Дома в двери нашел записку:
«Не радуйся сильно, свое получишь. Скрываться бесполезносмерть будет тяжелее».
«В смерть балуются,равнодушно подумал Петр.Всякая гнида хочет быть вошью».
В комнатах холодно, пусто... Петр включил свет, не раздеваясь лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы запереться, но лень было вставать. Страха не было.
«Пусть приходят. Пусть казнят».
Захотел представить человекаавтора записки. Всплыло лицо, похожее на лицо Шкурупия.
«Посадить тебя, паскуда, задом в навоз и забивать осиновым колом слова твои обратно тебе в глотку. Чоб ты наелся ими досыта и никогда больше не выговорил».
Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Петр встал, нашел письма к Ольге с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал только, что отец работает председателем колхоза.
«Срочно вылетайте помочь Ольге». Подпись: «Ивлев».
И стал ждать утра. Ходил по комнате, вспоминал свою жизнь. Вспомнил почему-то, как пацаном возил копны и его однажды растрепала лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чегочерт ее знает: вырвала из его слабых ручонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел старик стогоправ, не мог догнать взбесившуюся кобылу, кричал сзади: «Держись за гриву, Петька! Крепче держисьне отпускайся!» А его тогдаон помнилподмывала от страха мысль: «Может, лучше самому упасть, чем ждать?» Но старик кричал: «Держись, Петька! Она счас пристанет!» Действительно, кобыла скоро выдохлась и стала. Эх, старик, старик...
За окнами стало светать.
Через три дня прилетел отец Ольги.
Петр шел с работы, увидел на крыльце своего дома незнакомого пожилого человека. Он догадался, кто это.
Здравствуйте.
Здравствуйте. Яотец Ольги, Павел Николаевич.
Я понял. Сейчас все расскажу,Петр отомкнул замок, пропустил вперед Фонякина.
Ну?глаза Фонякина покраснели от бессонницы.Что?
Ольга спуталась здесь с плохими людьми... В общем, ей грозит тюрьма.
Фонякин болезненно сморщился.
Что они делали... люди-то?
Воровали. Ворованное хранилось у Ольги.
Левый уголок рта Фонякина нервно дергался, он прикусил папироску зубами.
Тымуж ее, насколько понимаю?
Да.
Разговаривали стоя.
Как же ты допустил?
Я не знал ничего. Она до меня была знакома с ними.
Сейчас где она? Сидит?
Нет. Но я не знаю, где. Она... ушла из дома. Можно в милиции узнать.
Пойдем в милицию.
Почти всю дорогу молчали. У самого входа Петр тронул Фонякина за руку, остановил. Сказал, глядя ему в глаза:
Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.
Фонякин смотрел на зятя устало и внимательно.
Как вы жили-то с ней? Долго?
Плохо жили.
Фонякин отвернулся. Десять лет назад он отправил дочь учиться в город, в институт. Через полтора года она сообщила, что вышла замуж. Потом написаларазошлись. Потом бросила институт, приехала домой. Пожила с год, ничего не делая, уехала снова в город. Опять вышла замуж. За какого-то талантливого ученого. И сноване то, развод. Писала, что работает, денег не просила. Все это, вся ее скособоченная жизнь убивали его; что мог, он скрывал от людей. И воттюрьма. И какой-то новый ее муж перед ним...
Телеграмму-то раньше надо было дать.
Я не думал, что так обернется.
Пошли. Наколбасили вы тут... черт вас возьми.
К начальнику Фонякин вошел один, Ивлев сел на диван и стал ждать.
Ждать пришлось долго.
Наконец Фонякин вышел... Увидел Ивлева, подошел, сел рядом.
Ну?
Плохо,тихо сказал Фонякин.
Я тоже зайду к нему. Подождите.
Фонякин молча кивнул. Уходя, Петр увидел, как он опять поморщился и потрогал под пиджаком левую сторону груди.
Подожди-ка!.. Я сейчас пойду к ней, а ночевать приду к тебе,сказал он, вставая.
Найдете? Мой дом-то...
Найду.
Ивлев вошел к начальнику.
Отца ты вызвал?спросил он сухо.
Я.
Для чего? Пожилого человека... Я же объяснил: сделать ничего нельзя.
А что тут такого? Он отец.
Он больной, из больницы раньше времени выписался.
Я не знал этого.
Сделать ничего нельзя. Объясни ему, а то он хлопотать кинетсясовсем доконает себя. Написать сперва надо было...
Зазвонил телефон. Начальник взял трубку.
До свиданья,зло сказал Петр.
Начальник кивнул.
Ивлев пошел домой.
Фонякин пришел поздно. Печальный.
Вот так,сказал он.Дай умыться. Упал у вас во дворе...
Ивлев налил воды в рукомойник, подал полотенце. Очень хотелось спросить об Ольгекак она? Фонякин будто подслушал его мысли.
Что о жене-то не спросишь?
Как она?
Вы разошлись, оказывается?
«Уеду к чертовой матери из этого города»,решил вдруг Ивлев.
Я думал, она еще вернется,сказал он.
Фонякин вздохнул, промолчал.
Ужинать будете?
Я бы выпил сейчас от всех этих хороших дел. Можно достать?
У меня есть.
...Сидели за столом, молчали. Выпили по рюмкеи молчали. Все было ясно.
На улице сеялся поздний осенний дождик. Уныло шуршало за окнами. Далеко-далеко свистели паровозные гудки, навевая грустные мысли.
«Уеду»,думал Петр.
Ты здешний?спросил Фонякин.
Нет.
Откуда?
Тоже из Сибири.
А как сюда попал?
Служил здесь... Недалеко.
А родители в Сибири?
У меня нет их. Померли. Тетка там.
Фонякин еще налил по полрюмке коньяку.
Неужели нельзя было раньше разогнать эту свору?тихо спросил он.Уехали бы куда-нибудь, что ли. Увез бы ее...Фонякину было горько. И Ивлеву тоже сделалось горько, и досада взяла.
Послушалась бы она меня!
Ты муж был! Как же ты мог допустить до этого?
А как вы, отец, допустили? Что вы с себя-то вину сваливаете?
Но ты же рядом был...
Я рядом был! Полторы недели... А вы всю жизнь.
Нехорошо посмотрели друг на друга.
Мужик называется... Муж!сердито сказал Фонякин.Полторы недели с тобой рядом воровали, пили, а ты глазами хлопал. Молокососы, черти.
Какая-то доля правды была в словах Фонякина; от этого стало Петру особенно обидно и горько.
Не я ее учил пить.
Кто же, я, что ли?
Ну и не я!
Но надо было хоть маленько усилий приложить!.. За любовь-то свою. Надо или нет?Фонякин повысил голос.
Надо!Петр тоже повысил голос.А вам не надо было?!
Фонякин посмотрел на взъерошенного зятя, потрогал прокуренными пальцами виски.
Ладно... чего мы тут. Поздно хватились.
Помолчали.
Сколько ей сулят?
Года полтора вляпают. Стыд головушке... Чего не хватало?! Мм...Фонякин поморщился. Полез за папиросами.Напиши мне, как тут все будет...
Я уезжаю тоже...
Куда?
Где жил. Не могу больше в этом городе... Видеть его не могу,Петр тоже закурил.
Эх, вы,вздохнул Фонякин.Молодежь... Всесами, сами! Что же у самих-то не получается?
У вас все получалось?
Но уж такого... безобразия не было. Захотелисошлись, пожили неделю, захотелиразошлись. Да вы что?
Это вы у нее спросите.
А твоя хата с краю?
Не хочу говорить про это,заявил Ивлев.Все равно ни до чего не договоримся. Я вам одно, выдругое. Я понимаю: вам тяжело. Мне тоже не легче. А оправдываться перед вами... нет никакого смысла. Давайте спать.
Спи. Я посижу маленько.
Ложитесь на кровать, яна диване.
Фонякин кивнул головой и, уставившись взглядом в стол, остался сидеть.
Рано утром простились.
Закурим на дорогу,сказал Фонякин. Сел на свой чемодан. Закурили.
Может, подождал бы пока уезжать,посоветовал Фонякин.Узнать бы, как будет?.. Я бы остался, но... Что-то худо мне. Как бы не залечь тутсовсем нехорошо.
Петру сделалось нестерпимо жалко усталого, больного человека. Выглядел он действительно очень плохо.
Останусь. До суда. Сообщу.
Только не домой, а... вот тут я тебе запишу...Фонякин вырвал из блокнота чистый листок, написал карандашом адрес.А то мать там с ума сойдет. Я ей не буду говорить ничего. Скажу, что болела, а теперь, мол, ничего. Да и от людей стыдно...
Ладно. Я аккуратно сделаю.
Еще посидели немного. Встали.
Ну... бывай,Фонякин пожал руку Петру.Может, увидимся,говорить ему было тяжело. Он повернулся и вышел, не оглядываясь. И потом, когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где жила дочь.
Петр прилег на диван, закинув руки за голову, до работы оставалось два часа с лишним. Можно было вздремнуть пока. Эту ночь он почти не сомкнул глаз.
Прошло восемь месяцев.
Петр Ивлев работал в том городе, где жил до встречи с Ольгой. Квартировал у другой, тоже доброй, тихой хозяйки, в небольшой уютной комнате окнами на живописный пустырь.
Вечерами, если не ходил в кино, читал книги из фабричной библиотеки. Любил читать про путешествия.
И в тот немного душный июньский вечер сидел, примостившись у открытого окна, читал. Темнело уже, а встать и зажечь светлень. Петр положил книгу, засмотрелся вдаль. За пустырем, внизу, протекала сонная речушка, за речушкой зеленой стеной вставал лес. И уходил лес далеко-далеко, куда хватал глаз,терялся в призрачной вечерней дымке. Тихо было в этой части города, покойно. Как в деревне.
Вошла хозяйка.
Петь, к тебе барышня какая-то.
Какая барышня?
Не знаю. «Дома?»спрашивает. А я завертелась со стиркой-то и забыла: дома ты или нет? Пойду, говорю, погляжу.
«Кто?»недоумевал Петр, включая свет.
Он не сразу узнал Ольгу: то ли от неожиданности, то ли изменилась она. Она, пожалуй, изменилась: пополнела немного, глаза все такие же смелые и умные, только была в них теперь какая-то жесткая наглинка, что-то вызывающе-высокомерное, но внимательное.
Вот так номер,только и сказал он.
Ольга улыбнулась. И в улыбке нечто неуловимо новое: чуть-чуть виноватость, что ли, некая неловкость, которую хотят побороть, скрыть.
Как в кино,сказала Ольга.
Точно...Петр поглупел от такой нежданной встречи. Засуетился: подставил стулпоказалось, близко к порогу, переставил ближе к столу.Садись, чего стоишь-то?
Тут ты и живешь?Ольга села, огляделась.
Ну да.
Петр все смотрел на нее, не верилось, что перед нимОльга.
Я все время хотела бы вот так жить, а не получается,сказала Ольга.
Как?не понял Петр.
Вот в такой уютной комнатке, одна, на краю города. Зимой, наверно, ветер за окном, воет, а у тебятепло,она опять улыбнулась.Правда, хорошо. Тут стихи сочинять можно. Не пробовал?
Нет.
Зря.
Петру пришло в голову, что за все время, пока не видел ее, он ни разу не подумал о ней плохо, помнил только красивой, желанной и чужой.
Это хозяйка?спросила Ольга, кивнув на дверь.
Хозяйка. Ты как раньше-то? Освободилась-то...
Потом. Сходи купи вина... И поговорим.
Сейчас.
Денег дать?
Брось ты!.. Ивлев надел пиджак и вышел.
Он рад был, что побудет один,надо собраться с мыслями. Но никакие получалосьрасползались мысли. Рад он был или не раднепонятно. Рад, конечно. Но с чем пришла Ольга?.. Из магазина чуть не бежал. Не терпелось опять видеть ее, понять: с чем она пришла?
...Сели к столу, когда за окном стало совсем темно.
Вино попалось хорошее, хотя Петр не выбиралткнул пальцем в первое попавшееся.
Вкусное. Правда?
Ничего,Петру не терпелось узнать, почему Ольга оказалась на свободе раньше срока (ей давали два года), почему она здесь, в этом городе, как нашла его и зачем нашла.
Ольга не торопилась.
Хорошо у тебя, правда.
Тебя почему раньше-то отпустили?не выдержал Петр.
За красивые глаза.
Нет, серьезно.
Серьезно.
Давно?
Полмесяца уже...
А меня как нашла?
Ну!.. В наше время найти человекараз плюнуть. Оттуда почему уехал? Испугался?
Нет. Противно стало.
Ольга надолго задумалась. И не притворяласьопять ей чего-то остро не хватало в жизни, опять не скрывала она, что все, что вокруг нее, с ней, не нужно ей, И снова злая досада и любовь сжали сердце Ивлева. Что ей нужно, что?
Чем ты занимаешься?
Ольга очнулась от своих дум, выпила вина, крепко поставила рюмку на стол.
Поедем со мной? В деревню... ко мне,а дальше заговорила не с ним:Черт с ней, не вышлоне надо! Начну новую жизнь. Правильную,она насмешливо глянула на Петра, поморщилась и продолжала серьезно:Только не такую правильную, от которой клопы дохнут, аправильную!.. Понимаешь? Буду учить людей, чтобы они были смелыми, свободными, сильными... Не веришь?
Я ничего не говорю.
И ничего мне больше не нужно.
А кто я-то при тебе буду? Вроде шута горохового?
Нет, слушай меня, я серьезно. Я много об этом думала. Любви нет, не спорь со мной. Ты думаешь, ты любишь?
Понял.
Что понял?
Это в тюрьме такие учителя нашлись?
Я серьезно, Петро. Знаешь, как мы с тобой хорошо заживем! Я окончу наконец этот институтзаочно, мне полтора года осталось,стану учительницей. Буду учить сибирячат... Я же училась в институте, бросила. Теперь кончу. Поедешь со мной?
Зачем я тебе нужен?
Нужен. Нужен же мне муж в конце концов. Я серьезно говорю: ты лучше всех, кого я встречала. Только не ревнуй меня, ради Христа. Я не тихушница, сама презираю таких. Буду тебе верной женой,Ольга встала и в неподдельном волнении заходила по тесной комнате.Нет, Петя, это здорово! Какого черта мы тут ищем? Здесь тесно, душно... Ты вспомни, как там хорошо! Какие там люди... доверчивые, простые, мудрые.
Почему-то Ивлев понял, что это не пустые слова, не блажь. И не то даже, что она побыла не на свободе, струсила и сломя голову кинулась мечтатькак можно хорошо, свободно, спокойно жить. Если такона доедет до Новосибирска, вернется и опять будет беситься и звереть от тоски. Нет, почему-то поверилось, что ее беспокойная, не совсем женская энергия, которая мучительно требовала работы, дела, нашла выход.
И совсем как-то иначе, счастливо, по-девичьи, закинув руки за голову, Ольга сказала вдруг:
Я на сеновале спать стану. А по утрам буду бегать на речку купаться. У нас вода в реке ледяная. Поедем?
Поедем.
Я знала, что поедешь. Давай выпьем, за... счастье. Оно есть, я верю. Мне прямо не терпится скорей начать действовать.
Выпили.
Хорошо? Ты не кисни.
Хорошо, Ольга, ты же знаешь, хоть ты и натрепалась тут, что любви нет. Есть.
Ну и слава богу! И со спокойной душой заснем. Иди скажи хозяйке, что жена приехала... А то я не люблю так. А завтра проснемся и начнем действовать. Я готова. Будем ходить завтра за всякими бумажками, выписываться... Получим самую глупую справочкууже что-то сделали, радость. Верно? А потом поедем. Будут мелькать деревеньки, маленькие полустанки... Будут поля, леса... Урал проедем. Потом пойдет наша Сибирь... Я раздеваюсь. Иди говори. Мы потушим свет и еще поговорим. А потом заснем.
Петр пошел объявлять хозяйке, что приехала жена.
Он обалдел от счастья, самому не терпелось начать подробно-подробно думать и говорить о том, какую можно прекрасную жизнь создать. «Господи, послала же мне судьба такого... непутевого, родного человека!»
Дорогой Ольга смеялась и дурачилась, рассказывала Петру в коридоре анекдоты. Петр, чтобы не обижать ее, смеялся. Смешно было не всегда. Беспокоила некая надсадность ее веселья; Ольга как будто заставляла себя веселиться. А то подолгу молча сидела у окна. О чем думала, непонятно. Петр уставал от этих перемен, сам тоже частенько задумывался. «Ненадолго ее хватит»,приходила мысль. Но все забывалось, когда Ольга ласково смотрела на него.
Славный мой...говорила она.Все бросилпоехал. Куда!
В Крутоярское с дороги дали телеграмму. Подписали: «Ольга. Петр».
На вокзале их встретил Фонякин.
Петр не сразу узнал его. Стоял на перроне высокий, болезненно худой человек в легком кожаном пальто. Смотрел на них веселыми внимательными глазами.
Здравствуйте, здравствуйте,сказал глуховато. Неловко обнял дочь, ткнулся ей в щеку, Ивлеву подал руку и тут только сам едва узнал его.A-а!.. Вот как? Ну, вот... видишь. Здравствуй. Пошли.
Петр нес чемоданы, наблюдал сбоку за Ольгой. Ольга присмирела, не смеялась. Зато ему сделалось отчего-то весело.
«Какого черта я унываю?»подумал он.
До Крутоярского доехали за час с лишним. Дорогой мало-помалу разговорились.