь в леса, освещаемые фарами машины.
И как он был удивлен, когда на заре увидел по обе стороны дороги только пустующую степь! И еще больше его поразил восход солнца.
В предгорье Кузнецкого Ала-Тау Аким Морев десятки раз наблюдал, как медленно поднимается солнце: оно сначала бросает лучи на верхушки гор, откуда потоки, точно золотистые реки, стекают вниз, а само солнце еще где-то кроется, словно осматривая, прощупывая все, боясь попасть впросак и только через час или полтора оно появляется на небе, будто говоря: «Ну вот наконец-то и я».
Здесь, в степи, все было необычно: солнце, вонзив лучи в края облаков, тут же выскочило и моментально заиграло в разноцветных травах обширнейшей равнины. Удивительно было Акиму Мореву видеть и эти разноцветные травы: они лежали огромными пятнамитут чересчур зеленые, там вонсизые, будто наждак, а вонголубые, пестрые, красные, как маки. И все низенькие, точно подстриженные. Казалось, кто-то всю степь устлал коврами причудливой вышивки, и Аким Морев не мог от всего этого оторвать глаз.
Где мы? спросил он шофера.
На Черных землях, ответил тот.
Черные земли?
В представлении Акима Морева было: Черные землизначит, богатейшие черноземы, а тут земля рыжая, местами сизые плешины, будто умазанные глиной. Сейчас глина растрескалась и квадратиками задралась.
Почему же Черные, когда рыжо? опять спросил он шофера.
Снегу почти никогда не бывает, потому и называются Черные. Им здесь конца-краю не видать.
Не земля, а горе, проговорил Аким Морев, досадуя.
Нет, не горе, проснувшись, ответил Иван Евдокимович. Земля богатейшая. На такой временами урожай бывает до тридцати центнеров с гектара Но все зависит от того, как небушко на нее глянет. Да и не за зерном мы сюда направляемся, а за мясом, за шерстью, за сырами, за маслом, за рогатым скотом, за конским поголовьем и за садами. Давайте-ка посмотрим, он выбрался из машины, весь собранный, сосредоточенный, напоминая собой хирурга перед сложной операцией.
Вот, сорвав траву, похожую на карликовое деревце сосенку, заговорил академик. Это солянка. Соленая, горькая и жесткая, как проволока. Дрянь. А этасизенькая, полыноквеликолепная пища коз, овец. Запах-то какой! А это вот житняк, равен люцерне. А здесь вот, показывая на падину, говорил он, можно развести чудесный сад. Он ходил от ковра к ковру, поясняя, что растет и что можно здесь вырастить. Затем ковырнул носком ботинка землю, взял пригоршню, показал Мореву: В этой земле много питательных веществ. Но нужна вода Вода, Аким Петрович. Лежит вот тут, в глуши, до десяти миллионов гектаров такой земли Здесь десять да за Волгой столько же пустующей земли. Милый мой, до двадцати миллионов гектаров земли, к которой надо приложить человеческие руки. И они будут приложены. Скоро сюда хлынут воды Цимлянского моря и Волги. А придет водапридет и человек. Он принесет науку.
Что же из науки принесет он? уже зная, что академик порою в своей фантазии заходит очень далеко, насмешливо спросил Аким Морев.
Бактерию, например, ответил Иван Евдокимович.
Какую? Тифозную, что ли? вмешался Федор Иванович.
Разные существуют бактерии: есть вредные, но есть и весьма полезные. Наши бактериологи нашли, вернее захватили такую, например, бактерию, которая при любых обстоятельствах повышает урожай зерновых на пятнадцатьдвадцать процентов. Подобную бактерию уже размножают и в бутылях рассылают по колхозам.
Да неужели? уже серьезно спросил шофер.
Точно. Придет сюда водапридет человек, вооруженный наукой, организует здесь круглогодовые великолепные пастбища и тогда мы, милый мой Аким Петрович, превратимся в мировую державу шерсти, мяса, масла.
Едемте! запротестовал Федор Иванович. А то опоздаем на Сарпинское: дичь полетела уже.
Успеем, успокоил академик. Там стой и весь день стреляй. Но согласен, поехали.
И машина снова понеслась по ровной, гудящей под колесами дороге, временами ныряя в огромные песчаные котлованы, выдутые ветрами. Обычно на дне таких котлованов виднелись колодцы, около которых стояли деревянные колоды для водопоя.