Приезжих пока еще никто не видел, но слух пошел и докатился до второго этажа, где дежурила тетя Поля.
Дежурство кончалось в шесть часов, и тетя Поля, едва дождавшись прихода сменщицы, устремилась на проверку, окинув напоследок воинственным взглядом все свое хозяйство и вытянувшихся перед ней, как на смотру, молоденьких уборщиц.
Выйдя на тихую обычно улицу, тетя Поля остановилась.
Здесь стоял гам, как на вокзале.
Вдоль улицы выстроились гуськом одинаковые желтые автобусы, из них высаживались делегаты. На тротуаре толпились любопытные, шныряли ребята; даже местные старушки приплелись из заросших бузиной дальних переулков, чтобы посмотреть, что тут происходит.
Тетя Поля, самолюбиво поджав губы, прошла мимо автобуса.
Оттуда с шумом и смехом выгружали вещи какие-то чернявые щуплые пареньки в легких, похожих на женские кофточки куртках и на удивление худые девушки в узких штанах, с такими короткими кудрявыми волосами, словно после сыпного тифа. Все они шумели, смеялись, о чем-то спорили и, выгрузив, наконец, свои чемоданы и рюкзаки, взвалили их на плечи и зашагали в гостиницу, с любопытством поглядывая вокруг.
Тетя Поля подошла к следующему автобусу и оробела.
Оттуда не торопясь выходили здоровенные голенастые мужики в коротких клетчатых юбках, с поросшими рыжим пухом икрами. Голубоглазые девушки с фарфоровым румянцем как ни в чем не бывало шли рядом с ними и то и дело кричали кому-то: «Хэлло!» словно говорили по телефону.
Подъехал еще один автобус; на всех пассажирах были одинаковые красные колпачки с кисточками, точно у карликов в сказке, которую читал Гнатик. Парень в юбке взял в рот какую-то дудку, и та вдруг загнусавила, как слепец на ярмарке; где-то ударил барабан, запела труба Из соседнего автобуса, пятясь, вылезал толстяк в коротких кожаных штанах с голыми ляжками, в шляпе с пером. От кучки ребятишек отделился рыжий мальчик и устремился к нему, держа в руке значок с изображением МГУ.
О! сказал толстяк и проворно схватил значок. О! повторил он и, отцепив какую-то бляшку со своей куртки, сунул ее мальчику.
Тот ринулся обратно, торжествующе зажав бляшку в ладони.
От шума, толкотни, непонятной речи, от всего, что тут творилось, у тети Поли закололо под левой лопаткой. Вдруг ей пришло в голову, что, пока она тут, в их гостиницу тоже приехали постояльцы, и старшая горничная, стуча каблуками, побежала назад с такой быстротой, какой и сама от себя не ожидала.
Но первый автобус подъехал к их гостинице только на следующий день.
Тетя Поля, услышав фырканье мотора под окном, приосанилась и вышла из дежурки. Внизу, в вестибюле, уже слышались голоса. Она перегнулась через перила и обмерла.
Прямо на нее двигалась женщина в белом, с косым вырезом балахоне, со стриженой, кудрявой, как мерлушка, головой и совершенно черной кожей.
Она не была смуглой или загорелой она была просто черной, абсолютно черной, как сажа. На голых черных ногах были надеты тапочки. Женщина поднималась по ступеням, уставившись на тетю Полю живыми глазками, и улыбалась.
Шаркнув ногами и что-то пробормотав, тетя Поля отступила. В полной растерянности она глядела на лестницу, по которой уже двигалась толпа людей.
Женщины были в просторных одеждах, похожих на балахоны, или в юбках, напоминающих завернутые вокруг тела полотнища пестрой ткани; на шеях звенели диковинные ожерелья, за ушами были заткнуты цветы; в руках вместе с вещами постояльцы тащили барабаны, трещотки и куски какого-то дерева.
Удивительно были одеты и мужчины.
Один, здоровый, рослый парень, с блестящими, словно смазанными маслом, плечами, был, как показалось тете Поле, попросту закутан в простыню. Правда, было здесь и несколько мужчин и женщин, одетых в обыкновенные городские костюмы, были даже и франтихи в узеньких, как перчатка, пестрых платьях. Но от обычной одежды их черные лица, прически, быстрые и мягкие движения, густые протяжные голоса казались еще более удивительными.
Тетя Поля стояла, не в силах пошевелиться, а новые постояльцы тем временем уже вступили на второй этаж.
Они заполнили весь коридор, хохотали, переговаривались, стучали своими трещотками и даже танцевали. Впереди шел директор Иван Нифонтович, весь потный, словно вылез из бани, и делал вид, будто ничего особенного не происходит.
Тетя Поля так и простояла, пока коридор не опустел.
Молоденькие уборщицы носились из номера в номер, путая от усердия все на свете. Только когда тетя Поля увидела, как уборщица Гапкина выронила из рук графин с кипяченой водой, она пришла в себя и, уничтожающе поглядев на Гапкину, подбирающую осколки, отправилась в дежурку.
По дороге она заметила, что один номер остался незанятым.
Это была угловая веселая комнатка, где в прошлом году жила верблюжатница. Но едва старшая горничная дошла до площадки и оглянулась, как увидела, что в коридор вошли еще двое жильцов.
Это были женщина и мужчина, очень молодые, щуплые, как подростки. Они несли, взяв с двух сторон за ручки, большую корзину, напоминающую плетенку, в каких приносят из прачечной белье. Под мышкой мужчина зажал пестрый мешок с вещами; второй тюк висел у него на плече. Когда он шел, было видно, как под просторной белой одеждой шевелятся его острые лопатки.
Дойдя до середины коридора, новые жильцы остановились, растерянно оглядываясь. Тетя Поля, почувствовав себя на боевом посту, направилась к ним.
Приезжий, добродушно улыбаясь, показал ей ключ от угловой комнаты. Женщина, наклонив набок голову с хохолком, как у птички, глядела на тетю Полю и тоже улыбалась. На шее у нее было ожерелье, похожее на сушеные кукурузные зерна. Черной, словно вырезанной из темного дерева, рукой женщина крепко держала корзинку.
Тетя Поля глянула в корзинку и охнула.
Там спал грудной ребенок.
Он лежал среди подушек, черный, как уголек, спал и сопел во сне. Маленькая нога высунулась, пятка была темно-розовой, точно лепесток.
Мама моя ро́дная! только и проговорила тетя Поля, не отводя глаз от корзинки.
Женщина застенчиво улыбнулась и сказала что-то длинно и непонятно. Тетя Поля, так и не придя в себя от изумления, пошла открывать номер; жильцы зашагали вслед за ней.
Домой тетя Поля шла, переполненная впечатлениями. Ей хотелось рассказать дочке и зятю все, что она видела сегодня, рассказать не торопясь, со всеми подробностями, смотреть, как они ахают и всплескивают руками, и снова рассказывать. Конечно, может быть, дочка и зять тоже видели делегатов, но, во всяком случае, те не жили под их попечением, не бегали мимо них в уборную или душевую и не танцевали на их глазах в коридоре, стуча трещотками и тряся браслетами.
Такого, конечно, никто, кроме нее, не видел. И уж, во всяком случае, среди всех приезжих, наверное, только и нашлась одна пара, которая рискнула пуститься через весь свет с грудным ребенком в корзинке. Это опять-таки видела одна тетя Поля.
Но дома было пусто.
Дочка с зятем куда-то ушли и забрали с собою Гнатика. Посреди стола сидела кошка и ела траву из букета в вазочке.
Пошла вон, змея! закричала тетя Поля.
Ей было так досадно, что она чуть не заплакала. Швыряя подушки, она разобрала постель и легла, не поужинав.
На следующий день тетя Поля пришла на работу рано, но приезжие уже встали.
Поминутно хлопали двери, и из номеров, как из шкатулки, выскакивали чернокожие жильцы. Одни проносились мимо тети Поли, обдавая ее ветром от своих развевающихся одежд; другие бежали вверх по лестнице, очевидно, в кафе, чтобы позавтракать. Из душевой слышался визг и хохот. Возле дверей вестибюля гудели автобусы. Тихая гостиница была неузнаваема.
Дверь в угловую комнату была открыта, и тетя Поля заглянула туда.
Жилец куда-то ушел. Женщина стояла у окна, держа на руках ребенка.
Голенький, с блестящей кожей, с перевязочками на черных ручках, он походил на резиновую игрушку. Мать то придвигала его к себе и утыкалась лицом в его голый животик, то подбрасывала в воздух. Оба они, и мать и ребенок, заливались смехом.
Вблизи женщина выглядела еще моложе, она казалась почти девчонкой с жесткими курчавыми волосами и пухлым ртом, смешно вытянутым вперед. Она протянула два черных тонких пальца и стала показывать мальчику «козу», совершенно так же, как делала тетя Поля, когда Гнатик был маленький.
Как же это вы отправились с дитем в такую даль? спросила тетя Поля и, неожиданно для себя, села.
Она тоже сделала мальчику «козу», и он засмеялся, приоткрыв ротик.
Как же это вы, чудаки, решились? снова сказала она.
Женщина, залившись смехом, подбросила ребенка.
Надо же! сказала тетя Поля неопределенно.
Наступило молчание.
А живете вы где? спросила тетя Поля.
Женщина молча смотрела на нее, силясь понять.
Приехали откуда? спросила тетя Поля, повысив голос Приехали откуда, поняла? Господи исусе, русского языка не знает! Вот живут, бедолаги Ну, проживаете где, понимаешь? Как же это ей объяснить
Тетя Поля обвела глазами комнату, будто ей могли помочь стены. Женщина продолжала смотреть на нее, прижав к себе ребенка.
Тогда тетя Поля вытянула два пальца и стала быстро переступать ими по столу, как она делала для Гнатика, показывая бегущего человечка. Потом она стала фырчать, как паровоз, и замахала руками, изображая крылья самолета. Запыхавшись, махнула рукой и села.
Женщина внимательно смотрела на нее и вдруг просияла улыбкой.
Мозамбик! сказала она мягким гортанным голосом. Мо-зам-бик!
Мозамбик? переспросила тетя Поля, и женщина закивала головой. Где же это будет?
Она посидела в номере еще несколько минут, но разговор больше не клеился, как тетя Поля ни старалась. Тогда она забрала со стола пустую полоскательницу и отправилась в кабинет директора.
Директор Иван Нифонтович был человек просвещенный, и в кабинете у него висела большая карта Европы. Тетя Поля стала искать на карте Мозамбик, но так и не нашла. Директор застал ее, когда она стояла возле карты, надев очки, и водила пальцем с крепким темным ногтем по Адриатическому морю.
Вы что здесь делаете? изумился он. Иван Нифонтович за дни подготовки к фестивалю так набегался, что у него запали щеки, как после болезни. Что вы ищете, тетя Поля?
Да где цей Мозамбик? сказала тетя Поля с досадой. Нема его на карте!
Мне бы ваши заботы, тетя Поля, сказал Иван Нифонтович и вздохнул, В Африке Мозамбик, в Африке
Тетя Поля пошла в дежурку. Дверь в угловой комнате оказалась распахнутой настежь. Комната была пуста.
Жильцы ушли. Не было и корзинки с ребенком.
Весь день, пока тетя Поля занималась своей обычной работой, наводя на этаже чистоту, она не могла отделаться от смутного чувства беспокойства. Она часто подходила к окну посмотреть, не возвращается ли молодая пара, а один раз даже спустилась вниз, поджидая автобус.
У входа стоял, как свеча, рыжий мальчик, которого тетя Поля видела еще в первый день. Клетчатая рубашка его была утыкана значками, точно бумажка кнопками. Он вертел головой и тоже, видимо, ждал автобуса, чтобы умножить свое богатство.
Но автобуса не было.
Порядки в том Мозамбике рассуждала тетя Поля, сидя со сменщицей в дежурке. Забрали дите и ходят с ним целый день по Москве, и ходят, даром шо такое пекло
Она еще раз посмотрела в окно и, стуча каблуками, пошла за кипятком пить чай. Лицо у нее было сердитое.
Жильцы из углового номера приехали только к вечеру и как раз тогда, когда старшей горничной не было на месте.
Идя по коридору, она услыхала из приоткрытой двери странные протяжные звуки. Не удержавшись, тетя Поля заглянула в комнату.
Женщина сидела, наклонившись над корзинкой, и пела.
Собственно, это даже не была песня, потому что в ней не было слов, и вместе с тем Тетя Поля чувствовала, что это хорошая, грустная песня.
Женщина пела, как поет ветер, как поет листва, как поет птица: один звук переходил в другой легко, подобно дыханию. Тетя Поля стояла у притолоки и слушала.
Она стояла долго, пока не устали ноги, и все не могла отойти.
За этой песней ей виделись какие-то смутные картины, как в детстве, когда она лежала на возу и слушала, как поют чумаки. Она видела тогда какие-то огни в степи, и незнакомые далекие хаты, и незнакомых людей, которые ее звали И сейчас, стоя у притолоки и слушая этот хрипловатый, гортанный голос, она тоже видела далекие огни, леса и примятые тропы, бег чужих рек и лица чужих детей незнакомую жизнь, которая перед ней приоткрылась, подобно этой приоткрытой двери.
Может, это и был Мозамбик?
Кто же скажет, может, это действительно был Мозамбик?..
Тетя Поля стояла, пока женщина перестала петь, и из комнаты было слышно только тихое дыхание спящих. Тогда она на цыпочках отошла.
На следующий день, когда старшая горничная поднялась на второй этаж, жилица из углового номера стояла в коридоре. На ней была та же одежда, что и вчера, но голова была повязана широкой торчащей лентой; в руке она держала пеструю сумку, и на шее были громадные, как сливы, бусы. Чувствовалось, что она принарядилась.
Завидев тетю Полю, женщина стала махать руками и показывать, чтобы та зашла в номер. Она что-то говорила горячо и быстро, выставив вперед темно-сиреневые ладони, потом показывала на ребенка и опять что-то говорила, тыкая пальцем на висящие в коридоре часы.
Ребенок спал, сжав черные кулачки. Муж стоял возле корзинки и тоже время от времени что-то произносил, поднимая три пальца. Наконец тетя Поля догадалась, что они уходят на три часа и просят ее побыть с ребенком.
Материнское дело такое дело: не помогут не вынянчишь, сказала она степенно. Посмотрю за ним, чего там!
Она успокаивающе погладила женщину по плечу, и та, просияв, подхватила свои юбки и ринулась вниз к автобусу. На площадке ее попытался перехватить рыжий мальчик со значками, но тетя Поля не дала ему развернуться.
Тебе что? спросила она грозно.
Хау ду ю ду? нахально произнес мальчишка, но на всякий случай отступил. Тетя, я хочу значок из Черной Африки.
Скажи какую моду взяли! Отдохнуть людям не дают. Иди отсюда, кому сказала
Мальчишка ушел, и она занялась уборкой.
Все номера уже опустели, словно постояльцев выдуло ветром. В угловой комнате на полу лежал дымящийся солнечный луч. Ребенок спал.
Тетя Поля то и дело заглядывала в комнату, но дитя спало крепким африканским сном. Так оно проспало два часа. В конце третьего часа, когда она собиралась спуститься, из угловой комнаты послышался, громкий, требовательный крик.
Едва тетя Поля наклонилась над корзинкой, как ребенок умолк.
Он лежал на спине, ничем не прикрытый, разбросав ножки с розовыми пятками, и смотрел на нее круглыми, как пуговки, глазами.
Сейчас мама придет сказала тетя Поля. Подожди трошки.
Она отошла в коридор, и из комнаты тут же снова послышался звонкий плач. Вернувшись, тетя Поля потрогала рукой простынку в корзинке.
Эге! сказала она. Понятное дело
Она поискала глазами сухие пеленки. Нет, пеленок не было. Тогда она решительно сняла с крючка чистое полотенце и подложила мальчику под спинку.
Он успокоенно замолчал, но едва она сделала шаг, назад, как он закричал что есть мочи. Все было ясно: прошло три часа и дитя проголодалось.
Вот мы какие голосистые, сказала тетя Поля и взяла ребенка на руки. Он крепко схватил ее за ворот черными пальчиками. Пахнул он молоком и теплом, как пахнут со сна все маленькие дети. Бачишь, кошечка сказала тетя Поля, поднеся его к окну. Бачишь, собачка бежит
Она привычно подняла его, подложив широкую ладонь под его черный задок. Ребенок раскрыл толстые губки и залился плачем.
Нема нашей мамы! сказала тетя Поля. Ну шо ты скажешь, ушла и пропала
Мальчик орал не переставая, Напрасно тетя Поля подносила его к окну, вертела перед ним стеклянной пробкой и даже пыталась танцевать, с трудом сгибая ревматические ноги. Дитя хотело есть, вот и все.
В комнату несколько раз заглядывали уборщицы, пришел полотер дядя Федор. Все они давали различные советы, которые тете Поле было попросту смешно слушать. Она родила четверых и прекрасно знала, что это такое, когда для ребенка наступило время еды. Прошло уже около четырех часов, а родители все не возвращались, словно провалились сквозь землю.
А ну сбегай в дежурку за чаем, скомандовала тетя Поля уборщице Гапкиной, которая стояла, вытянув шею, точно гусенок, и смотрела на орущего мальчика. Та послаще сделай. Чего уставилась, не видала, як диты плачут? На окошке торбочка с яблоками, я для Гнатика купила. Потри яблоко на терке. Швидко!