В сущности, он добр, но такпо-житейски, по-будничному. Чтобы быть твердым, заставлял себя сначала рассердиться. Иногда хитрил (какой руководитель не хитрит?), но до чего тяжеловесно! Весь оказывался на виду и оттого краснел. Значит, и сейчас что-то скрывает?.. За десять лет работы Ольга Николаевна к нему привыкла, считала скучноватым, никогда не хватавшим звезд с неба, не слишком надежным в обещаниях, но каким-то домашним, удобным. Очень спокоен и не мешает.
Стычек с ним почти не бывало, за исключением случая двухлетней давности, когда он отправил Татьяну Федоровну на пенсию. Тогда он проявил редкостное упрямство, стоял скалой, твердил о частых болезнях Татьяны Федоровны, о том, что, поскольку флигель снесли, придется из-за тесноты в самом зачатке прервать ее исследования. Если она здесь останется без научной работы, то будет неудовлетворена. Быть может, она найдет удовлетворение в отдыхе? У старости свои блага
И ведь выстоял, вытеснил. И не позволял Ольге Николаевне кричать на него, хотя обычно любил говорить: «Такой даме, как вы, я бы все позволил».
Сейчас Иван Иванович тоже коснулся «такой дамы». Он посочувствовал утомленному виду Воронцовой и сказал, что для каждого человека благотворны перемены в судьбе, особенно личной, «а для такой дамы, как вы, я предписал бы их особо».
«Перемены в личной судьбе? Словно подсказывает: берите, мол, пример с меня. Ах да, знаю! Она выругалась в уме. Развелся с женой, бросил дочку, собрался жениться на какой-то молоденькой, то ли студентке, то ли И вид именно как у молодящегося жениха».
Тут вот что припомнилось. Два года назад, столкнувшись со «скалой» в характере Вялова, Воронцова заметила и другую перемену: Иван Иванович расцвел телесно, стал плотнее и крепче на вид, в пожатии его рука перестала быть вечно вялой. Еще очень переменился взгляд: посветлел и, пожалуй, подурнел, отчего Ольга Николаевна в разговорах с матерью прозвала его «мужиком с дурным глазом».
Теперь, значит, жених?
2
Кабинет главврача продолговатый и просторный, как палата на восемь коек. Раньше это как-то не замечалось. В два окна входит свет осеннего солнца. Стол, кресла, стулья вдоль стен. В шкафу медицинские книги, как ни странно, перемежаются с томами поэзии: Блок Роберт Рождественский Пушкин. Хм-хм, не обращала внимания. Кофе был быстрорастворимый. Прекрасно.
В дверь постучали. Вошла Веткина, методист лечебной физкультуры, женщина одних лет с Ольгой Николаевной. Под белым халатом спортивная, немного широкая фигура. Светлые кудряшки под белой шапочкой. Взглянула на Воронцову и не увидела. Взволнована.
Оказывается, Иван Иванович через старшую медсестру оторвал ее от больного и срочно посылает на центральный склад за физкультурным оборудованием. Прервали занятие, торопят. Что за спешка?
Иван Иванович ерзнул в кресле.
Знаете, это нужно не сегодня. Простите. Он покраснел. Я только что звонил (он не звонил), у них кладовщик болен А вы, Людмила Ивановна, хорошо загорели. Это вам идет. Верно, Ольга Николаевна?
Ой, вы здесь? Здравствуйте! Почему же меня посылают, Ольга Николаевна, вы знаете? Почему, Иван Иванович, вы меня теребите?
Напутала старшая сестра. Успокойтесь.
Нет, что ж это за безобразие?! Каждый раз какая-нибудь путаница, бессмыслица
Иван Иванович принял внушительный вид. При его фигуре легко.
Вы, спросил он, плохо отдохнули, Людмила Ивановна? Такие нервы после отпуска! Возьмите свои слова о бессмыслице назад. Все-таки мне судить о смысле. Не так ли?
Веткина обиделась:
Вы, Иван Иванович, и до отпуска изводили меня нелепыми поручениями. Я только никому еще не жаловалась, даже Ольге Николаевне. Но это превращается в издевательство. Я так не могу работать. Вы этого добиваетесь? Кого вы хотите на мое место? Скажите, я сама уступлю.
Зря, зря. Все слова зря. Спокойнее. Идите спокойно работайте. Простите, у нас важный разговор. Идите же
Веткина вышла. Ольга Николаевна отпила кофе.
Какие такие нелепые распоряжения?
Иван Иванович отмахнулся рукой.
А! Ведь вы и сами ею не очень довольны.
Ольга Николаевна бывала свидетелем частой несдержанности, нервозности Веткиной, и это не могло нравиться. Впрочем, с самой Ольгой Николаевной Веткина обходилась без столкновений, словно делала исключение. Да и методист Людмила Ивановна хороший, а при больных, как это ни парадоксально, успокаивается.
А то, может, распростимся с ней? У меня есть кандидатура: женщина, о которой я вам пока ничего не говорил и еще подожду. Но человек дельный.
Ольга Николаевна смотрела на него, не отвечая. Пила маленькими глоточками, но уже не чувствовала вкуса.
«Напускаете вы, Иван Иванович, туману, думала она в это время. И туман, кажется, ядовит. Вот пью, а голова дуреет»
Главный врач досадливо скривил рот и опять покраснел
3
«Взбешусь, если не дам работу рукам».
Ольга Николаевна не стала мешать своим методистам. Есть и другое место, где можно найти разрядку.
Четверть часаи она уже на улице Архипова.
Бывают отключения. Как хорошо спускаться по улице, которая и не улица вовсе, а переулок, памятный тебе с детства. Глина здесь славилась на всю старую Москву Блинники гончары церковь на глинах от всего этого долго сохранялось название Большой Спасоглинищевский переулок; теперь нет и названия.
А вот Малый остался. Мостовая идет круто вниз мимо него. Вспомнилось, как здесь, в угловом доме жил когда-то мальчик Костя, такой молчаливый, кареглазый. Он был, кажется, на год ее моложе
«Куда-то ты потом уехал, Костя? Моя мать приходила в гости к твоей матери, а мы с тобой бегали кататься с этой горы, значит, виделись мы зимой. Тогда и машины здесь почему-то не ходили. Проносились мы на санках мимо здания госпиталя, которое до войны было школой, встряхивало нас на обледенелом булыжнике, мелькали в глазах «завитые» колонны синагоги, дома становились ниже, они прижимались к земле, предупреждали нас: тормози, близко крутое колено Солянки! Тогда не было на улице мемориальной доски, не знали мы ни об Архипове, ни о его «Прачках», ни о «По реке Оке» Вот и Ока вдруг вспомниласьто, как одно лето провела с мамой в деревне Пущино Спокойные все воспоминания, слава богу».
Ольга Николаевна дошла до конца Архипова и свернула на Забелина, где в больнице возле бывшего Ивановского монастыря она по просьбе Альберта Семеновича должна была заняться некоторыми больными.
Альберт Семенович Киселев, заведующий отделением, встретил ее с улыбкой, но сухо. Намеренно по-деловому.
«Играет. Что-то хочет подчеркнуть новое между нами, подумала Ольга Николаевна. Это вечное актерство! Похоже, он настроился вести себя так, словно мы уже давно и без лишних слов расстались». Она приняла это настроение Альберта Семеновича подчеркнуто небрежно и отрешенно, только лицо ее как бы похудело в первые же полчаса встречи.
Опа взяла у него истории болезни и посмотрела записи последних дней, перекидываясь с заведующим отрывистыми фразами. Он в это время стоял у окнаподбоченивался, картинно отводя худые локти, предупредительно клонил в сторону Ольги Николаевны свою большую яйцевидную голову.
Наконец он, видно, счел, что достаточно продержал Ольгу Николаевну на деловом расстоянии и тем самым дал ей что-то понять без решительных объяснений в кафе или ресторане, и ему сделалось легкотяжесть с плеч! даже весело. Потому он позволил себе оживиться и пошутить, что Ольга Николаевна, наверно, покорила всех мужчин Министерства здравоохранения.
Тон его голоса неуловимыми оттенками напоминалтак она себе это представилатон шуток добродушного победителя над неопасным побежденным, вольного разгульного человека над добровольной затворницей, грубоватого взрослого над строптивым ребенком. Все сразу! Наконец, он выдохся.
Ты что-то сегодня неразговорчива.
Утомилась от слов.
4
ПомощникЛиля Бутикова, молодой ординатор. Впрочем, какая тут помощь, если сейчас все делают руки Ольги Николаевны? Лиля только смотрит, как вдоль позвонков больного упруго пробегают будто играющие пальцы врача, как массирующая дорожка проходит по ходу одного, другого нерва. Здесь есть на что посмотреть, есть чему позавидовать. Методы лечения можно принимать или не принимать, как принимают или не принимают сочинения композитора. Но виртуозность исполнителя несомненна. Уже сейчас руки Ольги Николаевны прославлены на весь Союз. Больные, побывавшие у нее, создают легенды об их чудодейственной силе и одной этой силе приписывают исцеление. Время работает: одни больные сменяются другими, понемногу растет число «очевидцев» совсем уже невероятных случаев. Ходят даже слухи, что здорового человека Ольга Николаевна способна омолодить своим массажем на десять лет. Что касается больных, Лиля сама видит неплохие результаты комплексного лечения. Тут не только массаж и физкультура Потому и дала себе слово перенять от Ольги Николаевны все полезное, что она может дать начинающему врачу.
«При моем уме, думает Бутикова, я пойду дальше».
Напряжение борца в поединке с другим невидимым борцом, идущее от всех движений и ладной фигуры Ольги Николаевны, легко передается Лиле: она тоже сосредоточенна и серьезна. Только когда очередь доходит до больного Клещикова, до этого «мыслителя», Лиля ослабляет внимание.
В отличие от своих молчаливых, погруженных в телесные ощущения товарищей по палате и несчастью, Клещиков облегчает себе лежание тем, что постоянно размышляет о разных высоких материях, например, об устройстве мира и вселенной, и в результате приходит время от времени к новым, неизвестным науке открытиям. Больные рядом с ним еще тяжелы, им пока не до высоких материйи Клещиков, страдая от отсутствия аудитории, превращает в слушателей врачей. Вот тут Лиля действительно помогает Ольге Николаевне: ведет диалог.
Хотите, я вам первым сообщу нечто важное? Клещиков что то ищет возле себя глазами.
Давай, говорит Лиля.
Здесь лежала газета
Лиля находит газету в тумбочке. Ольга Николаевна заставляет Клещикова повернуться на бок. Тот поворачивается, говоря:
Там статья подчеркнутая. Читали? Вообще газет не читаете? Кто не читает газет, тот не сумеет мыслить. Не будет в голове материалов.
Я прочту, обещает Лиля. Как? Сейчас? Вслух? Здесь что-то о солнечной системе, не очень понятное
Читайте, читайте, приказывает Ольга Николаевна и сгибает парализованную ногу Клещикова. Сгибает и разгибает. Красивая нога. Мужчина хорошего сложения, болезнь не все у него отняла. Недаром кинорежиссер выбрал его для учебного фильма. Поставим на ногивновь можно будет заснять на ленту. А пока сгибаем, разгибаем Он чем-то похож на Жерара Филиппа, и лоб донельзя сморщен все времядумает. А характерец! Если не читатьоткажется от упражнений.
Смысл прочитанного, ребята (он говорит «ребята»!), такой. Раньше Земля обращалась себе вокруг Солнца за 399 суток. Прошло двести миллионов лет и что же мы видим? Перемену. Теперь уже 365 и 24 сотых суток
Вот здорово! говорит Лиля на всякий случай.
Дальше главное! воодушевляется больной. Если вычесть одно из другого, Земля приблизилась к Солнцу на 16 миллионов 65 сотых кэ-мэ. Солнечная система сжи-ма-ет-ся! Делим на число лет и получаем факт, который все, кроме меня, проглядели: сжимается со скоростью восемь сантиметров в год.
Какой ужас! восклицает Лиля.
Вот, Клещиков выдергивает из-под подушки ученическую тетрадку и протягивает ее Ольге Николаевне. Берет тетрадку Лиля.
Это Я кончил общественный институт патентоведения Получив цифру скорости сжатия, я по всей форме составил заявление на изобретение. Название изобретения: «Закономерность коллапса солнечной системы».
Лиля закатывает глаза:
О!..
Ольга Николаевна прощает ей некоторое переигрывание. Ведь не артистка. Сама ей внушала: «Мы должны поднимать настроение больных любыми средствами. Хоть на голове ходить. Это как в сказках о плачущей царевне: рассмешишь, заинтересуешь чем-то, кроме болезни, дашь волю к жизниПолцарства ваши! Ваша победа. Без стимула к жизни наши больные обречены на смерть» Закатывает глаза? Пусть закатывает.
Они уходят, оставляя Клещикова довольным.
5
В коридоре Ольга Николаевна спрашивает:
Как вы, Лилечка, удержались и не спросили, почему же изобретение, а не открытие?
При моем уме?..
Ответив, Лиля смотрит на Ольгу Николаевну и на всякий случай улыбается.
К ним подходит Альберт Семенович.
Извините, Лиля Он отводит Ольгу Николаевну в сторону и говорит, что у Лилианы Борисовны кончается ординатура, хотелось бы, чтобы Ольга Николаевна написала отзыв об успехах молодого специалиста.
Она не прочь. Жаль только, что все интонации заведующего изучены! Слух ловит торопливые, неспокойные, заинтересованные нотки. Заинтересованность эта неожиданна для Воронцовой. Свои чувства Альберт Семенович тратит скупо. В больнице вообще не тратит. А отчего торопливость? Вдруг осенило: думает, пройдет еще какое-то время и Ольга Николаевна не скажет ему при встрече даже «здравствуй»? Впрочем, откуда такие мысли? Надо их гнать. Надо обещать и сделать сегодня же. И Ольга Николаевна кивает головой.
Перед дверью женской палаты она говорит Лиле:
Если вы хотите, поработайте сейчас сами. Я немного посмотрю.
Уложенные на затылке рыжие косы мешают Лилиане носить шапочку. Она повязывается белой косынкой. Вот она склонилась над больной, и лицо ее стало таким розовым, нежным, что кажется, нельзя прикоснуться: больно. Еще она нежно-голубоглазая. Взгляд широко расставленных, удлиненных глаз хотя и строг, неулыбчив, но эта строгость кажется напускной до наивности, невинной, очень юной. Трудно представить, что она способна сказать: «При моем уме». Что же кроется за таким ее обликом? Вот ее округлые, как будто даже пушистые рукии что же? Цепкая сила пальцев, пожатие, равное пожатию Ольги Николаевны, неутомимое массирование. Девочка окончила одновременно два факультета. Не щадит себяэтого у нее не отнимешь. В ней многообещающее сочетание врача-травматолога и специалиста по лечебной физкультуре. Ее лицо немного огрубляет слишком волевой подбородок, а улыбка превращает губы в тонкую полоску, но даже тяжелые больные заглядываются на Лилиану и называют американской кинозвездой.
«И больных будет на ноги поднимать. Вижу. И Альберт Тоже вижу».
В палате зажжен свет. Уже темны стекла приоткрытых во двор окон. Слышно, как шумит листвой ветер. В палате теплоили кажется? Лилиана и Ольга Николаевна работают каждая со своей больной; обеим жарко. В дверь заглядывает Альберт Семенович. Значит, сидит в кабинете. Пересиживает. Ничего, пусть подождет, если заинтересован. У нас еще дел на целый час. Высидит ли?
Высидел.
Лилиана еще в палате. Ольга Николаевнав кабинете заведующего. Альберт Семенович спрашивает:
Ты еще в состоянии?.. Есть силы?
Силы только прибавились. Ты насчет отзыва? Дай мне лист бумаги. Пишу. Значит, Лилиана Борисовна Бутикова
Нет, поспешно останавливает Альберт Семенович. Сменила фамилию. Пиши: Вялова.
Ольга Николаевна поднимает глаза и с новым, более суровым вниманием разглядывает входящую в кабинет Лилиану.
Садитесь, Лилиана Борисовна Куда же вы собираетесь потом? Останетесь в этой больнице?
Бутикова-Вялова медлит с ответом. При ее уме Все это странно. Странно оборачиваются простые события Ольга Николаевна убеждена: подозрительностьудел тех, кто боится, трусит. Самой Ольге Николаевне подозрительность чужда от природы. Но здесь обнаруживаются вещи открытые и ясные. Девочку взял в жены и под свое покровительство главный врач на Машкова. Метит же она на место Людмилы Ивановны, которая так сегодня кричала на Ивана Ивановича. Быть может, и меня где-нибудь ожидает подобное вытеснение? Уже вытесняют. Этот внезапный набег строителей Что-то само, как мошка, лезет в глаза, как запах паленого забивает ноздрино что? Какой-то здесь нелогичный ералаш. Во всяком случае, все только по видимости просто. Сам Вялов непрост: краснел, грубил, почти ехидничал: «главная хозяйка переворота»
Что же делать с отзывом? Быть объективной или, ради Людмилы Ивановны, не быть?.. С отзывом или без отзывадля Людмилы Ивановны ничего не изменится: она недовольна и уйдет. Да! Надо позвать ее ко мне на Бауманскую! Отзыв, если он обернется против кого-нибудь, скорее всего обернется против меня же. Но чего мне бояться в жизни? Есть больнойзначит, существую. Напишу то, что эта девочка заслуживает по своей работе.
Написав, Ольга Николаевна быстро собирается. Она действительно спешит к матери. К тому же она дает возможность Альберту Семеновичу под каким-нибудь предлогом задержаться и не провожать ее. Вялова куда-то вышла. Альберт Семенович делает грустные глада и, по-прежнему говоря «ты», прощается с Ольгой Николаевной. Что ж, и здесь ясность.
Темень на больничном дворе. Темень уже зимняя, хотя только середина осени. Фонарь освещает липу. Часть кроны желтая, часть черная. За лето листва огрубела и постарела, ее молодят немного только новые краскии все же видно, как дерево утомлено за месяцы неистовой жизни под ярким солнцем, Липу тянет в сон. Она тихо шелестит, сбрасывая одежду. Куда она торопится! Если видишь, как отрывается засохший лист, то словно у тебя самой отрывается что-то в чувствах. Оттого досадна ее торопливость Иногда думаешь: может быть, время потому так быстро течет меж пальцев, что в тебе что-то внезапно, круто постарело?.. Прощально глядишь вокруг.