Любой герой по своему свеча
во мраке, вождь своих полков и гвардий;
и если нужен меч, но нет меча,
он первый с палкой встанет в авангарде,
и если даже силы не равны,
и крах сулят итоги всех гаданий,
ведут вперед герои, без вины,
ведь сдавшимся не будет оправданий;
и страхом смерти их не одолеть,
они ведь знают: сила их не в теле,
над коим властны пряники и плеть,
другие будут продолжать их в Деле;
и лаской их нельзя сложить у ног,
от скуки счастья нет для них лекарства
ещё никто их удержать не смог,
рожденных для дорог и для бунтарства.
Гарри, сдвинув штору, понаблюдал он делал так каждое утро за тем, как жена садилась в служебный автомобиль; дети ещё спали, дом после ухода Онки опустел и затих; автомобиль тронулся и очень скоро скрылся из вида. Гарри в такие моменты становилось особенно горько и одиноко и серьезным ничем не заняться, не почитать, близнецы могут проснуться в любую секунду, придется тут же всё бросить. Сидеть сложа руки тоже совсем не хочется Проживая эти совершенно пустые и потому бесконечно долгие минуты перед пробуждением детей, бесцельно шатаясь по комнатам, Гарри почти физически ощущал, как уходит время его молодости, его жизни. Напрасно уходит, пусть каждое утро всего по полчаса, но невозвратно. Иногда в голову Гарри приходила грешная мысль о том, что зря он связал себя семьей, мог бы сейчас оставаться свободным и иметь возможность, как Онки, куда угодно пойти, делать что угодно, не спрашивая никого Эх, почему он не родился девчонкой? Существом самостоятельным и сильным, созданным дерзать, а не быть молчаливой тенью дерзающего
Измучив себя подобными рассуждениями, Гарри порой расстраивался и плакал.
Просыпались близнецы, тянули к папе свои пухлые розовые ручки, улыбались ясно, мятые золотые завитки расправлялись у них на головках, сияя в утреннем свете подобно солнечным лучам, тупые толстые молочные зубки показывались в ротиках, раскрытых в смехе; они были похожи на ангелов, эти дети, они смотрели на Гарри круглыми голубыми Онкиными глазами, в которых читалась безграничная и безусловная любовь
Он тут же горячо раскаивался в давешних тяжелых мыслях, встречал их ласковыми утренними поцелуями; общение с детьми преображало его, он как будто сразу становился другим, презирающим того себя, который лишь несколько минут назад смел сожалеть о рождении своих славных малышей потому только, что ответственность за них теперь ограничивает его свободу
Эта последовательность настроений выстраивалась каждое утро без изменений, день за днем, год за годом Тоска, с которой Гарри провожал скрывающийся в потоке автомобиль Онки, никуда не исчезала; подобно тому, как змея скрывается под камнем от зноя, днями она пряталась и появлялась всякий раз, когда повседневные заботы оставляли сознание молодого мужчины.
Он часто задумывался: а чувствовал бы он себя более счастливым, если бы его супруга была другой, более заинтересованной в семейной жизни, если бы она имела другую профессию, скажем, адвоката, преподавателя, менеджера профессию, позволяющую больше времени проводить дома, со своими родными? Гарри не мог сам про себя понять завидует он Онки и её любви к выбранному ею Делу, или обижается на неё за отсутствие внимания? В чём причина этой опустошающей грусти: в отсутствии у него Дела, которое он делал бы так же преданно и радостно, как Онки, или в том, что он хотел бы каждый день видеть рядом с собой другую женщину женщину, для которой он и его дети являлись бы главным или даже единственным предметом заботы и опеки?
Иногда мне кажется, что их ты любишь больше
Ерунда, отвечала Онки не слишком внятно, поскольку пережевывала ужин, ты слишком ревнивый, Гарри. Их я люблю потому, что такая у меня служба. Я депутат, и любить народ, весь народ и каждого человека в отдельности, с его проблемами и чаяниями мой долг. А любить тебя мой выбор. Это две разные любви, ты пойми, пожалуйста
Но ведь если бы у тебя была другая профессия, ты бы больше времени посвящала нам?
Любое дело надо делать так хорошо, как только можешь. Особенно если твоё дело касается других людей. Ты всегда обязан делать своё дело с любовью к ним. Если ты врач, то ты должен быть готов вскрыть себе вену, если пациенту потребуется срочное переливание крови, а если ты делаешь болты для самолетов, то ты должен напрячь всю свою волю, сконцентрировать все силы, чтобы только болт твой не оказался тем роковым болтом, который расшатается в полете и приведет к катастрофе Понимаешь, Гарри?
6
За время своей работы муниципальным депутатом Онки Сакайо повидала великое множество людских судеб, таких разных, непростых, трагичных и загадочных; собственными руками ей приходилось распутывать клубки противоречий, разрешать конфликты интересов, находить выходы из самых абсурдных патовых ситуаций а поскольку работала она качественно, в каждом вопросе стремилась дойти до самой сути и выслушать все противоборствующие стороны то, приняв на себя обязанности депутата, она, образно говоря, взвалила на свои плечи всё бремя страстей человеческих в пределах вверенного ей муниципального образования.
Онки действительно любили. Не зарастающей народной тропой шли к ней старички и старушки со своими жалобами на недобросовестных управляющих жилищных кооперативов, вынимающих последние копейки из тощих их кошельков; выстраивались в очередь у входа в Онкину приёмную молодые отцы с младенцами на руках, инвалиды, неизлечимо больные, столкнувшиеся с проблемами при получении законных льгот Сирые и убогие всех мастей знали: если с ними обошлись несправедливо, дали им от ворот поворот во всех других инстанциях, дорога им одна к Онки Сакайо. Эта пухленькая девушка в очках всегда выслушает, всегда поддержит парой добрых слов, всегда посоветует и поможет сделает телефонный звонок, напишет бумагу и вопрос будет в большинстве случаев решен.
Единственным, что вызывало у Онки желание немедленно выставить просителя вон, было предложение взятки. Взяточников она ненавидела люто, выгоняла из кабинета на повышенных тонах, а как-то раз даже не выдержала и запустила в одну особо борзую предпринимательницу папкой для бумаг. Высокий коэффициент агрессивности дал о себе знать, не иначе. Никаких подарков дороже шоколадки или открытки от своих подопечных Онки не принимала. Иногда, правда, добрые дедушки и бабушки в качестве благодарности за оказанную помощь приносили «девочке-депутату» домашнее варенье, мёд с собственной пасеки, кабачки и тыквы, выращенные на дачах, грибы, собранные в лесу От этих чистосердечных трогательных подношений Онки не отказывалась, чтобы никого не обидеть. Она складывала их на заднее сидение автомобиля и, приезжая домой, просила Гарри разобраться с «дарами волхвов» и по возможности употребить их в пищу. Тот неустанно пек блины и оладьи, чтобы поливать их полученным из рук благодарных вареньем, тушил на огромных сковородках преподнесенные кабачки и грибы, терпеливо колол близнецам кем-то собранные дикие орехи
В приёмной Онки пересекались тысячи дорог. И потому она не сомневалась за неё пойдут голосовать. Народная молва была. Не было денег. Предвыборная кампания рекламные буклеты, волонтеры, собирающие подписи, баннеры на автотрассах дело, всем известно, весьма затратное. День за днем работая для людей, Онки не стремилась к обогащению: Гарри с детьми ни в чём не нуждаются и слава Всеблагой. Конечно, её семья не бедствовала. Но и не жила так, как жили другие депутатские семьи. Онки не признавала роскоши все вещи, которые покупались в дом, должны были быть действительно необходимыми, удобными и не слишком дорогими. Никаких вам эксклюзивных обоев, кресел с ручками из красного дерева и декоративных фонтанчиков «блажь всё это». Ни драгоценностей, ни шуб своему супругу Онки Сакайо тоже, разумеется, не покупала. «Мы слуги народа, а не цари, и потому должны жить так же, как живет народ». Гарри было, конечно, немного обидно, но он молчал. Один раз он уже пробовал поспорить с Онки на эту тему, и сделался скандал он просил её заказать детям дизайнерскую одежду для бала в детском саду:
Мы можем сделать этот день незабываемым. Мы можем подарить им праздник. Почему бы не купить Алике потрясающе красивое авторское платье, а Дэну приличный костюмчик? Мы ведь можем это себе позволить
Я не хочу, чтобы мои дети выделялись среди других детей. Они ходят в муниципальный детский сад, и вместе с ними туда ходят дети моих избирателей. Мои дети ничем не лучше их детей. Купи им такие же, как у остальных, дешевые костюмы в обычном детском магазине.
Да ты просто жмотка! Вот ты кто! вспылил обычно очень кроткий и спокойный Гарри, все эти твои разговоры о справедливости так, для красного словца, а если правду то тебе жалко денег! На своих детей! На меня! Ты готова костьми лечь для чужих людей, а те, кто рядом, для тебя ничто Ты не любишь нас! Не любишь! Ты покупаешь мне две рубашки в год! Мы не ездим отдыхать и не ужинаем в ресторанах! Когда, вспомни, ты в последний раз дарила мне цветы???
Онки стояла спокойно, выслушивая истерический монолог мужа. Его слова возмутили её до глубины души в первую очередь потому, что она вспомнила другого мужчину, Саймона, который точно так же, в юности, когда она его безумно любила, упрекал её в отсутствии интереса к материальному и в нежелании зарабатывать деньги на уютный быт. Гарри нечаянно наступил на самую больную её мозоль. И она не сдержалась щедро размахнулась и залепила ему звонкую пощёчину. Как когда-то Саймону Сайгону. С такой же силой, и с таким же болезненным отвращением, смешанным с любовью и жалостью Бить мужчин нельзя. Это плохо Но когда они шлюханы и продажные твари
Хочешь новых рубашек? отчеканила она зло, взяв горящую от пощечины руку в другую, Иди в кокоты. Райская жизнь начнется Будешь угождать в постели и получать за это бирюльки. Чем лучше потрудишься ночью тем больше денег днем. Шик. Вот только я не признаю отношения такого рода. Либо тебе дороги мои идеи либо прощай.
Но я же твой законный супруг тихо всхлипнул Гарри.
Законные супруги и есть самые дорогие вещи.
Потом, конечно, Онки извинялась. Она заказала курьерскую доставку огромной корзины тюльпанов, подарила Гарри сказочную ночь, обнимала его, прижимала его голову к своей груди, целовала в макушку, клялась, что больше никогда не поднимет на него руку.
Знаешь что прошептал он, примирительно, но всё еще с легким осадком от обиды в голосе, если ты хочешь быть хорошим политиком, тебе надо изжить твою несомненную склонность к насилию.
Онки не стала возражать ему. Сейчас Гарри был прав.
Это случилось уже во второй раз. В первый раз она на заре их супружества отхлестала Гарри по щекам за то, что он не ночевал дома. Получилось вот как: молодой муж вышел вечером без ключей выносить мусор, а Онки вернулась с работы, ничего не видя перед собою от усталости. Она заперла дверь изнутри и уснула так крепко, что не услышала звонка. Бедняжка Гарри всю ночь просидел на лестнице, а утром Онки встретила его, кипя от возмущения.
Когда, наконец, всё прояснилось, её накрыло такое беспощадное чувство вины, что она, едва не плача, еще сильнее изругала мужа за то, что он не давил до последнего на дверной звонок, не вызвал службу вскрытия дверей и не разбудил соседей. «Было очень поздно, я не хотел никого утруждать,» признался тогда Гарри.
Все деньги пошли на предвыборную кампанию Гарри вынужден был варить детям крупы из запасов муниципального приюта для неимущих. Они были невероятно низкого качества, грязные, в них попадались палки, камушки и даже мирно почившие мелкие жучки и муравьи. Молодому отцу приходилось вставать на два часа раньше обычного, чтобы успеть до завтрака перебрать крупу для каши. От услуг прачечной тоже пришлось отказаться Гарри стирал сам, на балконе, в тазике, с помощью мыла и порошка, полученных в фонде детского садика, развешивал белье на веревки и потом каждую вещь проглаживал утюгом такая стирка отнимала уйму времени и даже привлекала зевак, люди останавливались и снимали Гарри на видео, так давным-давно ведь уже никто не стирал бедняга мучился, пока кто-то из соседей не пожалел его и не подарил депутатскому дому старенькую автоматическую машинку барабанного типа.
Онки чувствовала, как тяжело даётся Гарри обеспечение ей надежного тыла, она была очень ему благодарна и стала гораздо чаще, чем прежде, радовать мужа проявлением чувств. Во время губернаторской кампании Онки впервые всерьез задумалась о своей любви к нему; она искала и обнаружила эту любовь в своем сердце, поняв, что именно такой человек рядом ей и был нужен: безропотный, готовый идти на жертвы, и, главное, не имеющий собственных амбиций. Гарри терпел лишения, как умел, приспосабливался к возникающим трудностям и особо не возмущался только за одно это его, с Онкиной точки зрения, стоило осыпать цветами и целовать так сладко, как только могла вообразить Всеблагая, создавая губы
Восхищаясь бытовыми подвигами Гарри, новоявленная кандидатка в губернаторы не щадила и себя: она отказалась от машины и в обеденное время, вызывая удивление у посетителей и страх у работников «О, Всемогущая, неужто проверка!» наведывалась в организованную ею самой столовую для бездомных. Она ела там всё то же самое, что накладывали бомжам, в прямом смысле «делила хлеб с народом», но зато лицо Онки и краткие тезисы её предвыборной программы теперь гордо красовались на огромных рекламных щитах в центре Атлантсбурга.
«Зачем ей всё это нужно?» нередко удивлялся про себя Гарри, «Не лучше ли жить спокойной нормальной жизнью, быть счастливыми, ездить к морю каждое лето, пусть не в пятизвездочный отель, но вместе, с отключенными телефонами, чтобы только море, солнце и любовь? Как можно вообще хотеть власти? Это же такое чудовищное бремя». Он осмелился поделиться своими мыслями с Онки.
Бремя? повторила она, пожалуй. Но раз власть бремя, значит должен найтись кто-то, кто согласен его нести. И кто сможет его вынести.
Но почему ты думаешь, что ты тот человек, который должен нести бремя?
Потому что я этого хочу.
Иногда Гарри казалось, что его жена сумасшедшая. Он боялся этой мысли и всегда поправлял себя: каждый человек в чём-то не похож на остальных, и любую странность, особенность, уникальность, особенно если смотреть недоброжелательно, можно назвать безумием.
Несколько лет день за днем Гарри узнавал Онки Сакайо и понял про неё самую главную вещь: она фанатик, настоящий фанатик её абстрактные великие идеи и цели, непомерно высокие для простых смертных, для неё гораздо важнее, чем самые родные и близкие люди. Да, подобные Онки рождаются, чтобы светить целому народу, но вот в собственной семье они зачастую чадят хуже самой жалкой свечки такие герои, показывающие величайшее благородство в Деле, в быту порой проявляют себя величайшими негодяями
Глава 3
1
Чем дольше Тати оставалась в Хармандоне, тем сильнее начинала привязываться к этой противоречивой экзотической по-своему прекрасной стране. Императорское богатство владелиц нефтяных скважин контрастировало здесь с нищетой и неустроенностью прогуливаясь на автомобиле в окрестностях Хорманшера, Тати часто видела на улицах полуголых, чумазых, одетых в лохмотья детей, страдающих недоеданием их болезненная худоба, непропорционально огромные головы, ручки и ножки, похожие на веревочки с узелками, недостаточный рост обращали на себя внимание. Тати часто тормозила машину, чтобы дать этим несчастным чего-нибудь прихваченные с собой из отеля сандвичи, воду или молоко сначала она отдавала им лишь предназначенное для перекуса в течение дня, а потом стала покупать продукты специально перед тем, как выехать за город. В отличие от северных горных районов Хармандона, где жители занимались сельским хозяйством и могли прокормиться за счёт земли, на юге приходилось тяжело; в то время как зеленые благодатные склоны гор давали по нескольку урожаев в год, пустыня только отбирала у людей последнее, насылая на их пересохшие сады жаркие пыльные ветра.
Тати Казарова никогда прежде не задумывалась о красоте природы. Она воспринимала её как нечто само собой разумеющееся, как фон. Она не удивлялась мелким кристальным росинкам на траве в усадьбе, где проводила с Аланом долгие сладостные ночи, не рассматривала завороженно крупных виноградных улиток, что заполоняли сад после каждой теплой грозы Тати шла по ним, словно по мелким камушкам, бывало, не замечая тихого хруста их хитиновых домиков она с детства привыкла восхищаться исключительно рукотворными чудесами: роскошными вещами, причудливой архитектурой, изысканными интерьерами, дорогими машинами, ювелирными изделиями всем тем, что люди покупают за деньги И Тати нельзя было в этом винить большинство молодых девушек её круга никогда даже не видели улиток, разве только в модных аквариумах у своих друзей и подруг, гораздо больше их интересовали товары и услуги а родители всячески способствовали развитию у детей таких приоритетов. Видимо, многие из них считали, что пристрастие к материальному послужит детям хорошей мотивацией к труду, защитой от лени и вольнодумства. «Тот, кому нравится тратить деньги, будет с большим рвением искать способы их заработать, чем бескорыстный созерцатель, погруженный в абстрактные размышления». Мать Тати любила повторять ей, что люди, не озабоченные бытом: философы, поэты, художники, фанатичные ученые если, конечно, им не повезет создать мировой шедевр или сделать великое открытие, рискуют умереть в нищете и болезнях. Бедность была самым страшным кошмаром матери Тати, она рисовала её девочке самыми черными красками, как чудовище, но в действительности эта женщина ничего о бедности не знала и не могла знать. Для неё нищета существовала в виде невозможности ездить на автомобилях, необходимости обращаться в социальные службы, выстаивать очереди, лечиться в бесплатных больницах, есть дешевые продукты и работать на складах и на стройках. Мать Тати и представить себе не могла настоящей бедности, когда у людей нет ни денег, ни еды, ни возможности трудиться, и даже бутылка обыкновенная пресной воды, даже мутной и отдающей железом, представляет для них большую ценность. В Атлантсбурге просто не было нищих. Существовали благотворительные фонды, пособия по безработице, приюты для бездомных, льготные программы в сфере здравоохранения и образования