Скажем, любопытнейший герой из «Штрихов к портрету». Живет в райцентре, написал трактат «О государстве»семь или восемь тетрадок исписал, все над ним потешаются, издеваются, а он свое гнет. Когда дело до милиции дошло, то начальникединственный, кто поинтересовался, что в этих тетрадях написано,открыл одну и прочитал: «Я родился в бедной крестьянской семье девятым по счету... я с грустью и удивлением стал спрашивать себя: А что было бы, если бы мы, как муравьи, несли максимум государству! Вы только вдумайтесь: никто не ворует, не пьет, не лодырничаеткаждый на своем месте кладет кирпичик в это грандиозное здание... Прочитал милиционер эти слова, подумал и взял с собой тетради домойпознакомиться. Выходит, не зряшным делом мыкался гражданин Князев, страдал, терпел унижение. В отчаянии крикнул, когда по улице вели: Глядите, все глядите, Спинозу ведут! Вот и выходит, что вроде шут гороховый, а на самом делефилософ, и трактат о государствене выдумка, а стоящее дело. Ведь только вдуматься: «Если бы каждый на своем месте...» Слова-то простые, живые, и мысль глубокая, народной мудростью рожденная.
Стремление через обыденное раскрыть философию жизникачество всей нашей русской литературы. Задумал, скажем, Гоголь написать «Записки сумасшедшего музыканта», а пришел к чиновнику, к «Запискам сумасшедшего». Потому что в одном случаеэто только музыкант, интеллигент, а во второммелкий чиновник, и такие страсти живут в этом человеке, так что это уже революционное событие, уже«король Испании». Шукшин пришел в литературу с пониманием, что значит маленький человек. Рассказ «Кляуза»продвижение как раз по этой линии, крик душив мелочи подметил явление. Потом возмущались, протесты писали. А старушка эта, которая раньше по полтиннику брала, сейчас, быть может, уже по рублю беретона стала популярной, знаменитой: «Вон, идите к шукшинской старушкеона пропустит». Это действительно рассказначистоту, как есть, так все и сказано.
Его трагизмглубоко русский, лишенный кровопролитных шекспировских страстей с «летальным исходом». Как и великих предшественниковГоголю, Чехову,его всю жизнь преследовали одни и те же образы, только менялся облик.
Однажды, поздно вечером, разговор зашел о «герое нашего времени». Кто ониПечорин, Онегин, Обломов? Каждый из нихпорождение современной им жизни. Не обязательно положительный, но прекрасный в своей правдивости тип. «Кажется, я тоже созрел написать такого человека». «Какого?»не понял я. «Демагога». Я разочарованно хмыкнул: мол, было, опять фельетонный антигерой. «А вот не угадал. Хочу написать про то, как демагогия вошла в человеческие чувства». Оказалось, замысел полон подробностей, прорисовывается любопытный тип наших дней. «Кто такой Зилов у Вампилова? Демагог чувств. Грозится покончить с собойи остается жить. Да еще упрекает... Странный человек: все может перевернуть, как захочети так и эдак».
Изредка (это было во время съемок фильма «Они сражались за Родину»), выбираясь в станицу, мы устраивали настоящий набег на книжные магазины. Рылись на полке, в подсобке, хватали все подряд. Он откладывал не глядя, потом листал сразу несколько. При этом ревниво поглядывал на меня: не обогнал ли его в азарте? Если видел, что у меня меньше, глаза вспыхивали победно: дескать, мой угол лучше, жила более золотоносная. «Дома», на пароходе, происходил нервный обмен. Прежде чем расстаться с книгой, долго вертел в руках, комментировал, пересказывал так, будто сам только что сочинил. Листал как-то «Шинель», говорит: «Слышал? Говорят Башмачкин жив». Вдруг стал раздраженным, зло захлопнул книгу и ушел к себе. «Там уже все написано, а я время теряю».
Он был изнутри, глубинно образованным человеком, по-настоящему знал литературу, историю. Но знание то было «секретом»не на поверхности. Никогда не употреблял модной искусствоведческой терминологии, стеснялся слов и всегда находил простой эквивалент.
Он очень болезненно переживал не терпящий возражений ярлык «деревенщик». Страшно возмущался, когда его так называли: «Будто загнали в загон, мол, не высовывайся. В деревне 80% населения раньше жило, ну сейчас поменьше, а все 100%оттуда, так ведь это все не деревня, а народ. Какие же деревенщики. Мынародные писатели»,переживал Шукшин...
Евгений Евтушенко
Галстук-бабочка на мне.
Сапогина Шукшине.
Крупно латана кирза.
Разъяренные глаза.
Первое знакомство.
Мы вот-вот стыкнемся.
Придавил меня Шукшин
взглядом тяжким и чужим.
Голос угрожающ:
«Я сказать тебе должен
я не знал, что ты пижон
шею украшаешь!»
Грязный скульпторский подвал.
И бутылканаповал.
Закуськилька с тюлькой.
Крик:
«Ты бабочку сыми!
Тысо станции Зимы,
а с такой фитюлькой!»
Галстук-бабочку свою
я без боя не сдаю.
Говорю, не скисший:
«Не пижон я
ерунда!
Скину бабочку, когда
сапоги ты скинешь».
Будто ни в одном глазу,
стал Шукшин свою кирзу
стаскивать упрямо.
Не напал на слабачка!
И нырнула бабочка
в голенище прямо.
Под портянками он бос.
И хохочет он до слез:
«Ты, однако, шельма!»
Хорошо за коньяком,
если ноги босиком
и босая шея!..
Мы в одну прорвались брешь.
Каждый молод был и свеж.
Это всебесследно.
Боже мой, как все легко,
если где-то далеко
слава, смерть, бессмертье!
Произведения 70-х годов
ТАНЦУЮЩИЙ ШИВА
В чайной произошла драка.
Дело было так: плотники, семь человек, получили аванс (рубили сельмаг) и после работы пошли в чайную, как они говорят,посидеть. Взяли семь бутылок портвейна (водки в чайной не было), семь котлет, сдвинули два столика, сели и стали помаленьку пропускать и кушать котлеты. Пропустили рюмочки по три, заговорили о том, что все-таки их хотят надуть, с этим прилавком. Дело в том, что когда они рядились в цене, то упустили из виду прилавок: надо его делать плотникам или это уже столярная работа? Упустили-то сельповские, заказчики, а плотники тогда промолчали (бригадир у них в этом деле дока). Теперь выяснилось, что сельповские хотят, чтобы плотники сделали и прилавок тоже, они, оказывается, имели это в виду, что это само собой разумеется и так далее, и тому подобное. Но в договоре этот пункт не помечен, и плотники встали «на дыбошки»: прилавокне наше дело! То есть они могут, конечно, его сделать, но за этоотдельная плата.
Я им справочник покажу,с явной угрозой говорил бригадир, сухой мужик, весь черный от солнца.Я их носом ткну, где написано черным по белому: какие работы плотницкие, а какие столярные. Они же ни бум-бум в этом.
Все были согласны с бригадиром. Более того, все были возмущены, а иные, вроде Кольки Забалуева, даже оскорблялись и грустно, горько вздыхали. Они забыли один свой веселый разговор, когда они, семеро, сидя тут же, в чайной, толковали...
Но этопотом. Сейчас они говорили:
А если бы, значит, так: им бы зачесалось теперь сделать какой-нибудь фигурный прилавок?
Да любой прилавок! Это же особая работа...
До чего ушлый народ пошел! Эдак они нас заставят и рамы вязать!
Наше дело теперь: настелить пол, окосячить, навесить дверии все, точка.
Я те так скажу... Ты слушай сюда! Слушай сюда!
Еще, что ли, по одной?
Давайте.
Скинулись, взяли еще семь бутылок.
Я те так скажу... Ты слушай сюда! Слушай сюда!
Ну? Ну? Ну?
Да не «ну»слушай! Я рубил баню Дарье Кузовниковой...
При чем тут Дарья? Точастное лицо, а тоорганизация: сравнил...
Я те к примеру! Ты слушай сюда!..
Долбо...
Мужики, перестаньте лаяться!крикнула буфетчица.А то выставлю счас всех!.. Распустили языки-то.
Ты слушай сюда!
Ну!
Гну! Если бы не женщина тут, я б те сказал...
В общем, беседа приняла оживленный характер: сельповским здорово перепадалоза наглость и вероломство.
Тут в чайную пришел Аркаша Кебин, по прозвищу Танцующий Шива.
Давно его так прозвали, в школе еще. Он тоже взял себе «портвяшку», котлету (поругался с женой и в знак протеста не стал дома ужинать), сел за столик по соседству с плотниками, прислушался к их разговору... И сказал громко:
Хмыри!
Плотники замолчали. Посмотрели на Аркашку.
Трепачи,еще сказал Аркашка. Он потому и Шива, что везде сует свой нос.Проходимцы.
Плотники сперва не поняли, что это к ним относится. Невероятно! Даже с Аркашкиным языком и тона семерых подвыпивших так говорить... Что он, сдурел, что ли?
Это я вам, вам,сказал Аркашка.Бедненькиеобманули их. Вас обманешь! Тот еще не родился, кто вас обманет. Прохиндеи.
У одного здоровенного плотника, Ваньки Селезнева, даже рот приоткрылся.
Недоумеваете, почему прохиндеями назвал? Поясняю: полтора месяца назад вы, семеро хмырей, сидели тут же и радовались, что объегорили сельповских с договором: не вставили туда пункт о прилавке. Теперь вы сидите и проливаете крокодиловы слезывроде вас обманули. Нет, это вы обманули!
Да?спросил бригадир. И это «да» былорастерянность, никак не угроза. Беспомощность.
Да, да,Аркашка отдавил бочком вилки кусочек котлетки, подцепил его, обмакнул в соус и отправил в роточень все аккуратно, культурно, даже мизинчик оттопырил. Потом (так любят делать артисты, изображающие в кино господ и надменных чиновников)не прожевав, продолжал говорить:Я слышал это собственными ушами, поэтому не показывайте мне детское удивление на лице, а имейте мужество выслушать горькую правду. Мне, допустим, это все равно, но где же правда, товарищи?!Аркашка упивался, наслаждался, точно в июльскую жару погрузился по горло в прохладную воду и млел, и чуть шевелил пальцами ног. Великая силаправда: зная ее, можно быть спокойным. Аркашка был спокоен. Он судил прохиндеев.Стыдно, товарищи. И, главное, сами сидят возмущаются! Видели таких проходимцев? Ну, ладно, задумали обмануть сельповских, но зачем вот так вот сидеть и разводить нюни, что вас хотят обмануть?Аркашка искренне заинтересовался, хотел понять.Ведь вы на этом же самом месте похохатывали...но тут Аркашка увидел, что Ванька Селезнев показывает вовсе не детское удивление на лице, а берется за бутылку. Аркашка вскочил с места, потому что хорошо знал этого губошлепаломанет.Ванька!.. Поставь бутылку на место, поставь, Ванюша. Я же вас на понт беру! Велите ему поставить бутылку!
Плотники обрели дар речи.
А ты чего это заволновался-то, Шива? Ванька, поставь бутылку,иди к нам, Аркашка.
Правда, чего ты там один сидишь? Иди к нам.
Пусть он поставит бутылку.
Он поставил. Поставь, Иван. Иди, Аркаша.
Аркашка, прихватив свою недопитую бутылку, пересел к плотникам и только было хотел набулькать себе полстакашка и уже оттопырил мизинчик, как Ванька протянул через стол свою мощную грабастую лапу и поймал Аркашку за грудки.
A-а, Шива!.. На понт берешь, да? Счас ты у меня станцуешь. Танцуй!
Аркашка поборолся немного с рукой, но рука... это не рука, березовый сук с пальцами.
Брось...с трудом проговорил Аркашка.
Танцуй!
Отпусти, дурной!..
Будешь танцевать?
Тут плотники принялись рассказывать нездешнему бригадиру, как здорово Аркашка танцует. Ногами что выделывает!.. Руками! А тосам стоит, а голова танцует...
Голова?
Голова! Сам неподвижный, а голова ходуном ходит.
А Ванька все держал Аркашку за грудки, довольный, что надоумил товарищей с танцем.
Будешь танцевать?
Чудовищные пальцы сжались туже.
Буду... Отпусти!
Ванька отпустил.
Гад такой. Обрадовалсяздоровый?Аркашка потер шею.Распустил грабли-то... Попроси по-человеческистанцую, обязательно надо руки свои поганые таращить!
Не обижайся, Аркашка. Станцуй вот для человекаон никогда не видел. Ванька больше не будет.
Станцуй, будь другом!
Аркашке набухали стакан из своих бутылок.
Ванька больше не будет. Не будешь, Иван?
Пусть танцует.
Аркашка оглушил стакан.
Зараза,сказал он с дрожью в голосе.Еще руки распускает... Для всех станцую, а тыотвернись!
Ванька опять было потянулся к Аркашке, но ему не дали.
Станцуй, Аркашка. Ванька, отвернись,Ваньке подмигнули.Отвернись, кому сказано! Чего ты, в самом деле, руки-то распускаешь?
Нашелся мне, понимаешь...Аркашка открыто и зло посмотрел на Ваньку.Губошлеп. Три извилины в мозгу и все параллельные.
Ладно, Аркашка, станцуй.
Отвернись!прикрикнул Аркашка на Ваньку.
Ванька сделал вид, что отвернулся.
Аркашка внимательно, чуть ли не торжественно оглядел всех, встал...
Как он танцует, Шива,это надо смотреть.
Это не танец, где живет одна только плотская радость, унаследованная от прыжков и сексуального хвастовства тупых и беззаботных древних, у Аркашкиэто свободная форма свободного существования в нашем деловом веке. Только так, больше слабый Аркашка не мог никак.
Как Ванька Селезнев дергает задом гвозди!объявил Аркашка.
Этоназвание танца; Аркашка разрешил:
Ванька, гляди! Можно глядеть!и начал.
Дал знак воображаемым музыкантам, легкой касательной походкой сделал ритуальный скок... И опробовал половицу покрепченадежно. Выдал красивое, загогулистое колено, еще, ещеэто он показал, что как все-то пляшутон так умеет. Он умел еще иначе. Он посмотрел на Ваньку... Сделал ему гримасу, показал его, заинтересованного губошлепа... Потом потянулся, сонно зачмокал губамиВанька проснулся утром.
Плотники засмеялись.
Аркашка проковылял к стене, похрюкал, похрюкал, пригладил ладонями патлыВанька умылся. Потом Ванька стал жратьжадно, много, безобразно... Отвалился от стола, стал икать...
Плотники опять засмеялись.
Сука,прошептал серьезный Ванька.
Потом Аркашка дал козла и опять выработал сложное коленоконец утра. И вот Ванька на работе. Раз ударит по гвоздю, минуту смотрит на небо, чешется... Нашел даже вшу под рубахой, убил.
Падла,сказал Ванька.У меня сроду вшей не было. Даже в войну...
Тихо,попросили его.
А чего он выдумывает!
Тихо!
Потом Ванька загнал гвоздь криво, долго искал гвоздодер, гвоздодера у такого работника, конечно, нет. Тогда Ванька сел на гвоздь, напрягся так, что лицо перекосилось...
Плотники хохотали.
Ванька хотел было встать, ему не дали.
Аркашка мучился на полу...
Вот Ванька раскачал гвоздь, рывком встал... Взял гвоздь и забил правильно.
Плотники лежали на столах, мычали, вытирали слезы. И все, кто был в чайной, хохотали, даже строгая продавщица. Не смеялись только двоеАркашка и Ванька. Ванька свирепо смотрел на артиста, знал: теперь полгода будут помнить, как «Ванька дергал гвозди». Знал также, что отлупить Аркашку сейчас не дадут.
В завершение Аркашка опять сделал красивый круг, пощелкал чечеткой и сел к плотникам. Его хлопали по спине, налили стакан вина... Аркашка был доволен, посмотрел на Ваньку. Подмигнул ему. И почему-то именно эточто Аркашка подмигнулдоконало Ваньку. Он опять сгреб за грудки левой рукой, а правой хотел звездануть, размахнулся, но руку остановили. Ванька поднялся на всех.
Он, сука, видел, как я работаю?! Он критикует!.. Он видел?
Што ты, што тышуток не понимаешь. Уймись!
Вам шутки, а мне в глаза будут тыкать. Пусти!..
Ванька закусил удила. Швырнул одного, другого... Все повскакали.
Аркашка на всякий случай отбежал к двери.
Хаханьки строить?орал Ванька и еще одному завесил такую, что плотник отлетел к стене.
Аркашка сверкающими глазами смотрел на все.
Таких, Ванька! Таких!..вскрикивал он. Его не слышали.
Ванька рычал и ворочался, его не могли одолеть. Падали стулья, столы, тарелки, бутылки...
Зовите милицию!заблажила буфетчица.Они же побьют здесь все!..
Не надо!крикнул Аркашка.Не надо милицию!
Ша!сказал вдруг нездешний бригадир.Ша, пацаны... я валю этого бычка.
Бригадира услышали.
Кто, ты?удивился Ванька.Ты?
Отошли, пацаны, отошли... Я его делаю,бригадир стал подходить к Ваньке. Ванька изготовился.
Иди, падла... Иди.
Иду, Ваня, иду.
Иди, иди.
Иду,бригадир шел на Ваньку медленно, спокойно. Никто не понимал, что такое сейчас произойдет.
Боксер, да? Иди, я те по-русски закатаю...
Та какой я боксер!бригадир остановился перед Ванькой.Що ты!..