В южных районах Хармандона многие дети не умели читать. Они не знали ни букв, ни чисел и никогда в своей жизни не видели книг и канцелярских принадлежностей.
Тати понимала, что она одна не накормит всех голодных в пустыне, и здесь необходимы политические меры, перестановки на самом высшем уровне, принятие новых законов, демократизация страны, национализация природных ресурсов Впервые ей пришла в голову мысль, что служит в армии она не только для того, чтобы продвинуться и выбить для себя статус в обществе, она прониклась убеждениями властей Новой Атлантиды королевству Хармандон действительно требуется жесткая политическая рука, способная приструнить сильных и защитить беспомощных
На хармандонском солнце волосы Тати стали почти совсем белыми; кожа постепенно приобрела ровный миндальный оттенок. Она носила широкополую шляпу, свободную блузу с длинным рукавом и мягкие кожаные мокасины; просторные брюки подвязывала широким поясом. Тати могла, совсем как настоящая хармандонка, зайти в какую-нибудь местную харчевню, сесть там, скрестив ноги, пить через трубочку знаменитый острый и пряный чай со льдом, не морщась подобно неискушенным иностранцам, и смотреть на юношей, в звонких браслетах и монистах танцующих традиционные танцы с бубнами. Иногда, если ей случалось услышать здешние традиционные песнопения, протяжные, заливистые, таинственно-печальные, Тати вторила певцам высоко, сильно, с настроением. Они улыбались в ответ, и во многих чайных ей наливали чай бесплатно, просто за то, что она, чужеземка, так хорошо поет её свойству везде приходиться ко двору можно было позавидовать.
Путешествия на автомобиле по пустыне сблизили Тати с природой. Как ни странно, её научила любоваться красотой живого именно езда по узкому разбитому шоссе, когда на несколько верст окрест простирается сухая желтая безжизненная земля, на которой и сухое кривое деревце редкость. Тати время от времени останавливалась и выходила из машины, чтобы посмотреть вокруг. Она подставляла лицо горячему сухому ветру и внимала пустыне. Её волосы, ставшие жёсткими, как солома, пахли песком и солью. Когда она, заглушив мотор, начинала прислушиваться, особенно ночью, тишина обретала оттенки. Оказалось, что у пустыни, на первый взгляд мертвой, есть свой голос, своя песня, и Тати научилась слышать ветер стелился по песку, тер друг о друга малюсенькие песчинки бесконечное количество малюсеньких песчинок перекатывал ветер пустыня тихо шебетала, шелестела, шуршала
Но самым невероятным впечатлением стали южные звезды. Тати готова была поклясться, что такого неба как здесь, нет больше нигде. Стоя ночью посреди пустыни с запрокинутой головой, она познала нечто такое, чего не смогла выразить ни сразу, ни после, ни словами, ни даже мыслью зрелище, представшее её глазам величественное молчание песков и небрежно рассыпанная мука Вселенной заполнило её собой, заставило замереть, перестать ощущать тело. Это было озарение, мгновенная вспышка осознания своего истинного места в мире, которое точно такое же, как и всякое другое место; понимание, что на самом деле нет в мире ни сильных, ни богатых, ни дураков, ни счастливчиков, и она, Тати, совершенно случайно именно Тати, и она могла бы быть и тем нищим мальчиком, которому она давеча давала молоко и хлеб, и нет никакой разницы, быть ей самой собой или тем мальчиком, потому что он точно так же может запрокинуть голову и увидеть свое вечное отражение в звездах
2
Тати Казарова размеренным шагом приближалась к тому месту, где в прошлый раз Кузьма выгуливал свою колченогую собачонку; дойдя, остановилась в неровном пятне тени тиса, постояла, оглядывая залитые солнцем дорожки, и снова пошла в обратном направлении. В этот час на Парящем бульваре было не слишком много народу, неподалёку чинно прогуливалась небольшая группа молодых пап в традиционных накидках, они деловито толкали перед собою дорогие детские коляски и оживленно щебетали о чем-то на хармандонском, по-видимому, обсуждали аллергические прыщики, первые зубы и прочие трудности младенчества.
Неподалеку дымилась урна. Густые, круглые, мягкие как локоны красавца, клубы серого чада под ветром стелились по земле. До Тати долетал едкий химический запах вероятно, кто-то бросил в урну окурок и тот, подкормившись бумажными обертками из-под сандвичей, салфетками, деревянными палочками от сладкой ваты, окреп и принялся плавить пластиковые стаканчики из-под фраппе
«Почему никто не остановит это безобразие? возмутилась про себя Тати, Это же одно из самых престижных мест в городе Неужели тут нет пожарной охраны?»
Дым из урны продолжал валить, и из-за её края робко выглянул, словно любопытный ребенок из манежа, первый рыжий язычок пламени. Майор Казарова решила лично положить этому конец она направилась к ближайшему киоску с минеральной водой, и, купив по неслыханной цене стакан содовой, махом опрокинула его в урну. В глубине урны зашипело, так, как будто поток газировки потревожил обитавшую в ней змею, чад вначале стал гуще, но уже через минуту начал редеть.
Тати вздохнула с облегчением. Молодые отцы развернулись в конце аллеи и теперь шли обратно, продолжая свою занимательную беседу.
Тати не ставила себе цели выучить хармандонский язык, он входил в её сознание постепенно и естественно, запоминались отдельные слова и целые фразы, очень спокойно, без усилий. Пока у Тати был роман с Аланом, она шутки ради иногда просила его называть по-хармандонски разные предметы её цепкая память волей-неволей складывала слова в копилку, кое-чему она научилась у Дарины, некоторые обороты пришли в её лексикон сами собой Тати прислушивалась к людям в кафе, в барах, в деревнях окрестностей Хорманшера, на улицах.
Она обнаружила, что начинает любить хармандонский язык, его ритмический рисунок с чередованием плавных перекатов и резких скачков, его сложность, заключенную в простоте. Например, хармандонский глагол в единственном и множественном числе, в прошедшем и в будущем времени, в мужском и женском роде отличался только интонацией, с которой следовало его произносить. В таком внимательном отношении к проговариванию каждого отдельного слова заключалось особенное очарование хармандонского языка, в этом крылась разгадка его удивительной мелодичности; от того, нараспев или отрывисто произносились гласные в словах, тоже зависел их смысл. Многие хармандонские песни даже не требовали музыки ударения путешествовали по словам, плавали, покачиваясь, словно лебеди на воде, гласные звуки парили где-то в вышине, трепеща, словно расправленные крылья
Именно с подпевания в барах началось для Тати погружение в хармандонский язык, постепенно она стала нуждаться в том, чтобы каждый день узнавать что-то новое, ей доставляло удовольствие участвовать в создании этой всеобщей прекрасной музыки речи и она говорила, где только могла, на ресепшен отеля, в магазинах, на пляже говорила пока неуклюже, с акцентом, но собеседники всегда встречали её инициативу радостно, их умиляли звуки родного языка в устах очаровательной иностранки
До свободного владения ей было, конечно, ещё далеко, но с бытовыми диалогами она вполне справлялась. Молодые отцы с колясками прошли мимо неё во второй раз: они теперь удалялись по аллее в другую сторону. Тати успела насладиться тем, что вычленила из их беседы несколько знакомых словечек. Тема младенцев за время первого прогона колясок по маршруту иссякла и сменилась более животрепещущей темой акций, которые активно продавали и покупали жёны этих очаровательных заботливых папаш. Их разноцветные головные накидки с длинными полотнищами, спадающими на спины, морщил легкий ветерок, долетавший с океана. Все гуляющие отцы были в широких шароварах и в просторных рубахах с рукавами. У одного из них накидка почти касалась земли, она была расшита мельчайшим сверкающим бисером точно обрызгана мелкой росой Переднее полотнище было короче накидка запахивалась на груди и застегивалась на плече несколькими мелкими пуговками. Вставка из нежнейшего кружева закрывала нижнюю половину лица, голову материя обматывала наподобие косынки.
Тати спрашивала у Дарины, почему только знатные юноши в Хармандоне носят накидки, является ли ношение их признаком принадлежности к высшему сословью или чем-то в таком роде
«Да бедняки просто не иметь средств купить ткань! Можно, конечно, и мешок из-под соломы надеть. (Дарина показала на себе, сделала несколько движений руками вокруг головы) Но это ж только кожу с лица драть! (Рассмеялась.) Кроме того, скажи, в такой шикарный накидка разве удобно делать какой-нибудь тяжелый черный работа?»
Тати прохаживалась взад-вперед по аллее. Торговец мороженым обмахивался веером. Наряд на нём был попроще, чем на отцах с колясками, из хлопка, а не из шелка, без вышивок, пайеток и бисера.
Над урной неподалеку суетилась плохо одетая девочка лет шести: сначала она извлекла оттуда пластиковый стаканчик и допила его содержимое, затем что-то бросила в урну и убежала. Несколько минут спустя Тати заметила, что урна дымится.
«Что за бесовщина» подумала она, направляясь к мороженщику за объяснениями.
Извините, произнесла она медленно, смакуя хармандонское слово, вы разве не видите, что это ребенок злонамеренно поджигает мусор? Почему его не прогоняют? Здесь хоть кто-нибудь следит за порядком?
Это Лиль. Сказал мороженщик, сияя взглядом в окошечке белой хлопковой накидки.
Тати в этот момент подумала, что все хармандонские юноши в своем национальном одеянии кажутся такими лакомыми потому лишь, что у них у всех большие темные глаза в воланах пышных ресниц. А больше ничего и не видно.
Лиль так зарабатывает деньги, продолжал мороженщик, И заодно помогает нам. Мы торгуем водой и льдом. Богатые покупают больше воды, чтобы тушить урны, за каждый купленный стакан Лиль получает пять хармандонских тайр.
Тати досадливо поморщилась, ей стало обидно, что она попалась на примитивную удочку местных торгашей. «Впрочем, это же Хармандон. Край бессовестных спекулянтов и базарных воришек. Что тут удивляться?..»
Тати не успела додумать свою ставшую уже привычной мысль о «диких нравах этой страны» в конце аллеи появился Кузьма «вдвоём с Принцем» означало, разумеется, всего лишь отсутствие брюнеток: трое телохранительниц с сосредоточенно-непроницаемыми лицами по-прежнему сопровождали его. Они были в простой одежде и шли чуть поодаль, иногда разделяясь, чтобы своим присутствием не нарушать спокойствия вверенного им юного господина и не слишком бросаться в глаза посторонним. Намётанный глаз Тати сразу выделил их среди отдыхающей публики если от внимания обывателя и могли ускользнуть точные соразмеренные движения этих женщин и их внутренняя пружинная собранность, обусловленная готовностью действовать в любую секунду, то военному человеку всё это было очевидно.
«Ничего себе, подумала Тати почти презрительно, сразу трое, у Леди Президента едва ли больше охраны И как к нему подойти-то?»
Но Кузьма подошёл сам.
Добрый день, тёмное пламя его больших глаз разгоралось, точно в камине, в отделанной тончайшим кружевом прорези нежно-кремовой головной накидки.
Тати обмерла: он держался так уверенно и независимо, что она даже растерялась в первый момент кто же в этой игре на самом деле охотник, а кто дичь? Она ведь не могла знать, что Кузьма, пока ехал к ней в лимузине спиральными дорогами и воздушными мостами Хорманшера, наизусть твердил все слова, которые собирался ей сказать
Мне кажется, вы давно уже хотели что-то мне сказать, вы так выразительно на меня смотрели, продолжил он. Одна из охранниц-верзил сделала шаг, намереваясь подойти ближе, но Кузьма кинул на неё короткий взгляд, словно на сторожевую собаку сиди, дескать, пока всё нормально. Она послушно остановилась и даже как будто поглядела в другую сторону но Тати знала: она всё видит.
Телохранительницы, рассосредоточившись по бульвару, заняли выгодные позиции для наблюдения. Легкий ветерок чуть приподнял полу белого пиджака той, что намеревалась приблизиться, и Тати успела заметить закрепленные у неё на поясе тонкие метательные ножи.
«Ох ты ж, черт В цивилизованных странах запрещено ношение холодного оружия Впрочем, это же Хармандон Какой с них спрос?..»
Кузьма тем временем разглядывал Тати. Возбужденный пульс его уже унялся. Юноша нервничал только до тех пор, пока не начал говорить, теперь он окончательно выбрал роль и настроился следовать сценарию своего воображаемого романа. А майора Казарову, напротив, сковала неожиданная робость, она не знала с чего начать, все страсти, что бурлили в ней долгое время, сейчас должны были уместиться в одной фразе, причём как можно более короткой и конкретной. Оглянувшись на охрану, она сделала осторожный шаг вперёд, и тут же ощутила на себе тяжёлый прицельный взгляд метательницы ножей.
«Она ведь не промахнётся» подумала Тати отстранённо. Ей тотчас представился собственный труп с торчащей из глазницы изящной, инкрустированной бриллиантами рукоятью клинка, но это видение вызвало отчего-то не страх, а какое-то болезненное веселье. Жизнь подсказывает нам, когда мы движемся в неправильном направлении. На неверно выбранном пути мы часто спотыкаемся, сталкиваемся с неожиданными трудностями, словно что-то до последнего хранит нас от роковых ошибок, и полковник Казарова ощущала сейчас, глядя на Кузьму, неизъяснимую тревогу будто он был красной кнопкой, а она дополдинно знала, что прикосновение к такой кнопке неизбежно приводит в действие некий чудовищный механизм. Прежде Тати всегда прислушивалась к внутреннему голосу, который долгие годы вёл её сквозь тернии судьбы от успеха к успеху, но теперь ей показалось, что прислушаться к интуиции на этот раз и отступить будет непростительной трусостью
Что же вы молчите? спросил Кузьма несколько нетерпеливо, ЭТИ не должны вас смущать он грациозно-небрежным жестом тонкой руки в облаке невесомого рукава показал в сторону охраны (жест был самым бессовестным образом скопирован из какого-то фильма о временах рабовладения), Можете считать их просто столбами вдоль дороги. Говорите, я жду
Тати, подзадоренная его замечанием, окончательно подавила в себе желание пойти на попятную и, на миг прислушавшись к тому, как грузно ухнуло, словно споткнувшись, сердце, произнесла:
Кузьма шай Асурджанбэй, с самой первой встречи я думаю о вас постоянно.
Признание не удивило юношу. Только любовь может вести женщин запутанными и опасными дорогами. Те, кто влюблен недостаточно, скоро сдаются. В книгах всё бывало примерно так: возвратившись из дальнего странствия, полного рискованных приключений, она вставала на одно колено, прикладывала левую руку к сердцу, а правую протягивала вперёд
Я мечтаю увидеть ваше лицо. Я почти каждый день вижу его во сне продолжала Тати.
Кузьма едва не захлопал в ладоши, одурманенный мимолетным ощущением власти над реальностью. У каждого бывают такие «моменты силы», когда нечаянно сбываются желания: даже если желание совсем пустяковое, например, человек заметил в витрине вещь, которую давно хотел, но не видел в продаже. Момент всё равно кажется великим возникает неодолимое искушение приписать себе, своей воле, своим мыслям возможность трансформировать окружающую действительность.
Юноша был окрылен своей затеей. Даже страх перед наказанием, которое, несомненно, наложит на него Селия, узнав, что он разговаривал на бульваре с незнакомкой, не обеднял его радости от первого в жизни самостоятельного поступка.
Охранница с ножами на поясе предприняла попытку вразумить молодого господина.
Вам не следует стоять на самом солнцепеке, тихо сказала она, приблизившись.
Я сам решаю, где мне стоять, ответил Кузьма с вызовом.
Он снова повернулся к Тати, и тёмное пламя его взора, вырвавшееся из узкого жерла прорези в накидке обожгло её. Приближалась сиеста, белое солнце плавило небо, оно становилось очень светлым, бледно-бледно голубым, выгорало, точно старый ситец. Волоокий бульвар стоял в дымке. У Тати вспотели ладони и спина.
Я представляю себе ваше лицо ничего другого просто не приходило ей в голову, то ли от жары, то ли от волнения, и она повторяла на разные лады одну и ту же фразу.