Руку Ольги Николаевны она оценила:
Рисунка, как у Пушкин. Още моля!
Още будет тебе массаж
В понедельник случилось так, что некому было снять у больной электрокардиограмму. Пока Ольга Николаевна выясняла причину, пришла Лилиана Борисовнановый методист больницы. Принесла электрокардиограф и сделала запись. Оказалось, она и это умеет!.. ЭКГ была почти в норме.
Вялова спросила:
Если я позанимаюсь с больной, у вас не найдется полчаса поговорить с одним человеком?
Сейчас я везу Снежану на Бауманскую. А кто такой? О чем?
Корреспондент газеты
О! Щеки Воронцовой недобро порозовели. Этого не хватало! Тема! И откуда столь быстрые берутся?.. Сегодня похолодало заговорила она о другом.
Лилиана Борисовна приблизилась, заглянула в лицо.
Да он, Ольга Николаевна, не собирается писать о Снежане, они тоже не глупцы, рано.
Нет, нет. Гоните его в три шеи!.. Снежану укутаем потеплей Впрочем, догадалась Ольга Николаевна, извините. Это ваш знакомый, я думаю?
Вялова нервно выдернула вилку аппарата из розетки.
Что ж такого, Ольга Николаевна? Все мы чьи-то знакомые. Он хотел бы написать о ваших методах работы, дать, как говорится, творческий портрет.
Что делать, Лилечка? Некогда до умопомрачения. Да и зачем? Нам бы еще год, два, три поработать без газетной шумихи
Лилиана Борисовна подошла к двери и будто нечаянно в нее стукнула.
Что такое? Ольга Николаевна подняла брови, глаза увеличились и стали очень синими.
Пусть он, сказала Вялова, хотя бы войдет, посмотрит, ведь это ничему не помешает. Зато впечатления на будущее.
Но я же сказала
В дверях стоял седой человекне какой-нибудь начинающий репортер, но мужчина лет сорока пяти с большим лбом, с большим носом, скорее похожий на маститого писателя, чем на журналиста. Неудобно маститому отказать в двух словах
Он попробовал заговорить с ней, но Ольга Николаевна прошла мимо с таким озабоченным видом, какой бывает у человека, ничего вокруг не замечающего.
3
Возле зеленого особнячка санитарная машина остановилась, санитары выскочили, распахнули заднюю дверцу и вытащили носилки. Шел неприятный полудождь, полуснег. Лицо Снежаны сразу повлажнело. Ольга Николаевна вошла в дом, в свой «дворец», как она его окрестила, вслед за носилками.
В ее «дворце» за дверью спортивного зала слышался размеренный голос методистатам шли занятия с группой хронических легочных больных. А есть еще группы с сердечно-сосудистыми и нервными нарушениямии все это теперь в ее ведении.
Сердце Ольги Николаевны забилось с веселой силой. Неясные события на улице Машкова отошли в сторону. Казалось, несмотря на голоса и легкий шум в зале, особнячок вбирал в себя предзимнее спокойствие и тишину сада за домом.
Носилки внесли в лабораторию Татьяны Федоровны. Стена, от пола до потолка заставленная стеллажами с аппаратурой. Окно в сад, и к стеклу тянется голая ветка. На столе у материбольшая тетрадь с протоколами исследований.
Эта комната дарит Татьяне Федоровне новые годы жизни. Лицо посвежело, морщины немного разгладились, и кожа на шее не собирается складками. Держится она молодцевато, говорит громкосама себя уверяет в полном здравии. Встретила вошедших, уложила Снежану на топчане, всех стала усаживать, но сама не приселанекогда. Санитары откланялись и ушли ждать в машине.
В кабинете было тепло. Дочь помогла матери раздеть больную и укрепить электроды для регистрации мышечных токов. Больная по команде проделала несколько упражнений для рук и туловища, лежа на спине и на боку. Ногами она совсем не могла двигать. Шумно дышала, как это бывает при чрезмерной полноте. Шуршала лента аппарата. Мать и дочь тихо переговаривались. Улыбнулись, кивнули друг другу
Вы, Ольга Николаевна и ваша мать сходились во мнении: девочка не безнадежна. Вы согласились бы со мной, если бы я начал так: «Мы рождаемся для того, чтобы двигаться?» Да, да! Ребенок и старик очень хорошо это доказывают: как много движения в начале жизникак мало в конце!.. Вам наслаждениеразговаривать с матерью в ее лаборатории: мать в движении. Это не молодость, но и не старость. Просто остановка мгновения. Не будем гадать, мама, заглядывать дальше. Она показывает вам глазами на девочку: вот у кого юные силы; ее возродим по-настоящему!
Снежана не вся обездвижена травмойи, значит, не вся постарела. Она кентаврдвойное существо, которое начинается телом девушки и кончается неподвижным телом старухи. Вот она дотягивается руками до своей ноги и сгибает ее в колене. Мышечные токи бомбардируют оцепенелый «мозг старухи».
Их залпы возвещают наступление на болезнь
Когда Снежану увозят, вы собираете в своем кабинетике маленький коллектив отделенияпослушать о первых неполадках и затруднениях.
Неполадок пока немного. Методист Скворцова говорит о сломанной шведской стенке, методист Алтобасовао том, что запах свежей краски неприятно действует на некоторых ее пациентов, приходится сокращать им время занятий.
Одна только Людмила Ивановна без промаха бьет в явную ахиллесову пяту. После перевода с улицы Машкова на Бауманскую она стала заметно спокойней, и в голосе ее звучит забота, а не раздражение.
К Людмиле Ивановне прямо с Киевского вокзала, сопровождаемый своей сестрой, явился мужчина на костылях. Более года назад произошло несчастье. Как он сам выражается, «после подъема тяжести и внезапного нервно-психического переживания» у него были парализованы обе ноги с потерей чувствительности и со всеми теми бедами, о которых все хорошо знают. Больнойиз Красного Лимана, это городок в Донецкой области. Лежал сначала в местной, затем в Харьковской железнодорожной больнице. В столицу он отправился почти тем же способом, каким мы пускаемся, допустим, на юг к морю. Короче говоря, «диким». Не гнать же его за это! Но как его лечить, если ему жить негде, а положить некуда? В больнице у Ольги Николаевны мест нет.
Вы, Ольга Николаевна, соглашаетесь:
Да, Людмила Ивановна, у меня нет Постойте! И набираете номер телефона.
Опять вы слышите этот изменившийся, изменивший голос. Многоречив, уклончив Альберт Семенович! Всего год назад он сделал рыцарский жест. «Мое отделениетвое отделение, сказал он тогда, словно одаривая. И забудь, что ты здесь консультант: ты здесь хозяйка Подумав, он все же добавил:А я здесь хозяин». И расхохотался
Теперь у него отговорки Все в вас протестует против столь резких, как у Альберта, перемен в человеке; сами вы привязчивы и постоянны. Вы молчите, слушаете, наклонив с трубкой голову. Вас ждут. Вы переносите негодование на себя: зачем было звонить при всех?!
И сдержанно кладете трубку.
Да, у меня нет, повторяете вы.
Что ж, врач Веткина так и сказала больному. Брат и сестра могли бы поискать комнату, а пока жить у Веткиной на даче, но там печь надо перекладывать, дымит. Да и какой смысл? Брата одного не оставишь. У сестры всего двухнедельный отпуск. Иное дело, будь под рукой у врача хотя бы маленькое общежитие, не говоря о стационаре
Обще-житие стацио-нар вы тянете слова досадливо и мечтательно. Мы этого хотели бы, но сомневаюсь, чтоб это было скоро. В Москве создается Реабилитационный (восстановительный) центр; сейчас внимание и средства будут прежде всего ему. Вот так. А к серьезным словам врача Веткиной добавлю. Койка для больного с вокзалаэто одна сторона дела. Есть еще и другая сторона. Имея рядом с палатой больных электрофизиологическую лабораторию Татьяны Федоровны, нам было бы легко осуществлять постоянный контроль за ходом восстановительных процессов. В настоящее время приходится привозить больных. Это большое неудобство для всех, особенно для пациентов. И только ли неудобство?..
При последних словах совершенно внезапно, вам, Ольга Николаевна, стало неспокойно. Было так, словно вы услышали, отставив работу, сильный стук в дверь и вдруг поняли, что уже давно стучат, стучат, колотят с нехорошей настойчивостью. Вы вздрогнули, когда зазвонил телефон. В трубке гудки. Он зазвонил снова. Опять нет соединения. Вы отпустили сотрудников и, почему-то не сомневаясь, что звонок был с улицы Машкова, позвонили туда сами. Дежурная сестра подошла тотчас.
Я к вам пробовала дозвониться, сказала девушка. Скоро ли привезут Снежану? Она у нас без обеда. Да и странно долго Главный врач спрашивал
Вы провели рукой по своим волосам тем жестом, каким успокаивают ребенка. Из грудного ваш голос стал горловым.
Сейчас я с ним соединюсь.
С Иван Иванычем? Уже уехал. Если вернется, то к концу дня.
В кабинет вошла мать.
Ее там нет, мама. Уже сорок минут!
По глазам матери вы поняли, что она быстро и молча сделала несколько предположений. Вы тоже перебрали в уме и плохое и среднее: милиция почему-либо перекрыла проезд, больную укачало в машине, у водителя инфаркт, катастрофа
Из милиции ответили: сообщений об автомобильной катастрофе в районе БауманскаяМашкова не поступало, перекрытий не было. Других каких-либо донесенийтоже. Вам нестерпимо захотелось двигаться. Вы измерили шагами кабинетик, сказали матери, пусть придумает, куда еще звонить, и вышли из особнячка на улицу в пальто и с зонтиком. Некстати вместо дождя со снегом хлынуло по-осеннему так, будто в небе наклонили полную цистерну. Мало кто из застигнутых пешеходов побежал по улицебольшинство попряталось под арками ворот, в подъездах, кое-кто успел вскочить в отошедший трамвай. Такси проносились мимо уже занятые. Лучше всего скрываться в машине или сидеть дома, когда из водосточных труб бьют блещущие водопады и улицы наполняет не шум движения, но шум грохочущего по крышам ненастья.
Вы стояли, вдыхая грустный запах неспокойной осенней влаги, затем гнались за какой-то машиной, крича ей вдогонку, потом опять стояли, пританцовывая в промокшихдаже на платформетуфлях. Наконец кто-то близко взглянул в ваше лицо сквозь стекло (оно вдохновенно, когда вас будоражит скрытая страшная и опасная сторона жизни!) взглянул и резко затормозил.
Вы сели и тотчас заговорили о санитарной машине, о том, где она должна была проехать и что надо ехать тем же путем. Вы поместились рядом с владельцем машиныон склонил в вашу сторону голову, посмотрел и кивнул. В другой раз вы бы улыбнулись: с таким он трудом отвел глаза Его «Волга» медленно проехала свой короткий маршрут. Бегущий асфальт чернел, словно вар, и струилсянеровно, пятнами отражал небо, здания и машины. Машин было мало, как будто они тоже убоялись ливня.
Санитарной нигде не было.
Давайте проедем по-другому: так и так, предложил мужчина. Его смуглое от загара или от природы лицо порозовело: он явно просил, чтобы вы еще посидели рядом. Вы согласились. Он стал изобретать маршруты.
«Волга» несколько раз возвращалась на Бауманскую и затем доезжала до Машкова. Вам стало досадно кататься.
В больницу, сказали вы наконец.
Водитель был молчалив и послушен. По-женски подумалось: «Со всеми он так смущается?» Вы простились с ним хмуро, неблагодарнотак были поглощены бедой. Удрученная, ни с кем не разговаривая, прошли в палату Снежаны, остановились на пороге.
Палата пустовала.
При виде заправленной койки вы ощутили себя промокшей, заляпанной уличной грязью и загнанной, словно за вами все это время была погоня. Вы содрогнулись: показалось, что по телу проползло нечто холодное, скользкое. Но не мог же микрофургон с больной и санитарами исчезнуть посреди столицы под землю, вознестись на небо! Вы побежали в больничный гараж.
Не добежали.
У каменных колонн воротпропавшая машина. Омыта ливнем. Вмятин не видно. Мотор ее взвывает и глохнет. Хлопает дверца. От этого хлопка вы вздрагиваете, как от телефона на Бауманской. Вы не спешите: ноги сами медлят до тех пор, пока не появляются носилки, не взмахивает рука Снежаны. Шофер торопится с объяснением:
Поломка мотора Но вы резко отворачиваетесь.
Не трябва его ругать. Няма за що!
Заступница кашляет. Где она была все это время? В дождь, в холоднойкак ее ни обогреваймашине! Такие больные, как Снежана, хуже переносят простуду, чем грудные младенцы Вы отмахнулись от всех, кто пытался что-то сказать, и только поторопили: скорей в палату!
Санитары почти бегом внесли больную в помещение. Прибежала сестра и нянечка. Вы уже растирали грудь и спину больной, ее ледяные ноги. От массажа кожа быстро теплела. Шофер стоял в коридоре и оправдывался сквозь прикрытую дверь. Он всего лишь завернул по дороге во двор, где живет с семьей: у жены грипп, у дочки ангина, лежат, забежал к ним на минутку. Когда вернулся, мотор никак не заводился
Шофера вы не дослушали, прогнали.
Санитары и сама Снежана досказали остальное. Все было просто и сначала спокойно. Думалидело пяти минут. Когда ушло четверть часа, стали звонить Ивану Ивановичу, но он, видно, был на обходе. Позвонили в гараждве другие машины ушли по вызову. Когда дождь забарабанил по кузову, Снежана сказала: «Студено ми е». Упросили пенсионерку на первом этаже: впустила с носилками. Снежана только никак не могла согретьсяне помогал ни чай с пирогами, ни толстые шерстяные носки доброй старушки.
Не, возражала теперь Снежана. Была кашлица. Больше нету.
Вы повернулись к сестре и нянечке:
Горячую ванну ей. И поскорее, пожалуйста.
Когда Снежану увезли в ванную, вы здесь же, в палате, с силой нажимая на шариковую ручку, стали набрасывать на клочке бумаги докладную записку в горздрав, обосновывая необходимость стационара для больных при отделении на Бауманской. Вы писали, бормоча вслух, немного успокаиваясь от звуков собственного голоса и чеканной, как вам казалось, логики предложений.
«Ясные фразы, специально для утомленных бесконечными бумагами людей, подумали вы. Этого мало. Приведу им сегодняшний пример. Пример, конечно, мне не на пользу, зато на пользу больным»
Вы оглянулись, плечом ощущая чье-то присутствие. Лилиана Борисовна!
Вялова показала глазами на вашу записку:
Прошу вас У меня есть к кому обратиться в горздраве. Не в лоб, но очень действенно. И если вы мне разрешите Ольга Николаевна, я бы очень хотела помочь вам хоть чем-то. Как ученица, выразить свою признательность. Вам странно? Вы так смотрите Да, я многому училась у многих, и обстоятельно. Недолго у вас. Но выглавный мой учитель
Она еще что-то добавила. Голос ее зазвучал немного игриво, но вам, занятой своими мыслями, было все равно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Апрель. В Южной Америке осень. Но китобоям любой запах травы, запах почвы, который они вдыхают, проходя Огненную Землю, любая теплая ночь кажутся весенними. Да и само слово «апрель» настраивает на весенний лад.
Осенне-весенняя земля выставляет свои форпосты. База замерла возле мыса Сан-Антонио. Необычайные после низкого неба Антарктики, завораживающе, пронзительно высокие облака позднего вечерабелые, с синими кратерамизаставляют поднимать к ним лицо. Рыжий ореол вокруг луны кажется легким пламенем, согревающим воздух. Отступая от мыса в сумрак, тянется тело острова Лос-Эстадос, и чудится: берег его зарос кудрявыми ивами далекой Родины.
Скороне так скоро, правда, через месяцступим на свою землю
Ты, Олег Николаевич, вызван в каюту к капитан-директору. Не на командный мостикв каюту. Не днем, а темным вечером, когда вертолет «спит» в ангаре. Не по радио, а через палубного матроса. И значит, этот вызов не очень официален, не требует особой собранности и тоже чем-то под стать умиротворенному вечеру возле Святого Антония.
Так оно в какой-то мере и оказалось. Китель на капитан-директоре был застегнут не на все пуговицы, узел галстука не туго затянут; директор сидел не за своим обширным столом со стулом, привинченным к палубе от качки, а сбоку, в мягком кресле, в котором утопаешь полулежа. В такое же кресло он усадил и тебя рядом со своим замоммолчаливым Кукурудзой.
Посмотрев в раскрытый иллюминатор, за которым виднелись очертания берега, сказал подчеркнуто небрежно:
Днем взглянул Волнует даже цвет глины на берегу Как ты, Олег Николаевич? Выпьешь с нами? Нельзя нарушать предполетный отдых? Ладно.
Вошла буфетчица, пожилая женщина, и забрала поднос с письменного стола. Капитан-директор помолчал, поворочался в кресле, впервые, пожалуй, за весь рейс улыбчиво на тебя поглядывая и ничем не давая понять, что занят сверх всякой меры и никому, кроме него, эти заботы не по плечу. Сегодня это был домашний капитан-директор.