Посетительница не ответила.
Весьма любопытно, весьма! сказал Стрельченко с удовольствием. Таких медалей было выпущено немного. Так где, говорите, вы работали? В Самаре?
Он отодвинул медаль и поднял глаза. Посетительница скучающе смотрела в окно.
Моя жизнь слишком длинна, чтобы сразу рассказать ее, проговорила она. Малознакомому человеку, к тому же
Простите, пожалуйста! Стрельченко почувствовал, как горячая краска ползет у него по щекам. Но вы должны понять: у нас такой порядок Нам нужно знать происхождение каждой вещи, принесенной в музей.
Я очень дорожу этой медалью, сказала посетительница неприветливо. Потому я и принесла ее сюда.
Наступила пауза.
Старушка захлопнула крокодиловую сумочку и поднялась.
У меня есть кое-какие фотографии сказала она, глядя в окно. Быть может, они представят для вас интерес
Весьма признателен! поспешно ответил Стрельченко.
Сдержанно кивнув ему головой, старушка направилась к выходу.
Простите, а это? спросил Стрельченко, беря в руки медаль.
Это, сказала старушка с ударением, это я оставляю вам, молодой человек! Она посмотрела на него сквозь очки. Буду рада, если медаль пригодится для музея. Прощайте.
И она закрыла за собою дверь.
Некоторое время Стрельченко сидел неподвижно, откинувшись на спинку кресла.
Он снова раскрыл комплект «Серпа и молота», но не мог сосредоточиться, сколько ни старался. Что за день был сегодня, что за день Долго сидел он так, не отнимая рук от шершавых плотных листов и глядя перед собой.
Мысли его снова вернулись к Илье Денисовичу.
И вдруг он с щемящей ясностью ощутил, что никогда больше не увидит, как Илья Денисович входит в его комнату, как садится в кресло у окна, поворачивая к свету красивую седую голову, как смотрит на него, лукаво прищурясь
Сквозь толстые стены старинного здания слабо, точно дыхание, доносился шум улицы. Было видно, как через двор протянулась чинная цепочка школьников, шествующих на экскурсию в музей. Сбоку, хозяйски оглядывая их, шагала учительница. Проходя мимо старой пушки у ворот, школьники замешкались, а самый маленький деловито и быстро полез на лафет. Учительница оглянулась на него, и мальчуган рысцой побежал к входной двери.
Стрельченко вздохнул, положил газеты в папку и направился домой.
На следующий день, едва научный сотрудник пришел в музей, в дверь его комнаты постучали. Стрельченко сразу узнал этот стук, деликатный и вместе с тем настойчивый.
Войдите! крикнул он, пригладив волосы.
Вошла вчерашняя старушка.
Она была в том же платье, но с кружевным воротником и бантиком. В руках ее была уже знакомая Борису крокодиловая сумка. Церемонно поздоровавшись, старушка села и положила сумку на худенькие колени.
Наступило молчание.
Как многие застенчивые люди, Борис Стрельченко не переносил затянувшихся пауз. Он начинал откашливаться, сморкаться, без толку открывать ящики, перекладывать с места на место карандаши Но старушка, видимо, чувствовала себя преотлично. Неторопливо поворачивая голову, она оглядывала комнату; потом окинула взглядом Бориса, словно только сейчас увидела его. Помедлив еще немного, она открыла сумочку.
Вот Она положила на стол несколько фотографий.
Стрельченко с первого взгляда узнал на фотографии человека в широкополой шляпе, его свисающие вниз усы, смелый и легкий поворот головы Южное небо сверкало над воздушными, точно плывущими в воздухе, куполами пиний. За оградой висячего балкона угадывалось море. На том же балконе стоял неизвестный Стрельченко веселый бородач и еще один человек в светлой блузе; в его загорелом лице научный сотрудник смутно угадывал что-то знакомое.
Сбоку, опершись на балюстраду, сидела тоненькая, как прутик, девушка в кружевной шляпе с розами, в платье, стянутом широким поясом, с сумочкой на коленях. Большие, мохнатые от ресниц глаза лукаво щурились. Лицо красавицы было Стрельченко совершенно незнакомо. Узнал он только сумочку и уставился на нее, как прикованный.
Хозяина дома вы, надеюсь, узнали, сказала старушка. Снимок сделан у него на Капри. Человек с бородой, она ткнула в фотографию тонким желтым пальцем, это Василий Иванович Немирович-Данченко. Был известен своими корреспонденциями с театра военных действий во время русско-японской войны. Вы не читали их, конечно Она холодно посмотрела на Стрельченко сквозь очки. Рядом с ним Она указала на молодого человека в светлой блузе. Рядом с ним знаменитый «шлиссельбургский узник» надеюсь, вам не надо называть его имя. А вот это Тонкий желтый палец коснулся лица девушки в кружевной шляпе. Это, изволите ли видеть, я сама. Она пожала плечами и снисходительно усмехнулась. Собственной персоной! В ту пору я была в Италии, в эмиграции.
Она забрала снимок из рук Стрельченко и положила на стол другую фотографию.
Человек в косоворотке весело и смело глядел с фотографии. Густые волосы были зачесаны назад, высокий лоб пересекала тонкая морщинка. Через весь снимок шла надпись, сделанная размашистым почерком:
«Антонине Николаевне с горячим приветом».
Это товарищ Василий, сказала старушка значительно.
Стрельченко ничего не ответил. Он не знал, кто такой товарищ Василий, и ждал, что посетительница расскажет сама.
Товарищ Василий, с уважением повторила старушка. Большого таланта человек. Она пристально смотрела на фотографию, словно видела ее впервые. В ту пору он приехал для нелегальной работы в Самару. Я встречала его на вокзале с фиалками в руках. Под видом невесты. А мы и знакомы-то не были! Она задумчиво покачала головой.
А как его фамилия? осторожно спросил Стрельченко.
Он впился в старушку глазами. Это было просто чудом: сейчас, когда он готовит работу о самарской организации, прямо в руки к нему идет новый материал!
Посетительница снисходительно посмотрела на него.
Никто из нас не знал его фамилии. Товарищ Василий и все. А когда его арестовали, в самарской тюрьме он значился как Павел Костин. Она помолчала. Не дожил до наших дней, произнесла она медленно. Умер в тюремной больнице от туберкулеза. А какой был талантище!
Ох, хорошо бы узнать его фамилию Как вы думаете, кто-нибудь еще, кроме вас, может рассказать о нем?
Слишком много времени прошло, молодой человек, сдержанно произнесла посетительница.
Наступила пауза.
Послушайте Стрельченко осенила неожиданная мысль. Может быть, вы знали Степанова-Крамского? Он работал в Самаре в те годы.
Старушка сразу сняла очки.
Степанова-Крамского? переспросила она каким-то новым, глубоким голосом. Конечно, я его знала! Но я думала
Одну минуточку! сказал Стрельченко, счастливо улыбаясь.
Он быстро набрал телефонный номер и тотчас услышал в трубке знакомый бас. Как всегда в этот час, Сергей Петрович Степанов-Крамской был дома и работал.
Простите, Сергей Петрович, у меня к вам один вопрос От нетерпения Стрельченко так прижимал трубку, что у него заныл висок. Вы знали в Самаре товарища Василия?
Как же! пророкотал бархатный бас.
И вы могли бы начал Стрельченко и остановился, услышав рядом с собою движение.
Он обернулся на этот легкий, стремительный шелест и не узнал своей посетительницы.
Щеки ее порозовели, она стояла выпрямившись, блестя глазами, и протягивала руку, чтобы взять трубку. Все изменилось в ней и взгляд, и поворот головы, и улыбка, лукаво морщившая губы. Неизъяснимо мягким, быстрым движением она взяла из рук Стрельченко трубку.
Сергей Петрович сказала она звонким грудным голосом. Бог мой, какая неожиданность! Помните, в Самаре Вы были тогда студентом. Помните, мы сидели в ложе Давали «Затонувший колокол» с Истоминой. Вместе с нами сидел в ложе студент-медик с бачками. Он за мной ухаживал, и это вам не нравилось. Ах, боже мой! Такой смешной рыжий студент, вы называли его «трубчатые кости» А вы были насмешником ужасным! И дразнили меня за то, что я часто краснею. Это было перед вашей ссылкой в Камень
Она говорила, вся подавшись вперед, глаза ее блестели, голос звенел
В трубке стояла тишина.
Сергей Петрович молчал.
«Он не помнит» с ужасом подумал Стрельченко.
Пятьдесят лет назад тихо сказала посетительница. И словно это было вчера
Она умолкла.
Оживление ее гасло, как будто внезапно вспыхнувший в ней и осветивший все ее черты фонарик постепенно притухал. Она по-прежнему стояла выпрямившись, но глаза ее стали беспокойными, и Стрельченко почудилось, что в них мелькнул страх.
Тонечка вдруг явственно послышался в трубке бархатный бас. Тонечка, милая
Глаза старушки вспыхнули.
Держа трубку обеими руками, она так плотно прижала ее к уху, что дальше Стрельченко ничего не смог разобрать. Снова сияя, она внимала голосу, говорившему для нее одной.
И Стрельченко, глядящий на нее точно завороженный, вдруг с необычайной четкостью увидел в этом морщинистом лице черты тоненькой девушки в кружевной шляпе с розами, увидел ее мохнатые от ресниц глаза, неизъяснимо лукавую, нежную усмешку
Он встал из-за стола и отошел к окну, чтобы не мешать ей. А старушка по-прежнему держала обеими руками трубку, слушая голос юности, льющийся ей навстречу.
Наконец она положила трубку и, одарив научного сотрудника царственно рассеянной улыбкой, ушла, помахивая своей крокодиловой сумкой с отломанным замком.
Стрельченко еще немного постоял у окна, глядя на снежную улицу, на троллейбус, что проворно бежал, задрав длинные усы, на торопливо идущих прохожих Потом обернулся.
У самой двери стоял стриженый мальчик.
Вытянув тонкую шею, он смотрел на Стрельченко. У него было круглое лицо и большие серые глаза. На вид ему было лет девять.
Здравствуйте, сказал он. Меня послала к вам мама.
Он сделал шаг вперед. Розовые уши его слегка торчали. Это был обыкновенный мальчик, с обычными приметами своего возраста. И все же в выражении его лица было нечто такое, отчего Стрельченко вдруг испытал смутное чувство тревоги. Вероятно, это крылось во взгляде его блестящих, серых глаз. Он прямо и немного сурово смотрел на Стрельченко.
Мальчик подошел к столу. В ту же минуту Стрельченко узнал его.
Это был Костя, внук Ильи Денисовича.
Некоторое время они молча глядели друг на друга. Прикусив нижнюю губу, мальчик протянул Стрельченко пачку исписанных крупным, четким почерком страниц.
Мама просила вам передать, сказал он.
Стрельченко сразу узнал почерк, но не смел поверить своей догадке.
Осторожно, словно листы могли исчезнуть, он взял верхнюю страницу. Первая же фраза вошла в его сознание с такой пронзающей силой, что он вздрогнул.
Это был доклад Ильи Денисовича, написанный собственной его рукою, весь, от начала до конца.
Человек умер, закончив работу; упал ничком, как часовой, который дождался, когда его сменили на посту.
Стрельченко стоял потрясенный, держа в руках пачку глянцевых, прохладных страниц. Потом перевел глаза на мальчика. Тот не уходил.
Ты что, Костя? спросил Стрельченко машинально.
Я пришел на сбор, сказал мальчик. В третий зал. Сегодня у нас сбор в музее.
Сбор? Стрельченко не сразу понял.
Торжественный сбор, повторил мальчик. Будут принимать в пионеры. Он замолчал.
Вот оно что сказал Стрельченко медленно.
Я сначала не хотел идти на сбор, проговорил мальчик. Но мама сказала Мама сказала, что дедушка бы сказал Подбородок его дрогнул.
Проводить тебя в третий зал? спросил Стрельченко тихо.
Мальчик покачал головой.
Нет, сказал он. Я сам.
Он постоял еще секунду, потом повернулся и пошел к выходу.
Дверь за ним закрылась, и тотчас же Стрельченко услышал, как каблуки его быстро и часто застучали по крутым железным ступеням, словно прошумел по крыше весенний дождь.
И вспомнились Стрельченко, как уже вспоминались не раз, старые деревья в лесу, облитые светящимся потоком молодой листвы, с крепкими, как металл, корнями, глубоко ушедшими в землю.
Старые деревья, которые каждую весну света самой жизнью своей утверждали победу бессмертной молодости на земле.
ГОЛОВА ВОИНА
Утро было жарким, и крыша вагона так накалилась от солнца, что я проснулась с чувством, будто спала в духовке. Накануне ночью я увидела за окном тусклую, тяжелую воду канала, в которой блестела звезда. Но потом все исчезло, вдоль полотна потянулась белесая мгла, и страницы лежащей на столике книги припорошил песок, горячий и тонкий, как пыль.
Я не сразу поняла, что это песок пустыни. Но утром я ее увидела. Бугристые гряды песка подступали к рельсам, иногда их рассекало русло реки, высохшее и сморщенное, как старческая кожа. Пески тянулись до самого горизонта, сливаясь с горячим желтым небом.
Поезд замедлил ход и остановился. Наверное, это был самый медленный поезд на свете, он не пропускал ни одного полустанка.
Впереди виднелась узкая платформа и несколько домиков, которые пеклись на солнце. Обугленный от зноя дежурный в красной фуражке стоял у станционного колокола, неподвижный как памятник. На платформе не было ни одного пассажира, да и откуда им взяться здесь? Но когда платформа и дежурный уже поплыли назад, в коридоре послышались шаги.
Я ехала в купе одна и, признаться, надеялась доехать так до Москвы. Но шаги остановились у моей двери. Что-то грохнуло, послышался сердитый голос, низкий и густой, как у шмеля. Голос спорил с проводником. И наконец, пассажир появился в дверях.
Я изумленно уставилась на него.
Это был очень щуплый и очень молодой человек в пожелтевшей от солнца соломенной шляпе, парусиновых брюках и рубашке, похожей на женскую кофточку. Сквозь стекла очков хмуро смотрели голубые детские глаза. Под мышкой новый пассажир держал большие, тяжелые, неудобно связанные папки, за спиной его был вещевой мешок.
Добрый день сказал он, не глядя на меня, и бросил мешок, в котором опять что-то грохнуло, на верхнюю полку.
Не беря лестницы, он одним рывком перемахнул на полку сам, некоторое время сердито копошился, что-то вытаскивая, и потом на полке стало так тихо, будто пассажир умер.
Привстав, я взглянула наверх.
Пассажир лежал на боку, свернувшись калачиком, подложив под щеку загорелую исцарапанную руку, и крепко спал. Очки он снял, длинные ресницы золотились на смуглой щеке; изредка пассажир длинно и прерывисто вздыхал. На ногах у него были серые носки, аккуратно зашитые черными нитками.
Он проснулся только к вечеру, когда в купе зажгли свет.
Вначале он сидел на полке, свесив ноги, и долго шарил по одеялу что-то искал. Когда он спрыгнул вниз, я поняла, что он искал очки, но так и не нашел их. Соломенные волосы его торчали, как перья. Он схватил мыльницу так свирепо, словно это была граната, и ушел умываться, не произнеся ни слова. «Послала судьба мне спутничка» подумала я.
Вернулся он причесанный, умытый, но еще более мрачный.
Простите, в этом поезде есть вагон-ресторан? спросил он, бросив мыльницу в сетку.
Сейчас там перерыв, сказала я.
Ясно, сказал он и сел за столик. Обычная история. Очки я потерял, ресторан закрыт на перерыв, паспорт я оставил в гостинице. Классический случай.
Я промолчала.
И это еще не все, продолжал он, ядовито усмехнувшись. Это, так сказать, только детали. Вам повезло, вы едете с неудачником-чемпионом.
Он вынул из рюкзака бутылку воды и стал ее открывать. Металлическая пробка легко снялась: бутылка была пуста.
Видели? Пожав плечами, он поставил бутылку под стол. Просто смешно! Интересно, куда же девалась полная бутылка?
У меня есть вода, сказала я примирительно. И вообще не огорчайтесь. Все устраивается, в конце концов.
Он налил полный стакан воды и выпил ее с наслаждением даже тихонько застонал, когда сделал последний глоток. Потом взъерошил волосы и стал смотреть в в окно.
Что-нибудь было интересное, пока я спал? спросил он, не оборачиваясь.
Я видела закат в пустыне, сказала я, убежденная, что делаю важное сообщение.
Понятно. Он вздохнул. Можно, я возьму еще воды?
Я подвинула к нему бутылку и, неожиданно для самой себя, спросила, как его зовут.
Андрон, ответил он свирепо и стал пить воду, громко глотая.