Князева МариДикарь
Глава 1. Тайный сговор отцов
У микрофона доктор биологических наук, профессор кафедры антропологии биологического факультета Московского Государственного Университета имени Ломоносова, Лев Алексеевич Виноградов (далее - просто Лев Алексеевич)
Мы не виделись и не созванивались с Ильёй Петровичем уже несколько лет - с тех самых пор, как он внезапно и скоропостижно вышел на пенсию, оставив официальную научную деятельность в прошлом, по неясной мне причине. Блестящий учёный-практик, внёсший неоценимый вклад в этнографию малых народов Сибири, проведший в научных экспедициях почти безвылазно около тридцати лет, вдруг потерял интерес к делу всей жизни и тихо одиноко зажил в однокомнатной квартире на окраине Москвы. Я подозревал, что он вряд ли мог совсем забросить свои изыскания, которые в какой-то момент превращаются для истинного учёного (каким, несомненно, и являлся мой добрый друг) в насущную потребность, и, скорее всего, занимается теоретической работой, что называется, "в стол", но не знал этого наверняка.
Признаюсь, я винил себя в том, что, живя в одном городе, мы совсем не поддерживаем связь, хотя прежде любили вместе проводить время в прекрасных, насыщенных научных дискуссиях, обмениваясь новыми знаниями и разрабатываемыми теориями. Я запомнил Илью как человека с на редкость живым, открытым новому умом и ясным разумом. И, конечно, правила хорошего тона требовали сначала восстановить добрые отношения при помощи бескорыстного общения, а затем уже обращаться к человеку с просьбой, но дело моё не требовало отлагательств.
В действительности, придуманный мной план отнюдь не казался мне блестящим. Скажу прямо, я намеревался втянуть былого товарища в весьма сомнительную авантюру, но дело в том, что судьба поставила меня в отчаянное положение, из которого я не видел ни одного разумного выхода, и приходилось пользоваться абсолютно ненаучными, можно сказать - древними кустарными методами. Без каких-либо гарантий и с возможным попаданием в щекотливое положение. Но что остаётся несчастному одинокому отцу, когда речь идёт о счастье его единственной и горячо любимой дочери? Одним словом, я позвонил Илье и попросил его о встрече.
Он был весьма удивлён моим приглашением, но согласился легко, а когда мы увиделись, то после неловкого приветствия и буквально минутного замешательства, быстро отыскали тему для разговора и пробеседовали добрых два часа почти без пауз.
Илья рассказал, что в самом деле разрабатывает одну занятную теорию о глубоких культурных связях народностей Горного Алтая, и даже поделился некоторыми теоретическими выкладками.
- Весьма интересно, весьма, друг мой! - похвалил я его и предложил выступить с докладом на осенней конференции по антропологии и этнологии в Новосибирске, но он наотрез отказался, заявив, что материал ещё слишком сырой.
Решив, что какой-никакой мостик между нами построен и лучшего момента мне не дождаться, я приступил к делу:
- Должен признаться, Илья, что пригласив тебя, помимо дружеского интереса, я испытывал потребность попросить тебя об одной... хм... услуге.
- В самом деле! - усмехнулся он. - Что ж, это очень интересно... право, если я чем-то могу тебе помочь, буду очень рад. Честное слово, Лев, я давно и твёрдо считаю себя твоим должником и совсем не забыл, как ты помогал мне на моём непростом исследовательском пути.
Я действительно прежде часто поддерживал Илью на научных заседаниях и совещаниях по поводу выделяемых грантов, но, разумеется, делал это не столько из дружеских чувств, сколько из уверенности в научных талантах и бесподобном чутье коллеги.
- О, это абсолютно неправомерно, друг мой! Если я в чём-то был тебе полезен в прежние времена, то это можно назвать моим посильным вкладом в науку, но никак не твоим долгом мне. Ни в коем случае не рассматривай мою просьбу как свою обязанность, но если вдруг она тебя не затруднит...
Мы с ним расшаркивались ещё несколько минут и в конце концов пришли к обоюдному заключению, что брат учёный всегда поддержит и сделает всё возможное для другого брата, даже если речь не идёт о деятельности на поприще науки.
- Скажи мне, как поживает твой единственный сын? - заговорил я наконец о сути.
Илья стрельнул в меня слегка нахмуренным взглядом:
- Тимур? О... прекрасно, у него всё прекрасно... - но озабоченный тон отца выдавал его истинные чувства: беспокойство, тревогу.
- Он женат? - не стал я ходить вокруг да около.
- Нет, - Илья устало качнул головой и испустил вздох сожаления, а после небольшой паузы добавил: - Это очень печалит меня, Лев, но винить некого, кроме себя самого.
- Винить? - непонимающе, даже возмущённо переспросил я. - Почему ты считаешь себя виноватым?!
- Ты ведь знаешь, как он провёл детство и юность. В совершенно диких условиях, слоняясь вслед за мной по горным аулам, и без женской ласки... Вот и вырос мой Тимур... как бы это сказать... несколько диковатым.
Каюсь, я не поверил ему:
- Ты преувеличиваешь! Он оставил тебя и вернулся в большой мир двенадцать лет назад. Неужели за это время общество не сделало из него более или менее приличного человека? Илья снова вздохнул:
- Боюсь, что первые восемнадцать лет жизни человека играют более важную роль, чем последующие пятьдесят. Кому как не тебе это понимать.
Я упрямо не желал признавать, что моя последняя надежда, мой отчаянный план невыполним:
- И всё-таки. В конце концов, Тимур жил и воспитывался среди людей и с крайне интеллигентным отцом... Он ведь и университет окончил?
- Бросил на третьем курсе. Сказал, что там не учат ничему полезному, чего бы он ещё не знал.
- Бинесом занимается...
- Да, к счастью, в этой области он смог реализоваться полностью - компания процаетает. Но это не избавило Тимура от одиночества.
- Извини, но я не совсем понимаю - в чём же загвоздка?
Илья принялся объяснять:
- Тимур на редкость прямолинеен, не выносит никакой лжи, лицемерия и притворства. Те
женщины, которых он встречал на своём пути, или пугались его странноватых манер, или желали извлечь из общения материальную выгоду, и это страшно его бесило. В конце концов, он разочаровался в наших цивилизованных барышнях, замкнулся и заперся на своей усадьбе. Кажется, с ним живёт какая-то женщина, но... это всё несерьёзно. Жениться он не намерен.
Я мечтательно усмехнулся, одновременно не выпуская из виду цель, но и оставаясь при этом искренним:
- А помнишь, как мы мечтали, когда родилась моя Ника, что они поженятся, когда вырастут..?
Илья усмехнулся намного более разочарованно, чем я:
- Разве что в шутку! Помилуй, нынче ведь не Средневековье, чтобы женить детей по воле родителей... - немного помолчав, он осторожно уточнил: - А что, Вероника Львовна тоже ещё не замужем?
Пришла моя очередь насупиться:
- Пока нет. Но намерения имеет.
- И попросила тебя помочь в выборе жениха? - Илья изумлённо приподнял кустистые седые брови.
- Если бы! - совершенно неинтеллигентно фыркнул я. - К сожалению, нет. И даже советы несчастного старого отца слушать не желает!
- В твоём возрасте и при твоём здоровье называть себя старым - это кокетство, Лев! -пожурил меня Илья с усмешкой. - А что касается авторитета отца, есть особая ирония судьбы в том, как к нам с тобой прислушивается целое научное сообщество и абсолютно игнорируют дети...
В его словах мне почудилось глубокое понимание и сочувствие - я буквально растрогался, осознав, как похожи мы в вопросах воспитания наших чад.
- Ты знаешь, всё, вроде бы, не так плохо, - принялся жаловаться я, вдаваясь в подробности. - Меня не игнорируют, со мной спорят, и уважительно, не хотят открытой ссоры, но... - я развёл руками. - Этот её кандидат... Называй это как хочешь: моей интуицией, моим знанием людей, жизненным опытом в целом - но я не могу его принять. Никак. Душа рвётся от одной мысли, что он заберёт и увезёт её... мою Веронику.
- Рано или поздно, это случится, Лев. Однажды она выйдет замуж, не за этого так за другого, и уедет от тебя.
- Да кто же спорит, Илья! Я это прекрасно понимаю и совершенно готов: как-никак, Нике 24 - было время подготовиться. Но этот итальяшка, чёрт его раздери...
- В самом деле! Итальянец? Наш коллега?
Я безнадёжно махнул рукой:
- Какое там! Непонятно кто, торгаш какой-то. Ника так и не смогла мне внятно объяснить, чем он занимается... Но богат - это факт. Швыряется деньгами так, словно у него их куры не клюют.
- В чём же проблема, Лев? Почему ты не веришь, что он сможет составить счастье твоей дочери?
- Не сможет. Уверен. Объяснить полностью не смогу, только какие-то обрывочные факты. Менталитет, например. Не мне тебе объяснять, насколько разные у нас культуры. Итальянцы - они... их всегда и везде слишком много. Они шумят, орут, машут руками, как сумасшедшие. Они вспыльчивые и излишне эмоциональные, а этот ещё и беспардонный. Сразу стал меня папой называть... ты знаешь, я не терплю фамильярностей от малознакомых людей. И разговаривает со мной так, будто я старый, ничего не понимающий дурак. Я, понимаешь?! Уверен, что у него не больше девяти классов образования, по нашей системе, да и те на сплошные двойки. А ещё он значительно старше Ники - ему явно под сорок. Он молодится, носит какие-то нелепые костюмы, но возраст так легко не спрячешь... Короче, сплошное недоразумение, а не зять. И, разумеется, он намерен увезти Нику к себе в Италию. Как она там будет, бедняжка - не
представляю. Языка не знает, совсем одна с этим... прощелыгой!
- Ника не говорит по-итальянски? - удивился Илья. - Как же она с женихом общается?
- Учит, - бросил я нехотя. - А он что-то там по-английски знает... но даже по сравнению со мной - чисто символически.
- Чудеса, - покачал головой мой старый товарищ. - И как ты намерен решать эту проблему?
Я потупился, ощущая лёгкое, непривычное для себя смущение.
Глава 2. Моё большое итальянское счастье
У микрофона дочь профессора антрополога, спортивная журналистка Вероника Львовна Виноградова (далее - Вероника)
Это было совершенно не в моём характере - так бесшабашно влюбиться в малознакомого мужчину намного старше меня и почти не говорящего на понятном мне языке. При том, что более или менее знала я их целых три: русский, английский и немецкий. Батюшка настоял. Сказал, каждая приличная, уважающая себя профессорская дочка должна говорить не менее, чем на трёх языках - иначе бросит тень на венценосного родителя. Поэтому, помимо музыкалки и секции тенниса, я всё детство ходила в языковую школу, да не абы какую, а самую лучшую - разумеется, на другом конце Москвы. В метро пристрастилась к чтению. К сожалению отца профессора, не бог весть какое интеллектуальное это было чтение. Думаю, он простил бы мне Лема и Стругацких, а может, даже и Агату Кристи, но Булычёв, Лукъяненко и Акунин - это было уже за гранью добра и зла...
Ну, в общем, вы поняли, что у нас с папой и прежде случались разногласия. Нет, вы не подумайте, батюшку я люблю всем сердцем, и всю свою сознательную жизнь стараюсь быть хорошей послушной девочкой, но побороть мамины мятежные гены порой бывает очень сложно. Да, она вышла в своё время за "занудного очкарика" и всю оставшуюся жизнь, до трагической гибели несколько лет назад, любила его и хранила ему верность, но во всём остальном это была на редкость свободолюбивая натура. Боюсь, что эта черта передалась и мне. Для начала, я не пошла в науку, хотя папа разве только физическое насилие не использовал в попытках убедить, что мой живой ум будто самой природой создан для удивительных научных открытий. Например, в детстве я на собственном опыте убедилась, что нельзя ставить керамический салатник на газовую плиту и греть в нём картошку. Расколется. Что жуки и бабочки не могут жить ни в закрытых банках, ни в спичечных коробках, а неизменно погибают там. Что нельзя стягивать с ёлки игрушки и гирлянды - она падает. Каждый раз, сколько ни стягивай. И так далее и тому подобное. Папа был против моего поступления на журналиста (что это за наука такая -журналистика?!), но надо отдать ему должное, вставать в позу не стал. А вот с Витторио вышло совсем другое...
Пару месяцев назад я со своей подругой и тренером Лерой отправилась в двухнедельный отпуск в Римини. Нам хотелось отведать чего-нибудь необычного, но при этом не превращать отдых в забег по достопримечательностям, а дать себе возможность отлежаться на шезлонге под нежные звуки морского прибоя. Итальянский курорт оказался тем самым сочетанием красоты исторических и художественных ценностей и восхитительного, расслабляющего, животворящего безделья с бокалом коктейля на большом белоснежном песочном пляже. А если совсем лениво - то у бассейна.
В первый вечер мы не стали посещать бар, так как очень устали с дороги, а утром я, по своей московской привычке, подскочила в шесть. Уточню, это в Москве было шесть, а тут, в Италии, ещё на час меньше. Дабы не будить сладко посапывающую подругу, я натянула лёгкую тунику и выскользнула из номера. Ещё вчера вечером, проводя беглую экскурсию по отелю, администратор показала нам просторную террасу на третьем этаже с белоснежными мягкими диванчиками и видом на море. Туда-то я и направила свои стопы, чтобы насладиться ранним итальянским утром в одиночестве. Но ошиблась. В деревянном кресле, обложенный подушками, сидел и курил мужчина довольно приятной наружности. Скорее всего, местный - об этом свидетельствовал южный тип внешности: смуглая кожа и чёрные, как смоль, вьющиеся волосы. Он не был молод, но и не стар, я бы даже не назвала его возраст средним - это было бы явным преувеличением. Крепкую мускулистую фигуру подчёркивал светлый костюм - кремовые брюки и белая рубашка поло, красиво натянутая на бицепсах. Печальные карие глаза задумчиво смотрели на горизонт - туда, где из мутной дымки, захватившей пространство между небом и большой водой, медленно, величаво поднималось дневное светило.
- Mi scusi, - извинилась я по-итальянски, но на этом мои познания в местной вежливости заканчивались и пришлось продолжить по-английски: - Я вас побеспокоила?
Незнакомец медленно повернулся, не без интереса, оценивающе посмотрел на меня и медленно покачал головой, а потом сделал приглашающий жест в сторону одного из диванчиков.
- Bella donna (Красивая женщина), - сказал он низким, хрипловатым голосом, пробирающим до костей. - No disturbare (никакого беспокойства).
У меня в буквальном смысле подкосились ноги. О его голосе можно было бы написать поэму, но я, как назло, потеряла дар речи и даже передвигалась с трудом. Правда, спеть ему оду мне бы в любом случае не удалось: мужчина явно не говорил по-английски, а я крайне слаба в итальянском. Поэтому просто скромно опустилась на предложенное мне место и так же, как мой случайный визави, уставилась на восходящее солнце, время от времени непроизвольно соскальзывая взглядом на незнакомца - очень уж он был хорош. Какое-то невероятное сочетание мужественной красоты, силы и спокойствия, от созерцания и даже просто ощущения которой всё внутри дрожит глубинной, неодолимой тягой.
Тогда у меня и в мыслях не было заводить на отдыхе курортный роман. Я пару месяцев как рассталась с женихом - одним из аспирантов моего отца - очень перспективным во всех отношениях молодым человеком.
Ума у Владика была целая палата. Он преподавал на биологическом факультете, писал кандидатскую и был настолько положительным, правильным, хорошим мальчиком, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Долгое время Влад оказывал мне знаки внимания, то приближаясь, то отходя в сторону, когда я начинала встречаться с другими. Со времени нашего знакомства и до начала отношений прошло несколько лет, и, насколько мне известно, всё это время он был одинок. После очередного разочарования в любви я как-то согласилась сходить с ним на свидание. Всё прошло вполне неплохо, мы даже поцеловались в конце - и закрутилось. Влад был беконечно мил и романтичен. Через пару дней признался мне в любви, не скрывал своих серьёзных намерений, не жалел ни времени, ни сил, ни денег на ухаживания за мной. Папа очень его поддерживал и вёл среди меня активную агитацию за своего подопечного...
А я? Что же я? До глупости сложный вопрос. Влад нравился мне, в целом. Он был симпатичным, начитанным, высоким (это важно для меня, ведь мой рост выше среднего, а рядом с коротышкой я бы чувствовала себя неловко). Но... - я иногда по полночи не могла уснуть из-за этого дурацкого НО. Чего мне в нём не хватало? Трудно ответить... Может, вот этой неприкрытой откровенной мужественности? Влад не отличался атлетическим телосложением, у него не было ни времени, ни желания посещать тренажёрный зал. Также не возьмусь утверждать, а только предположу, что его слепое обожание и готовность в любую минуту, условно говоря, лечь мне под ноги, чтоб я не намочила туфельки, теоретически должно было радовать и умилять меня, а на практике - роняло Влада в моих глазах. Вот такая извращённая женская логика...