Внезапно он схватил ее, поднял над землей и порывисто поцеловалкаким-то совсем юношеским неумелым поцелуем.
Можешь ты представить себе, что я несу тебя по темной витой лестнице в комнату с огромной кроватью, на которой пухлые подушки и розовые простыни с кружевной оторочкой? Как в книжках.
Мне ничего не надо представлять. Она уткнулась лицом, губами в его шею. Внутри нарастало возбуждение. Сегодня мне нужен только ты. И ты здесь, со мной.
Да, здесь. Он повернул голову, окинул взглядом темное поле. Мы здесь, с тобой.
Каменный круг застыл под луною, словно в ожидании.
Глава 16
Под мерцающими звездами, под яркой, как свет маяка, луной он нес ее к центру круга.
Стояла полная тишина, только уханье совы время от времени доносилось до них, почти растворяясь по пути в гробовом безмолвии.
Он поставил ее на землю, расстелил одно из одеял, бросил на него другое. Потом опустился на колени у ее ног.
Что ты делаешь?
Еще минуту назад она была спокойна и полна решимости, а сейчасснова вся напряглась.
Я снимаю с тебя туфли.
В самом деле, что может быть проще и натуральней? Но почему в его движениях столько соблазнительного, даже непристойного?
Он тоже снял обувь, аккуратно поставил возле ее туфель. Когда он приподнимался, его руки скользнули по всему ее телуот колен до плеч.
Ты дрожишь? Тебе холодно?
Нет. Разве может быть холодно, когда внутри такое пламя? Мерфи, я уже говорила. Я не хочу, чтобы ты думал, что это может значить что-то, кроме того, что значит. Будет нечестно с моей стороны, если
С улыбкой он обеими руками обхватил ее лицо, поцеловал в губы.
Да, да, я знаю. «У красоты свой смысл существованья». Так написал один поэт.
Какой странный человек! В одной руке штурвал трактора, грабли, лопата, в другойстихи. И руки, несмотря ни на что, мягкие, нежные.
Он гладил ее плечи, спину, волосы. Его губы были терпеливы и в то же время настойчивы. Они требовали от нее все большего. И сами давали большее.
Она все еще немного дрожала, вжимаясь всем телом в его тело. Легкий вздохрадости, удовольствиявырвался из ее губ. Он ей ответил тем же.
Слабый ветер шелестел в траве. Она воспринимала это как музыку, как песню, которую трава переняла у Мерфи и сейчас поет сама.
Он слегка отстранился, снял с ее плеч куртку, которую накинул на нее перед выходом из дома. И опять его руки нежно гладили все ее тело, щеки, волосы.
Она полагала, что неплохо знает приемы и средства, к которым прибегают мужчины на пути к взаимному и полному наслаждению, но сейчас происходило что-то новое, необычное. Или ей казалось? Это было какое-то медленное, терпеливое продолжение танцавальса, которому он недавно учил ее, а ей оставалось, как и тогда, слушаться его, зная, что все у них получится, ведь учитель у нее сам Мерфи.
Он осторожно расстегнул пуговицы ее блузки, распахнул полы, прижал ладонь к маленькой груди. Там, где сердце.
Словно ток прошел по ее телу.
О, Мерфи!
Сколько я мечтал об этой минуте! Твоя кожа, ее запах, вкусОн начал снимать с нее блузку. У меня грубые руки, прости.
Нет, совсем нет.
Как она дрожит, как откидывает назад голову при самом легком прикосновении к ее груди, скрытой пока под кружевным лифчиком. Как готовится уступить, сдаться. От этого, он чувствовал, сходит с ума. Но все откладывал моментхотя и ощущал его, когда в его руках окажутся ее маленькие тугие груди.
Вновь он прижал губы к ее губам, уже откровенно раскрытым, ждущим, как и все ее тело.
Я хочубормотала Шаннон. Хочу тебя больше, чем могла вообразить.
Не спуская с него глаз, она принялась расстегивать ему рубашку, стащила ее с плеч и с восхищением увидела мускулистое тело, к которому приникла с какой-то почтительной робостью.
Мерфи расстегнул ей брюки, они заскользили вниз по ее ногам. Поддерживая Шаннон за руку, он помог ей перешагнуть через них.
Она снова прижалась к нему, но он нежно отстранил ее и покачал головой. Терпение в любви тоже имеет свои пределы.
Иди ко мне, хрипло прошептал Мерфи. Ложись рядом.
Он бережно опустил ее на одеяло, впился в губы. Его руки касались всего ее тела с какой-то ужасающей нежностью. Материя, кое-где покрывавшая его, только усиливала желание. Когда же его пальцы и губы проникли под лифчик и коснулись соска, тело ее резко изогнулось.
Ради всего на светевыдохнула она. Сейчас! Скорей!
Словно прикосновение шелковой ткани, его губы ласкали ее грудь. Обеими руками она изо всех сил прижимала его к себе, движения тела становились все яростней и бесстыдней. Она молила его бессвязными словамибессвязными еще и потому, что его губы, язык, зубы мешали ей говорить.
Внезапно она почувствовала, что не может большедышать, ожидать, жить. Пламя обожгло ее целиком, она боялась, что сгорит, исчезнет, растворится. Со стоном она расцепила руки, сомкнутые у него на спине, и, как бы в поиске опоры, ухватилась за одеяло, за землю.
Дрожь пронзила ее тело. Дрожь, трепет, озноб высшего наслаждения. Это невозможно. Невообразимо. Гак хорошо быть не может. Во всяком случаеей не было никогда. Ни с кем.
У него вырвался ответный стон. Губы его продолжали терзать ее рот, руки опустились нижек бедрам, туда, где были лишь тонкие невесомые трусики
Шаннон, в исступлении шептал он, я же люблю тебя. Понимаешь? Люблю!
Она снова коснулась его спины, мускулистой, напряженной, чуть влажной.
Теперь подожди, чуть слышно прошептала онаУ меня пропали силы. Господи, что же ты делаешь со мной?
Доставляю радость. Тебе и себе.
Слова сами собой вырывались у него. Наконец-то, наконец он может сделать то, о чем столько мечтал, чего так ждал! Но в мечтах он был скор, а сейчас не хотел, не мог торопиться. Ведь наслаждение и торопливость несовместимы. И все же он чувствовал: этот момент наступал. Именно о таком он грезилчтобы вся она была его, только его. Чтобы лежала, беспомощная и ослабевшая от желания, в его объятиях и чтобы он зажигал в ней пламя. Одно за другим, одно за другим. Чтобы она стонала и извивалась от его ласкпод его руками, губами, языком. Чтобы зверела, сатанела от страсти, и ей казалось бы мало, мало.
Он продолжал целовать ее лицо, грудь, живот. Она дрожала и изгибалась, а потом сомкнула ноги на его спине. Он покачал головойне потому, что отказывал ей, а чтобы согнать пелену со своих глазяснее видеть ее.
Погляди на меня! отрывисто проговорил он, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла. Ну же, погляди!
Она открыла глаза.
Я люблю тебя, ты слышишь? В голосе его была какая-то яростная настойчивость. Видишь?
Да, прошептала она не сразу. Да, вижу.
И потом из ее горла вырвался радостный, торжествующий криккогда он наконец вошел в нее, глубоко и сильно. Через все ее существо смывающей все на своем пути лавой прошла дрожь блаженства. Она вновь закрыла глаза, подчиняясь и отдаваясь неустанным движениям его тела.
Бессознательно она следовала его ритму, ей казалось, что вокруг бушует грозагремят раскаты грома, блещут молнии. Ее тело то сотрясалось, и затем следовал взрыв, то становилось счастливо-бессильным. Ее руки беспомощно соскользнули с его спины. Она услышала, как он произнес ее имя, тело его дрогнуло, ослабло, она ощутила его вес.
Еще несколько мгновений он содрогался, зарывшись лицом в ее волосы. Она тоже продолжала дрожать, но он знал, был уверен: это дрожь, свидетельствующая об утоленном желании. Если бы у него оставались силы, он бы погладил, приласкал еено сил не было.
Сейчас освобожу тебя, пробормотал он. Через минуту.
И не смей об этом думать!
Он улыбнулся и потерся носом о ее волосы.
По крайней мере, тебе так теплей.
По-моему, мне уже никогда не будет холодно. Она вновь обняла его. Ты, конечно, загордишься от того, что я скажу тебе, но мне все равно. Так вот, ни разу в жизни я не испытывала такого счастья.
Не гордость он почувствовал, услышав это, а радость.
А у меня просто не было никого до тебя. Шаннон стиснула его еще крепче и засмеялась.
Чтоб у такого, как ты, да никого не было! Представляю, сколько желающих
Если и были, то лишь так, для опыта. Мерфи шевельнулся, сделал попытку приподняться на локте, посмотрел в ее улыбающееся лицо. Тоже улыбнулся. Хотя я был бы лжецом, добавил он, если бы не сознался, что некоторые эксперименты были вполне приятными.
Напомни мне позднее, когда поднимемся, чтобы я как следует ущипнула тебя.
Она засмеялась еще громче, когда он дважды перекатился вместе с нею, и они оказались на самом краю одеяла.
Пожалуй, нарисую тебя в таком виде, сказала Шаннон, задумчиво водя пальцем по его руке и груди. Я со школьных времен не писала обнаженную натуру.
Дорогая, если я буду перед тобой в голом виде, боюсь, что кисть тебе не понадобится.
Пожалуй, согласилась она, целуя его. Потом со вздохом откинула голову ему на грудь. Знаешь, никогда не занималась любовью под открытым небом.
Ты смеешься!
Там, где мы жили, это не очень одобрялось.
Он не стал допытываться, шутит она или говорит серьезно. Ощутив, что кожа у нее становится прохладной, Мерфи потянулся за вторым одеялом и укутал ее.
В эту ночь для тебя многое впервые, сказал он потом. Первый раз ты на сейли, первый раз танцевала вальс. И вот здесь, под открытым небом.
Во всем виноват вальс. Нет, вру. Вальс начал процесс соблазнения, а завершила его твоя песня. Да, да. Когда я слушала тебя, то не понимала, как и почему могла сказать тебе «нет».
Напоминай мне, чтобы я пел для тебя почаще. Мерфи обхватил ее за шею, укутанную одеялом. Прекрасная зеленоглазая Шан, любовь всей моей жизни! Поцелуй меня еще раз.
Шаннон задремала. Мерфи разбудил ее, едва небо высветилось на востоке. Он сделал это с неохотой: ему нравилось смотреть на нее спящую; на то, как спокойные ресницы лежат на чуть порозовевших щеках. И он желал, чтобы наступило такое время, когда он снова и снова будет видеть, как она спитна рассвете, после ночи любви.
Но пора было возвращаться.
Шан! Он осторожно коснулся пальцами ее щеки, поцеловал. Дорогая, скоро утро. Звезды уже исчезли.
Она шевельнулась, пробормотала что-то, прижалась к его руке. Он едва различил слова:
Почему ты не останешься? Почему? Зачем приходить ко мне, чтобы покидать снова?
ШшМерфи крепче обнял ее. Я здесь и никуда не ухожу. Тебе что-то снилось.
Если ты любишь, то больше никуда не уедешь. Поклянись.
Я люблю тебя. Пробудись. Ты никак не проснешься.
На этот раз она открыла глаза. Какой-то еще миг она находилась между двумя мирамидействительным и воображаемым, и оба казались ей реальными.
Светает. Предрассветная пора. Запахи весны. Серые холодные камни вокруг, под начинающим светлеть небом, и теплые руки возлюбленного на ее плечах.
Твой конь
Она неуверенно оглянулась: почему не слышно звона уздечки и нетерпеливого перебора копыт?
Все мои лошади в конюшне, ласково сказал Мерфи, поворачивая ее лицо к себе. А где ты?
Я? Она заморгала и окончательно избавилась от сновидений. Мерфи?
Он внимательно, с некоторым испугом вглядывался в ее лицо.
Что ты увидела? Можешь вспомнить? Я хотел покинуть тебя?
Она покачала головой. Выражение отчаяния, страха быстро исчезло с ее лица.
Мне приснилось что-то. Вот и все.
Расскажи подробней.
Она спрятала лицо у него на плече.
Просто сон. Уже утро?
Да, почти. Я провожу тебя до Брианны.
Так быстро прошла ночь?
Он стиснул ее в объятиях, затем поднялся, чтобы взять одежду.
Свернувшись под одеялом, Шаннон наблюдала за ним, и в ней зарождались искры нового желания. Она села, опустила одеяло с плеч.
Мерфи!
Он взглянул на нее, и она испытала радость, увидев, как его глаза загорелись от страсти.
Мерфи! Я хочу, чтобы ты опять любил меня.
Я хочу этого больше всего на свете, но мои родные в доме могут
Он замолчал, потому что она поднялась во весь рост, сбросив одеяло, стройная, обнаженная, зовущая, и пошла к нему.
Хочу, чтобы ты опять Как в самый последний раз. Быстро и отчаянно.
В ней было что-то от колдуньи. Собственно, он понял это, когда только увидел ее глаза. Сейчас в них светились сила, уверенность, волшебство. Выражение их не изменилось и после того, как он схватил ее за волосы и повел к стене.
Тогда здесь, произнес он хрипло.
Он резко повернул ее, прислонил спиной к камню стены, который лишь выглядел холодным, а на самом деле был теплым и гостеприимным. Таким, во всяком случае, она ощутила его сейчас.
Мерфи обхватил ее за бедра, приподнял. Она обвила его руками и ногами и вздрогнула, когда он с силой вошел в нее. Движения его были быстры и отчаянны. Как она и просила, если сама понимала, что хотела сказать.
Глаза в глаза, каждое яростное движение отнимает чуть не все силы, лишает дыхания. Ее ногти царапают ему плечи, губы что-то силятся сказать, и наконец из них вырывается победный вздох, когда их тела одновременно сотрясаются в счастливых конвульсиях.
Ноги у него ослабели, ладони сделались такими влажными, что он боялсяне удержит и выронит ее. С удивлением он прислушивался к своему неровному дыханиюсловно пробежал с десяток километров.
Господи, пробормотал он с каким-то священным трепетом, моргая глазами, потому что их застилал туман. Господи Иисусе!
Опустив голову на его плечо, она вдруг начала смеяться. Весело, радостно, безрассудно. Он с трудом удерживал ее, чтобы она не упала.
Вскинув руки вверх, она крикнула:
Я чувствую, что живу! Живу! Продолжая удерживать ее, он счастливо проговорил:
Ты живешь, женщина. Но ты едва не доконала меня сегодня. Он жарко поцеловал ее и опустил на землю. Оденься, прошу тебя, иначе мне больше не жить.
А я хочу, чтобы мы пробежались голыми по полям! Вот чего я хочу!
Он нагнулся, чтобы собрать ее одежду.
Представляю, как это понравится моей славной матери, если она выйдет из дома и увидит нас, засмеялся Мерфи.
Твоя славная мать, отвечала Шаннон, начиная одеваться, прекрасно знает, где пропадал всю ночь ее славный сын.
Знать или видеть собственными глазами, возразил он, далеко не одно и то же. Сидя на траве, Мерфи надевал ботинки, Шаннон в это время натягивала брюки. Ты чертовски заманчиво выглядишь в мужской одежде!
Это чисто мужской взгляд.
Шан, ты согласишься сегодня вечером пойти со мной прогуляться, если я предложу?
Ей показался забавным почти светский тон, каким был задан вопрос, хотя всего несколько минут назад они здесь, на этом месте, вели себя, как обезумевшие от вожделения животные.
Да, степенно ответила она, пожалуй, соглашусь, мистер Малдун.
Она постаралась передразнить его ирландский акцент, но у нее, видимо, ничего не получилось, потому что он заметил:
Все равно звучит как у янки. Но мне нравится твой противный выговор.
Он противный, но мой.
Шаннон подняла одеяло, начала его складывать.
Оставь его тут, предложил Мерфи. Если не возражаешь.
Она с усмешкой взглянула на него, вытянула руку, соединив вместе два пальца.
Не возражаю.
Тогда пойдем, я провожу.
Зачем? Не надо.
Мне страшно оставлять тебя одну. Уходить от тебя.
Он взял ее за руку, вывел из каменного кольца в открытое поле, где трава под брезжущим утренним светом уже серебрилась от росы.
Они шли медленно, и ее голова покоилась у его плеча, пальцы их рук переплелись. Небо на востоке постепенно окрашивалось в робкие золотисто-розовые тона, как на рисунке пастелью. Уже запел утреннюю песню жаворонок, слышны были крики петухов с фермы.
Смотри, сорока, радостно сказала она. Я не ошиблась?
Уже свободно разбираешься в птицах, одобрил он. А вон и вторая. У нас говорят, одна сорокак печали, двек радости. Помолчав, добавил:Трик свадьбе, четырек детям.
Она проследила за полетом птиц, потом, кашлянув, сказала:
Мерфи, я знаю, у тебя серьезные чувства ко мне, и
Он приподнял ее и усадил на каменную ограду.
Я люблю тебя, просто сказал он. Наверняка это можно назвать серьезными чувствами.
Да, можно. Она понимала: сейчас нужно быть особенно осторожной в словах на эту тему и в выражении собственных чувств, которые у нее стали глубже и сильнее, чем ей бы того хотелось. Мне кажется, я понимаю, да ты и сам говорил, какое видишь продолжение всего этого. Исходя из твоего характера, воспитания, религии, наконец. Но
У тебя шикарное умение бренчать словами, проворчал он. Выражайся проще. Да, я хочу жениться на тебе.
Мерфи!
Я не прошу решать прямо сейчас. В данный момент мы наслаждаемся утренней прогулкой, и я надеюсь на вечернюю встречу.