Впрочем, это не столь уж существенно, что устроители покушения не отказались, даже с радостью встретили ее предложение: при той нехватке в людях, какая у них была, каждый лишний человек дорог. Недаром же они обратились к чернопередельцам даже, чтобы те отпустили к ним хоть кого-нибудь из своих товарищей. И такой человек нашелсяГартман. Главное, отчего она-то взялась, за чужое ей дело?
И это главное, это самое главное, ничего главнее этого нет и не может сейчас.
Она заставила себя вспомнить, как все было.
К тому времени (конец лета был) уже свершился, как ни противилась она этому, раздел «Земли и воли». Поровну, вполне по-братски, поделили все: деньги, типографское оборудование, шрифт. Само название прежней организации, как зло пошутил однажды Морозов, разорвали надвое: одни взяли себе «волю» («Народная воля»), другие«землю» («Черный передел»).
Народовольцы, прежде их называли политиками, считали, что теперьв условиях, когда репрессалии правительства не дают революционерам сколько-нибудь активно работать в деревне, их долг сосредоточить все силы на террористической деятельности, притом направленной уже не на отдельных царских сатрапов, а на самого царя; это диктуется, утверждали сторонники крайних мер, не только необходимостью дать отпор самодержавию, вставшему на путь кровавых расправ, и тем самым добиться всей полноты политической свободы; не менее важно, по их мнению, то, что террор неминуемо всколыхнет массы, пробудит наконец-то народ от векового сна, покажет ему реальную силу, защищающую его интересы. -
Противники террора, бывшие деревенщики, составившие ныне «Черный передел», по-прежнему звали своих товарищей в народ, считая, что только губители народнического дела могут так просто отказаться от главной своей целидобиваться справедливого передела земли, требуя взамен этого немедленной казни царя; более того, террор, как они полагали, неизбежно усилит ответные репрессии, сделает и вовсе невозможной мирную пропагаторскую работу среди народных масс.
При такой противоположности взглядов, особенно резко обнаружившейся после Воронежа (на съезде Соня немало сил положила, чтобы сохранить единство, и так радовалась, что до разрыва там не дошло, сейчас ей оставалось лишь удивляться своей наивности), при такой враждебности друг к другу уже не избежать было раскола. Постоянные трения, ожесточенные споры (вещь неслыханная в их среде!) так или иначе, но всему этому надо было положить конец.
Другого выхода не было. Собственно, уже и тогда она понимала: разбитые черепки не соберешь, не склеишь. Но понимала не сердцемумом лишь, вот беда-то. Ей трудно было представить себе, дико было даже подумать об этом, что никогда не будут больше вместе, заодно, все эти такие близкие друг другу люди, что отныне Саша Михайлов, Желябов, Тихомиров, Морозов, Фроленко пойдут одной дорогой, а Жорж Плеханов, Ося Аптекман, Родионычдругой. Ну а она, как же она теперь?.. Не покидало ее чувство, что разрыв этот прошел прямо по ней, по самому ее сердцу.
Она не пристала ни к тем, ни к другим, осталась сама по себе.
Но отчего же? Уж не потому ли, что не могла решить, кто дороже ей, роднее?.. Взбредет же на ум такая чепуха! И те, и этивсе они одинаково дороги ей; с одними дружна чуть не десять лет, с Аларчинских еще курсов, с кружка чайковцев, с иными мытарилась вместе на процессе 193-х, с третьими Да в этом ли дело! Другого никак не могла она уразуметь: на чьей стороне истина, чей путь скорей приведет к победе?
Что греха таить, линия «деревенщиков» была ей ближе. Сама ярая народница, больше всего на свете она хотела бы работать в деревне: нигде и никогда она так не ощущала свою нужность людям. Но как быть, если наше дело в народепо крайней мере, при существующем порядке вещейПо сути проиграно? Если правительство, что называется, Грудью загородило путь в народ? Процесс 193-х, когда были схвачены сотни и сотни пропагандистов, а десятки подверглось неслыханно жестокому наказанию, разве он не показателен в этом смысле? И, может быть, не так уж неправы те, кто видит в стремлении чего бы то ни стоило вернуться деревню простое самоуслаждение? Все это, вероятно, так и есть. По-видимому, и действительно, раньше всего нужно добиться политической свободы.
Точно так же невозможно отрицать и то, что мирные в прошлом пропагандисты условиями самой действительности приведены к необходимости вступить в кровавый бой. Ноубийства! Не единичный акт возмездия (каким был, скажем, выстрел Веры Засулич), а целая система, чуть ли не единственный род деятельности!.. Добро еще, если покушение на государя сразу же увенчается успехом. А если нет? Тогда чтоопять и опять? И не получится ли в конце концов так, как предрекал в одном жестоком споре Плеханов, что, уйдя в террор, организация поневоле будет вынуждена покидать одну за другой все наши старые области деятельности, подобно тому как Рим покидал одну за другой свои провинции под напором варваров?..
Вот почему, Гриша (незаметно для себя она уже как бы впрямую говорила с ним), вот почему я не с вами. Нои не с ними. Неужели и теперь не ясно? Ведь все очень просто: поступать против совеститолько из опасения, что кто-то не так посмотрит на тебя, этого я не могу, не умею «А почему, в таком случае, ты все же пошла с нами на это?»не спросил, но вполне мог бы спросить ты. Да, это вопрос! Ей как-то даже не по себе стало, когда вместо Гольденберга осмелилась спросить себя об этом, испугалась, что не сможет внятно объяснить столь явную нелогичность своих поступков. Но хорошо, Гриша, я постараюсь все же ответить. Постараюсь. Если не тебе, так себе хоть. Может быть, на этот раз удастся
26 августаты, конечно, помнишь тот день. С утра было жарко, душно, к вечеру прошла гроза Я тоже жила тогда в Лесном, у Аннушки Корбы; мы с нею долго не укладывались спатьзнали, что неподалеку, на общественной квартире, которую держали Квятковский и Соня Иванова, проходит в это время заседание Исполнительного комитета, заседание, где должно решиться, продолжать ли покушения на генерал-губернаторов или сосредоточить все силы на одном государе. Совсем поздно пришли Михайлов и Желябовоттуда, с заседания; сказали, что Александру II вынесен смертный приговор. Споров не было, решение принято единодушно. Сообщили они также, что установлены и пункты нападения на негоОдесса, Александровск, Москва. Зачем так много? А чтоб осечки не вышло! Исходили из того, что государь, находящийся в Ливадии, на обратном пути в Петербург Обязательно проедет через эти города, и в каждом из них его будет ждать смерть. Еще они сказали, что для осуществления этого предприятия в таких масштабах явно не хватает наличных сил, придется, видимо, обращаться за помощью к «Черному переделу» И все. Больше ничего и этот вечер не сказали. Аннушка предложила им чай, но они отказались, сославшись на поздний час.
Соня не сомкнула в ту ночь глаз, все думала, взвешивала. Одно из двух: либо остаться ей в стороне и тем самым обречь себя на полное бездействиеведь у «деревенщиков» не было пока ни малейших зацепок в деревне, либо примкнуть и народовольцам, но примкнуть на время, для участия лишь и этом покушении, не связывая себя обязательствами на дальнейшее Прельщало ее то еще, что при такой продуманности плана покушения была надежда разом покончить царем и тем облегчить условия работы в деревне
Вот такие, Гриша, были у меня резоны, когда наутро я попросила сделать меня хозяйкой московского дома, не мне судить, насколько они убедительны. Вполне возможно, что со стороны (тем более в глазах человека, который, подобно тебе, не знает сомнений) все это выглядит жалким лепетом, что ж. Во всяком случае, мне тогда казалось (нет, не только тогда, сейчас тоже, тоже!), что, поступая так, я ни в чем не изменяю своим убеждениям. Не знаю, известно ли тебе, что перед отъездом в Москву я передала чернопередельцам имевшиеся у меня связи в провинции и мало того, что отдала им все свои деньги, познакомила их еще с некоторыми состоятельными лицами, сочувствовавшими деятельности в народе?.. Вот так-то!
..Задумавшись, едва не проехала свою станцию, даже зычного оповещения кондуктора не слышала, умудрилась как-то; если бы в последний момент не взглянула случайно в окно, так бы и проехала.
Шла по базару, из ряда в ряд, купила сперва яйца, целую корзину, потом мясо, потом зелень, потом мукувсе делала, автоматически, думая совсем о другом. Вспомнила вдруг, с какой категоричностью она осудила Гольденберга за то, что для него не существует ни в чем неясностей. Поспешный вывод
Да, сложность не всегда поддается упрощению. Должно быть, верно и то, что этого вообще не следует делать. Но разве ясность обязательно противоречит сложности? Не вернее ли, что в любой сложности должна быть своя ясность, недвусмысленность? Она не щадила себя, подумала даже: а что, если все ее рассуждения о сложности, которая будто бы непостижима, всего-навсего попытка, пусть и неосознанная, увернуться от ответа?.. Нет, ответ есть: ей больше всего сейчас именно нужна ясность, определенность
Хотя и была нужда экономить каждую копейку, а пришлось-таки взять «ваньку»: столько понакупила всякой всячиныста шагов не пронесешь, руки пообрываются. Сторговалась с извозчиком за полтину. Думать о деньгах, сквалыжничать на каждом шагумало что есть на свете противнее этого. И унизительней! А вот приходится Денег так мало, а расходы столь велики (траты на еду как раз мелочь, главноедоски, трубы, динамит, всякая взрывная машинерия), что поневоле станешь скрягой, как это ни противно.
В поисках денег пришлось однажды на отчаянное даже пойти. Не успели купить дом у Кононова, сразуже и понадобилось заложить егои это в разгар подземных работ в галерее! Риск был чрезвычайный: ведь заочно, без предварительного осмотра дома, денег под заклад никто, конечно, не даст Но положение было безвыходное, и Гартман попросил одного оборотистого соседа подыскать богатея, который согласился бы дать заем. Думали, дело не скоро сладится, а сосед оказался расторопным не в меру. Дня через два явился: так, мол, и так, нашел купчиху с деньгами, требуется, осмотреть недвижимостькупчиха так стало быть, рядилась.
Уж и натерпелась тогда Соня страху: дом-то не готов был! Чулан землей завален, в горнице люк, дурак и тот заподозрит неладное. Что было делать? Дальше кухни Соня его не пустиладескать, знать ничего не слыхом не слыхивала; ужо сам придетс ним и говорите. Помыкался с нею сосед да и махнул рукой на такую бестолковщину, убрался восвояси, пообещав прийти в другое время, авось тогда хоть хозяина застанет А «хозяин»он же, за перегородкой, все это время отсиживался!
Всю ночь таскали землю из чулана во двор, при дом в божеский вид, а наутро Гартман сам к сосед побежал: не угодно ли домишко осмотреть, да поскорее, а то деньги, тысчонка эта, вот так нужны, без них и не осилить проклятущий ремонт! Дело прошлое, сейчас смеяться можно, но факт остается фактомот хорошей жизни на такой гибельный риск не пойдешь
Обшарпанная, с налипшей по бокам грязью коляска тем временем тряслась нещадно по булыжнику. Только Соня заметила, как изменилось все вокруг. Что солнца не стало да небо превратилось в одну сплошную тучу, это было, но куда вдруг подевался снег? Может, и не было его? Или почудилось, может, со сна?.. Мостовая совсем расквасиласьсплошная каша. «Зима, прости господи!»ругнулся в извозчик. Ей не терпелось за город побыстрей выбраться, теплилась еще надежда, что это только здесь безобразие такое: столько копыт, колес, столько ног! а тамкак был снег, так и остался лежать. Вот бы!..
Ладно, сказала она себе, чему быть, того не мин и нечего мытарить себя до срока! Нужно отвлечься корзину вот с яйцами надо бы взять на колени, немилосердно трясет. Она подняла с загаженного пола корзину, но лени ее не решилась поставить, держала на весу. Совсем питерская погодка, подумала она со злостью; и небо такое подлое, лживое!
Но хватит, сколько можно об одном и том же? И при чем здесь непогода, будто только от ненастья эта тяжесть на сердце? Как ни юли, какого там туману ни напускайот этого все равно не уйти, пока не решишь, с кемс теми или с этиминазначено тебе судьбой шагать дальше. Да, сказала она себе, да: в конечном счете все зависит от того, сумеешь ли ты когда-нибудь одолеть этот порог, одолеешь ли его Неужто никогда не было у тебя в жизни задачки такой трудности? А что, пожалуй, не было. Разве что однажды, когда уходила из отцовского дома. В тот момент тоже нужно было решать для себя главное, решать и решаться Нет, все-таки тогда было проще, подумала она. Тогда она действовала импульсивно, подчиняясь только чувству. Отец смертельно обидел ее, она не могла снести это, не захотела. Тут толчок был, непосредственный повод
Словно видела она себя ту, семнадцатилетнюю. Позавидовала даже: сколько решимости было в ней в ту пору] Впрочем, может быть, только в юности и возможна такая безоглядность в решениях, как знать
Вообще-то отец всегда был чужд ей. Не то чтоб он был очень суров с неюнет, скорее он вовсе не обращал внимания на детей. Лишь в самом раннем своем детстве она могла отыскать два-три случая, когда бы он поговорил с ней, а уж потом, когда после покушения Каракозова его сместили с высокой должности столичного губернатора и упрятали в какую-то безвестную канцелярию министерства внутренних дел, об отцовской ласке и мечтать не приходилось. Вечно злой, раздражительный, он даже за столом (собственно, только во время обеда дети и видели его) капризничал: и это ему невкусно, и то ему скверно, мама, бедняжка, не знала, как ему угодить.
Соне было шестнадцать, когда вместе с Аней Вильберг, новой своей подругой (а познакомились случайно, на пароходе, потом выяснилось, что и дальше им по путив Петербург), поступила на женские курсы при 5-й гимназии. Новый мир открылся тут перед нею! Знания, которых ей так не хватало, это само собой; но еще, пожалуй, более важным было то, что здесь она попала в круг интересов, доселе неведомых ей. Бесконечные, бывшие в те годы злобой дня споры об эмансипации женщин, изучение (пока что по книгам) невыносимой доли трудового люда! Именно здесь она впервые приобщилась к социалистическому учению.
А.потом было славное лето на даче в Лесном, где они жили коммуной с Вильберг, Сашенькой Корниловой и генеральской дочкой Софьей Лешерн, трижды благословенное лето, когда все (и мама, и сестренка Маша, и, конечно, отец, которому надо было лечиться) уехали на заграничный модный курорт, а ее, Соню, дабы избежать лишних расходов, оставили вместе с братом Васей в Петербурге, счастливое, может быть самое счастливое, ее лето, не будь которого, она, возможно, так и не осознала бы себя и своей судьбывсю себя отдать народному делу
Но вот осенью вернулся отец. Ему по-прежнему было, конечно, не до нее. Как вдруг однажды повстречалась ему в передней Аня Вильберг. Он с брезгливой гримасой оглядел ее (а была она, как и обычно, в дешевеньком своем черном платье, даже с заплатками, кажется): «Собственно, вы к кому?»«К Соне». Удивился несказанно: «Она что, вас знает?»«Да, мы подруги». Он не поверил, позвал Соню. Потом эта сцена, мерзкая, безобразнейшая! «Соня, ты действительно знаешь эту этого человека?»«Да, папа». Хохотал издевательски: «Очень мило! Оч-чень Я счастлив, что у моей дочери такие блистательные знакомства!» А когда Аня ушла: «Чтоб ноги ее больше тут не было, ноги! И вообще изволь передать всем этим своим стриженым девкам, что я приказал прислуге на порог их не пускать! Я не потерплю, чтобы мой дом превратился в вертеп для нигилисток! А что до курсов твоихвсе, больше ты туда не пойдешь! А ослушаешься на себя пеняй! Запру, на ключ запру!..» Он кричал, все кричал на нее, никого не стыдясь, прямо заходился от крикабыть может, еще и потому, что она все это время спокойно, не пряча глаз, смотрела на него. Пока он кричал, она не проронила ни слова, изучающе только рассматривала его.
Соня постаралась сейчас получше вспомнить: была ли и в самом деле тогда у нее такая уж смертельная обида на отца? Нет, что угодно, но не это. Желчные эскапады отца, как и всегда, вызывали у нее скорее недоумение, чем обиду; в крайнем случаевозмущение. Потому, верно, она и сумела в тот раз сохранить спокойствие. Пока он выкрикивал невозможные свои слова, она, держась спокойно, но холодея от гнева, думала о том, что отец ведет себя постыдно, недостойно; она охотно допускала, что ему могут не нравиться ее друзья, но в любом случае он не смеет заставлять ее отказаться от их общества, это насилие, которому она ни за что не подчинится; ну, а если он не желает видеть их в своем доме (это, конечно, его право), ей придется тогда жить отдельно, нанять где-нибудь комнатупусть он только выправит ей вид на жительство, уж в этом-то он не должен ей отказать
Да, так или примерно так думала она тогда, стоя перед разъяренным, не помнившим себя отцом. Все это и высказала она ему потом, когда он чуть поутих, включая и просьбу дать ей документ на право отдельного жительства. Он ответил отказом, ответил резко и грубо, с циничной ухмылкой весьма прозрачно намекая при этом, что отлично понимает, для каких именно надобностей потребовался ей «вид». «Отчего бы вам, сударыня, заодно и желтый билет себе не выхлопотать? Чего уж там церемониться, я помогу!..»