Потому что люблю - Пинчук Аркадий Федорович 25 стр.


«Взлет разрешаю!»  хрипит в шлемофонах, и Женька включает максимал.

Кажется, совсем недавно, всего несколько лет назад, они начали осваивать ночную посадку с фарой. Ломались все привычные расстояния. Падающий от самолета луч то приближал землю, то удалял ее. Расчет требовал новых навыков и мужества. И эти навыки вырабатывались в полетах с инструктором. Потом наступил час, когда Женька остался в кабине наедине с самолетом и ночью.

При подлете к аэродрому он мог после слов «шасси выпустил» всего-навсего промолчать, и ему в ту же минуту включили бы аэродромный прожектор. И ему очень хотелось промолчать, но он торопливо проговорил: «Шасси выпустил, посадка с фарой». Сказал  и сразу стало легко. Легко и трудно, потому что теперь все зависело от его мастерства, воли и выдержки.

Так было много раз. Так было и сегодня. «Бочка» на пикировании  фигура сама по себе несложная, но в то мгновение, когда надо было бросать машину на крыло, ему показалось, что земля очень близко, а скорость очень большая, и он заколебался, ему стало страшно, потому что слишком отчетливо представил, что может случиться. Память услужливо воскресила окровавленную кожаную перчатку с рукой Миши Горелова. Но Женька и в этот раз не сдался и, внутренне торжествуя, подал педаль от себя. Земля резко рванулась влево и вниз, зеленой скатертью обернулась вокруг машины и неожиданно жутко, неотвратимо стала надвигаться на самолет. Хотелось рвануть на себя ручку, но Женька подавил это желание, дождался, когда истребитель замкнул «бочку», и лишь тогда плавно, но сильно «переломил» машину. Ее нос уже смотрел в небо, но сила инерции все еще тянула к земле, которая и без того уже была совсем рядом. И когда Женька почувствовал, что опасность миновала, что двигатель уже уверенно делает свое дело, прямо перед ним зелеными взрывами взметнулись над низким лесом два дуба. «Вот и конец»,  успел он подумать, но самолет, шарахнув плашмя по верхушке, круто полез к редким беленьким облачкам на желанную и спасительную высоту.

Женька осмотрелся. Самолет Муравьева был впереди и выше. Значит, он ничего не видел. «Ты необыкновенно везучий человек, Евгений Шелест,  сказал он себе,  но трусость твоя могла тебе стоить дорого»

И когда он понял, что шасси заклинило, уже не колебался ни секунды: сразу решил, что будет сажать машину на «живот».

Все случившееся позже слилось в какой-то полусознательный водоворот. Уже в медпункте до него дошло, что он совершил новую и самую скверную ошибку, от которой сильно попахивало подлостью. Не доложив сразу о причине отказа, позже, когда стало ясно, что причину эту обнаружить почти невозможно, он уже просто не захотел ничего говорить. Белый ему бы не простил такой промах. Последовало бы отстранение от полетов, душеспасительные разговоры, а об участии в параде не могло быть и речи. Этот добрый человек Белый бывает неузнаваемо крут, если дело касается безопасности полетов.

Однажды Женька вернулся на аэродром с запасом топлива чуть ниже установленного минимума. Нарушение пустяковое, но Белый гневно обозвал его желторотым птенцом и объявил в приказе выговор.

Сегодня Женька получил от него благодарность. Толя Жук схватил взыскание. С ним придется объясниться. Чуть попозже. Толя поймет. Это самое главное. Все остальное  в норме.

Подчистив деку, Женька смахнул с брюк мелкие стружки и неторопливо прошелся согнутым пальцем по нескольким радиусам. Нет, это были не музыкальные звуки, но Женька чувствовал их оттенки, чувствовал, как точно и плавно они переходят из одного тембра в другой; и когда он снова наткнулся на более толстую часть деки, звук сразу подсказал, где надо снимать стружку. Это открытие взволновало его. Захотелось поделиться с кем-то, и он позвонил Кате. В трубке бесконечно звучали длинные гудки. Тогда Женька набрал номер Вериного телефона. Он тоже не ответил.

Женьке стало грустно.

 Плохо,  сказал он вслух и зашел в спальню, где возились с «Конструктором» Юрка и Гера.

Ребята увлеченно сопели. Раньше они только раскручивали игрушки, а тут от них потребовалось умение что-то создавать, и, как определил Женька, созидательное начало их увлекло значительно сильнее, чем страсть к разрушению.

 А вы знаете, что пришла пора спать?  спросил он ребят.

 Мы еще немножко, пап,  попросил Юрка.  Ну, минуток десять, а?

 Можно, да?  уставился Катиными глазами и Гера.

 Ну ладно,  сказал Женька,  пока я ужин приготовлю.

Накормив и уложив ребят, он снова позвонил Кате и снова услышал длинные гудки. «Очень интересно»,  сказал про себя и вернулся на кухню к своей скрипке. Снова простукал всю деку и, не уловив фальши, тонкими деревянными шпильками прикрепил ее к скрипке. Не зашпаклеванная и не покрытая еще лаком, скрипка зазвучала в этот раз сочно и густо, ее звуки были чисты и точны. А Женька все водил и водил наканифоленным смычком по струнам, боясь поверить то ли в раскрывшуюся тайну, то ли в счастливую удачу.

А если Толя Жук не захочет понять его, не захочет простить? И, собственно, ради каких идеалов он должен жертвовать своим добрым именем, своим служебным будущим? Ради того, чтобы он, Евгений Шелест, стал летчиком-испытателем? Но ведь после всего случившегося Толя Жук вряд ли станет так слепо верить, что он, Женька Шелест, прирожденный испытатель. Если он заколебался в такой банальной ситуации и чуть не угробил себя и машину, то при испытании новых самолетов небо спросит значительно строже. Готов ли он держать ответ?

Женька снова отложил скрипку и набрал Катин номер. И снова услышал бесконечные длинные гудки. И впервые он почувствовал, как злость на молчаливый телефон вдруг обернулась неприязнью к Кате. Ему хотелось сказать ей колючие, обидные слова. Женька швырнул трубку на аппарат и вернулся на кухню.

Что же произошло? Случайно то, что он сделал с декой, или наконец пришло долгожданное понимание души древесины, понимание, о котором ему еще в детстве говорил отец?

Женька отыскал в ящике выброшенную им когда-то неудачную деку и поставил ее на свою новую скрипку. И сразу, от первого прикосновения смычка, струны больно царапнули слух фальшивым звучанием. Женька отковырнул ножом деку и начал потихоньку ее простукивать. И с радостью заметил, что совершенно безошибочно чувствует, где он допустил ошибки при обработке деревянной пластинки.

«Вот так же, видимо, безошибочно надо чувствовать себя в пространстве, чтобы хорошо и уверенно летать на современных машинах,  подумал Женька.  Но придет ли это чувство когда-нибудь, и есть ли оно вообще?»

Он был уверен, что процесс внутренней борьбы за самого себя, постоянного преодоления самого себя  процесс неизбежный и бесконечный. Жизнь перед человеком ставит коварные барьеры. Один за другим. Подбрасывает соблазнительные предложения. Но если человек хочет остаться человеком, он должен вести эту бескомпромиссную борьбу с собой. Должен. Только надо очень точно разобраться в обстановке, чтобы не довести эту борьбу до абсурда, не причинять боли другим.

Боль другим А не та ли это лазейка, сквозь которую просачиваются ехидно хихикающие компромиссы?

Боль другим Но ведь есть, есть же понятие лжи во имя спасения ближних, святой неправды, помогающей людям перешагнуть через барьер нелепых условностей? Есть!

Споря с собой, Женька приближался к какому-то решению, но сделать это ему помешал звонок в коридоре, Катя! Он рванулся к телефону и, не услышав очередной звонок, понял, что звонят у двери. Значит, вот почему она не поднимала трубку. Просто, она сама шла к нему  милая, умная Катя

Но за дверью на затемненной лестничной площадке стоял Муравьев. От него пахло ветром и вечерней прохладой.

 Заходи,  сказал Женька.  Я думал, Катя. Весь вечер звоню  нет дома. Черт знает что!

 Я видел ее возле ресторана с мужчиной,  сказал Муравьев.

 Ты что?  Женька взволнованно взял Муравьева за плечо.

 Ничего. Ты ведь говорил, что тебя это не волнует.

Женька промолчал. Он действительно говорил, что не смеет посягать на Катину свободу, что она вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Но сегодня, когда ему и трудно, и радостно, ему очень хотелось, чтобы Катя была рядом. А она в ресторане. Очень даже здорово.

 В библиотеке она,  уже тише сказал Муравьев.  Вера говорила. Так что успокойся! Аргус мне тоже!.. У тебя есть что-нибудь выпить?

 Вино сухое.

 А покрепче?

 Спирт.

 Куда ни шло Приготовь закусить чего, а я спрячу мотоцикл в подъезд. Чужой все-таки.

Пока Муравьев возился с мотоциклом, Женька приготовил яичницу, открыл банку соленых грибов, поставил на стол две рюмки и снял с полки четырехгранный штоф со спиртом. Ему тоже захотелось выпить. Размонтированные скрипки Женька не стал убирать, просто отодвинул их в сторону.

Муравьев не спеша помыл руки, причесал спутанные ветром волосы и молча сел за стол.

Женька наполнил рюмки.

 Разводить будем?

 На Севере так пили.

 И я буду так.

Муравьев поймал на вилку грибок, выпил.

 Горлодер. Где добыл?

 Катя принесла. Лак разводить. Далеко ездил?

Муравьев молчал. Его выгоревшие брови то и дело сердито сходились на переносице, под кожей на скулах перекатывались желваки. Женьке стало тревожно: Муравьев пришел неспроста. И выпить попросил не случайно.

Женька никогда еще так скверно себя не чувствовал. Ему было тошно и липко от своего страха, от своих мыслей. Скрыл от Белого, от Толи Жука, от Муравьева скрыл Но от себя все равно скрыть не удастся.

 С Верой гуляли сегодня,  неожиданно заговорил Муравьев. Он налил себе еще рюмку спирта, выпил, закусил.  Знаешь, Женька, она дивная женщина. Я был бы очень счастливым человеком, будь она рядом со мной всегда

 «Если хочешь быть счастливым, будь им»,  вспомнил Женька вслух изречение кого-то из великих. Ему вдруг полегчало, будто кончились после трудной фигуры перегрузки. Муравьев ничего не знает, значит, все страхи  мираж! Иллюзия. Плод больного воображения.  Насколько я понимаю, и моральное, и юридическое право на твоей стороне. Ты же не прогонял Лену, она сама сбежала.

 Женя, все это не так просто, оказывается. Сбежала Санька у нас большой. Он с матерью. Мне хочется, чтобы он рос как все дети. Нас у мамы было четверо. Я не очень горевал без отца, но все равно не хочу ему такого.

 Подрастет, поймете друг друга

 Наверное. Но что поселится в его голове, когда она скажет: «Папа от нас ушел. Совсем. К другой женщине»?..

 Скажет А может, она обрадуется, что ты уходишь. Может, и Саньку тебе отдаст. Откуда ты знаешь?

 Думал я и об этом. Саньку она не отдаст в любом случае. Да и не верю я, чтобы она

 Тебе надо съездить туда. На месте все виднее.  Женька представил стройную, ладную Веру рядом с Муравьевым и сразу поверил, что они действительно словно созданы друг для друга. Уж Вера как держится за свою работу, но она поедет с ним хоть к черту на кулички. Вера такая.  Надо решать тебе. Полгода один. Что это за жизнь? Она знает, что ты сейчас здесь?

 Я звонил ей. Приглашал. Не может. Много работы.  Муравьев помолчал и добавил с болью:  Дело, видно, не только в Севере, Женька. Она не любила мою профессию, да и меня не любила. Поверила, что желаемое  действительность, поверила и вышла замуж. Привыкла. А привычка  связка не очень надежная Разобраться надо. Ты прав. Давай еще по рюмашке. Летать завтра не будем все равно. Не люблю эту гадость, но иногда просто невмоготу Снимает нагрузку с коры

Женька наполнил рюмки, закрыл штоф. Муравьев уже захмелел и все никак не мог поддеть на вилку скользкий грибок. Женька помог ему. И когда они подняли рюмки и посмотрели друг другу в глаза, он понял, что не может больше молчать, не должен.

 Ты знаешь, что случилось у меня в воздухе?  спросил он Муравьева.

 Мы ездили с Верой к тому дубу Ты его сбрил Я лазил на верхушку.

 Случилось другое, Коля,  не удивился Женька.  Я поздно начал фигуру. Струсил. Земля показалась близкой. Достаточно, оказывается, один раз дрогнуть  и цепочка пошла Липкое это дело, Коля. Как теперь быть, не знаю. Гадко себя чувствую.

 И я не знаю. Ты сам должен выбрать.  Муравьев отставил недопитую рюмку.  Не хочу больше Ты должен сам, Женька. Я все очень прекрасно представляю. Узнает Белый  и сук, на котором ты сидишь, с треском ломается. На парад полечу я или еще кто-то, а в испытатели года на три тебе захлопнут все двери. А через три года ты вообще будешь стар для того, чтобы начинать. Это реально

 Но это еще не все,  перебил его Женька.  Уже пятый год наш полк летает без происшествий. Полк отличный. Высокая честь  на парад пойдем. Все горды. Но стоит только мне сказать правду, Белый немедленно доложит о ЧП в штаб армии. Он скрывать не сможет. И все летит вверх кувырком. Нас снимают с программы, на нас сыплются все громы и молнии. Если же я промолчу, будут наказаны только двое  я и Толя Жук. Мне трудно, Коля, об этом думать даже. Речь не только обо мне Закуси, я Кате хочу позвонить.

В этот раз она сразу сняла трубку, словно стояла у телефона и ждала звонка.

 Да.

Женьке показалось, что она боится кого-то разбудить.

 Катюш

 Ну?..

 Хорошо, что ты наконец пришла.

 Чего тебе?  Женька не узнавал Катю. В ее голосе было что-то незнакомо-грустное, даже тревожное.

 Я хочу тебя видеть.

 Как мальчики?

 Спят.

 Уже поздно

 Вызови такси и приезжай. Я жду тебя. Пожалуйста.

Трубка несколько секунд молчала, потом покорно согласилась:

 Хорошо.

Женька вернулся в кухню. Муравьев с интересом разглядывал вскрытую скрипку.

 У своих пацанов все разламывать научился?  спросил он.

 Почти десять лет я бился вот над этим инструментом,  Женька взял недоделанную скрипку.  Все, казалось, понимал, все изучил. Лучшие сорта дерева использовал. А вышел пшик. Не звучит  и хоть ты лопни! А сегодня у меня получилось

Женька засмеялся, будто заново переживал радость своего открытия.

 Понимаешь, я почувствовал, что знаю, как надо делать деку. Вдруг это и есть секрет Страдивари! Даже страшно подумать. Она знаешь как вдруг зазвучала! Орган!

 Интересно,  сказал Муравьев. Сказал, откровенно думая о другом.

И Женька тоже почувствовал всю неуместность своих восторгов.

 Коля Ну что же делать?

 Вера мне такой же вопрос задавала. Ей надо забраковать партию изделий, а она боится.  Муравьев поднял тяжелый взгляд на Женьку.  Боится, что из-за этого пострадают другие. Премии не получат. Переходящее знамя Запятнает доброе имя завода А если она отправит брак и напишет, что это вовсе и не брак, многих устроит такое решение Я посоветовал ей быть честной до конца

 Это совсем другое.

 Чужая боль всегда легче.

Женька отложил скрипку, поставил ногу на табуретку, оперся о колено локтями.

 Если больной умирает, ему надо говорить, что он умирает. Это честно. А его обманывают. Зачем? Чтобы не укорачивать ему жизнь Доложу я завтра Белому. Кому польза от моего честного поступка? Никому.

 А Толя Жук? Подумай, что говоришь! Себя ты вывезешь, а чем это кончится для него? Может, у парня последняя возможность. А ты о какой-то пользе Ведь есть нечто более высокое  идея, например, понятие порядочности, человечности, наконец! Мы ж люди, Женька!

Муравьев встал, поплотнее прикрыл кухонную дверь.

 Давным-давно в народе сказано: у лжи короткие ноги. Сегодня тебе перестанет верить Толя Жук, а завтра все техники усомнятся в порядочности летчиков. Как тогда? Нет, Женька, мне твой прагматизм не по душе.

Под окном, скрипнув тормозами, остановилась машина.

 Это Катя,  сказал Женька.

 Надо кончать разговор,  поднялся Муравьев.  Ты должен остановиться, Женька. Еще не поздно.

 Идем Катю встречать.  Грустно улыбнувшись, Женька добавил:  Оказывается, я и ревновать могу.

 Любишь, значит,  буркнул Муравьев, выходя в коридор.  Мотоцикл оставлю у тебя. Пьян я. Пойду пешком

Муравьев протянул руку, упрямо посмотрел Женьке в глаза.

 Слышишь, топает?  спросил потихоньку.  Среди ночи. Одна. Потому что любит. Цени

Катя, увидев стоящих на площадке мужчин, слегка смутилась, но быстро овладела собой, заулыбалась.

 Получай свою красавицу,  сказал Муравьев,  а я пошел. Здравствуйте, Катя, и до свидания.  Он легко сбежал по лестнице.

 Что с ним?  тихо спросила Катя.

 С ним?

Женька хотел сказать: «С ним-то ничего, а вот со мной» Но тут же почувствовал, что Муравьеву сейчас значительно труднее, чем ему. Для Женьки все случившееся позади, а Муравьеву надо решить задачу сложнее сложного. Да еще и неизвестно, удастся ли решить.

Назад Дальше