Я лежал на ковре, укрыв наготу чем попало, кажется, это были её любимые белые гольфы. Сесиль пошла первая в душ, тут зазвонил телефон. Игнорироватьпервое, что пришло в голову, но он звонил так настойчиво и нудно, что я всё-таки решил поднять трубку, к тому же она пела под струями воды и ничего не слышала. После проклятого «Я слушаю вас», которое я по привычке всякий раз говорю, мне никто не ответил, слышалось только чьё-то удивление и потом сдавленное дыхание, я уже решил положить трубку, как голос Агаты спросил:
Это ты? Ты у неё? Позови её к телефону.
Она не может подойти сейчас.
Почему? Она в душе, наверное, подмывается?
Агата, ты вульгарна, и не вздумай мне сейчас закатывать скандал по телефону, в четверг встретимся и всё обсудим.
В ответ раздались короткие гудки. Одновременно открылась дверь в ванной, и вышла Сесилия в полосатом халате с чалмой на голове из розового полотенца.
Кто-то звонил?
Это была Агата!
С понедельника до четверга целых четыре дня, и как бы ни старался, ты проснёшься в одно прекрасное утро и поймёшь, что сегодня четвёртый день недели и вечером предстоит тяжёлый разговор с человеком, которого ты всё ещё любишь. Холодильник пустовал ещё со вторника, Сесиль как в воду канула, даже в магазин сходить не было настроения. И всё-таки кусок масла я нашёл, коврижка зачерствелого хлеба, крепкого, как картон, тоже нашлась, с вареньем неслыханно повезло, Агата как-то купила загадочную банку, на которой были изображены плоды баобаба. Осталось зарядить кофеваркуи завтрак готов. Я посмотрел на часыбыло восемь часов утра. Я вздохнул: до прихода Агаты осталось двенадцать часов. Сказать, что я был в смятении или сильно волновалсяэто значит ничего не сказать. Внезапно открылась входная дверь, и вошла Агата с двумя сумками, наполненными провиантом из супермаркета, я даже не успел удивиться, так быстро всё произошло. На ходу поздоровавшись, она пошла прямиком к холодильнику и стала перекладывать из пластиковой сумки пакеты в холодильник. Судя по тому, как быстро она это делала, было видно, что сильно волнуется. Одна из банок с клубничным вареньем упала на пол и вдребезги разбилась. Пока я вставал, глазами ища совок с веником, она успела схватить осколок стекла левой рукой и порезаться. Яркая кровь закапала на ломтики бурой клубнички, растекаясь маленькой лужицей на полу.
Агата, что ты делаешь! воскликнул я, беря её кисть за большой палец, порез оказался небольшой, но сильно кровоточил. Она посмотрела мне в глаза. Её взгляд был полным печали и страданья, нет, это не была боль от ранки, я видел её в детстве и с переломанной ногой, из которой торчал кусочек розовой кости, когда она, стиснув зубы, стоически терпела, это были мучения душевные, только сейчас я заметил, как она бледна. Я зажал ранку салфеткой, поцеловал её холодные губы и сказал:
Прости меня дорогая, усаживая её на стул.
Тебе нечего извиняться, это я во всём виновата.
Пластырь, йод, немного бинтавсего, что нашлось в домашней аптечке, оказалось достаточно, чтобы продезинфицировать и заклеить ранку. Сидя на корточках рядом с ней, перебинтовывая её бледную кисть с голубыми прожилками вен, я стал объяснять ей, стараясь немного успокоить.
Агата, почему ты так болезненно воспринимаешь мою связь с Сесилией? У тебя есть муж, я. Почему же мне нельзя иметь кого-то, кроме тебя, ты же не эгоистка, и это нечестно с твоей стороны, в конце-то концов.
Она понурила голову
У меня нет мужа, Максим, то есть как бы он есть и нету в то же время.
Я ничего не понимаю, дорогая, либо есть, либо нет, другого не бывает
Не торопи события, придёт время, и ты всё узнаёшь, а Сесиль ты забудь, так будет лучше для нас всех, она очень несчастная женщина. Нет для меня никого дороже тебя на этом свете, я потеряла всякий здравый смысл от любви к тебе, ты мой ангел, каждый миг, что проходит с тобой, это есть моё счастье, ты думаешь, я не мечтаю каждое утро просыпаться рядом с тобой?
Агата, для меня важно знать, ты скандалила с нею? Она как в воду канула, четвёртый день даже не звонит, я ходил к ней домой, и там никого нету.
Нет, я с ней, конечно, поговорила, но ничего удручающего между нами не произошло, что бы могло тебя насторожить, поверь мне.
И видно было по ней, что она досконально искренна, о чём говорила сейчас, как выплеснула наружу всё, что накопилось у неё за эти годы в потайных глубинах, самых темных колодцах души.
Нет, Агата, теперь ты выслушай меня, мне надоели всякие недоговорки, загадки, тайны. Хотим ли мы этого или нет, но каждый из нас живёт своей жизнью, и, как я понял за эти несколько лет, нарушать фактически сложившийся порядок вещей не в силах ни ты, ни я. Поэтому ты по-прежнему дорога мне, я люблю тебя, но у тебя семья, дети, у меня появилась Сесилия, которая также стала мне дорога. Оставим всё как есть, поверь, так будет лучше, ведь это ты, в конце-то концов, затеяла эту историю, секс втроём, за что я тебе, конечно, благодарен.
Это невозможно Максим! воскликнула она взволнованно.
Мне надоело это всё, Агата, я ухожу, даже, может быть, навсегда, прости меня. Наверное, всё же возвращусь к себе, мне надо немного отдохнуть от этого города.
Площадь Тертр после дождя, он прошёл здесь минут пять назад, необыкновенно освежил её смрадный воздух, временно убрав запахи кухонь, ресторанов и кофеен, расположенных по периметру улицы. Николя и Жаклин увлечённо что-то рисовали на своих полотнах, пахло пастелью и маслом, муза витала в облаках.
Опаздываешь, заметила Жаклин.
У него, кажется, неприятности, подметил Николя, прищуривая один глаз.
Как ты узнал?
Ха! Я профессиональный художник, не то что некоторые, замечать, что происходит вокруг, моё ремесло.
Нико, ты договоришься у меня сегодня! Рассказывай, что произошло?
С сегодняшнего дня я бездомный, раскрывая переносной мольберт.
У меня жена, дети, прости, друг.
Ты можешь остаться на пару дней у меня, пока не подыщем тебе что-нибудь подходящее.
Сегодня вечером будь с ней ласков, мой друг, тогда задержишься больше чем на неделю.
Я всё слышала, Николя!
Вечером вместе с Жаклин мы заехали ко мне, она осталась ждать меня на улице в машине, весьма плохо припарковавшись, заехав левой стороной на бордюр. Тем временем, спеша, я собрал что могкраски, одежду, любимую кофеварку, написал короткую записку Агате и вышел на улицу с одним потрёпанным чемоданом.
Да, небогато ты живёшь, заметила она, открывая багажник маленького «Рено-5».
Талант надо голодным держать, почему-то ответил я.
Садись, талант, окинув меня с ног до головы пустым взглядом с ухмылкой.
Я много слышал о парижских комнатушках под самой крышей домов, в которых когда-то жила прислуга, а ныне переоборудованных под квартиры. Теперь я видел её воочию. Довольно-таки непросто поместить на восьми квадратных метрах кровать, плиту, раковину, письменный стол и небольшую перегородку с душем, турецкий туалет, конечно, в коридоре. Жилищный кризис, бушующий в Париже, заставляет уже не одно поколение людей идти на подобного рода ухищрения, такие комнатёнкипросто находка для студента. Однако Жаклин очень нравилось жить в такой каморке, она даже гордилась ею, называя её «моя маленькая конура». Краски, холсты хранились под кроватью, воздух был спёртым, поэтому она быстро открыла окно, показала, куда поставить чемодан, и пошла сразу в душ, не задёрнув почему-то занавеску, не забыв при этом предупредить меня, чтобы я не подглядывал за ней. Через пару минут она вышла, распаренная, в роскошном пеньюаре на китайский мотив, который довольно-таки плотно облегал её пышные формы.
Максим, душ свободен, постарайся не брызгать водой по сторонам, как бы невзначай оборонила она, плавно передвигаясь в полной гармонии с соблазнительным бюстом, я кивнул головой в знак согласия и пошёл освежиться. После душа на столе меня ждала бутылка вина, фрукты и сыр.
Это для натюрморта? спросил я, прикидываясь дурачком.
Нет, это для нас, пока мы не сдохли, подобно фазанам, что ты малюешь по утрам, у неё всегда был неотразимый юмор и аппетитные бледно-розовые губы бантиком.
Отыскав в кармане сигареты, я закурил, пуская дым кольцами, она же начала рассказывать мне, как сложно писать контрастные натюрморты.
В постели, где мы очутились, когда начало темнеть, она оказалась довольно-таки проворной, чего я абсолютно от неё не ожидал. Большая ценительница древнеиндийской любви, то она сверху, то я, а на коленно-локтевой позе вдруг стала так визжать и покрикивать, что разбудила соседей справа, которые не преминули постучаться в стену, слева смеялись. Продолжая двигаться в набранном уже такте, она не могла не удержаться, чтобы не назвать свою соседку стервой и продажной девкой, от чего за стеной снова засмеялись, но Жаклин уже было не остановить. От этой весьма экзотичной перебранки и вида на её широкую спину с тату на пояснице в виде красного банта, я как-то обмяк, и не только я, день был трудный, и уставший свалился на спину. Теперь она уже просто орала на соседку, что этого ей никогда не простит и завтра утром у неё на столе будет её натюрморт с дохлым фазаном и грушами и бананом в одном месте. Я постарался её успокоить, поглаживая по мягкому боку, но тут же был отвергнут ударом локтя в живот. Подождав, когда она мирно засопит, я закрыл глаза, пытаясь заснуть. Весь день прокручивался у меня в голове разговор с Агатой, исчезновение Сесилии, жаркие объятия Жаклин, заснуть в тот день удалось только под утро.
Так длилось всю неделю, вплоть до понедельника, никакого подходящего жилья мы, конечно, не нашли, студенческий сезон был в самом разгаре, и я стал всё чаще задумываться о возвращении домой. Мои горы, поля, леса звали меня всё сильнее, я слышал их манящий зов, и не оставалось больше сил этому противиться, я себя всего исчерпал, до последней капли, в один прекрасный миг остался без любви и крыши над головой. Каждый день картины безмятежного детства всплывали одна за другой в моём усталом воображенииАгата и я купаемся на речке, собираем малину в лесу, рассвет над полем, покрытым цветами, осколок стекла в её сумке, первый поцелуй, её невинные объятия на чердаке дачи, письма каждую неделю.
К счастью, начался сезон, что меня отвлекло немного от грусти. Работы было навалом, натюрморты, портреты, пейзажи туристы охотно скупали, чуть поторговавшись ради приличия. Это открывало передо мной неплохую перспективу возвратиться к себе в провинцию хоть не с пустыми руками.
Уже под вечер, когда площадь начинает пустеть, усталость и голод берут своё, когда я начинал мечтать о горячем ужине и крепком сне под мягким боком Жаклин, кто-то сзади меня позвал. Это была Агата.
Максим, нам надо поговорить.
Вид у неё был немного странный, синие круги под глазами, бледные губы, такой я её ещё не видел. Посмотрев на Жаклин, я сказал ей:
Иди домой, дорогая, я позже подойду.
Бросив испепеляющий взгляд на Агату, она демонстративно поцеловала меня в губы, успев промолвить при этом:
Жду тебя, и с гордым видом женщины, уверенной в своей победе, с мольбертом в руках, не оборачиваясь, пошла в направлении машины.
Мы сели на террасе ближайшего кафе, я заказал себе пива и Coca-Cola для Агаты. Она молчала, поджав губы, пока не принесли заказ, отпила глоток и спросила:
Это твоя новая любовница?
Агата!
Впрочем, мне всё равно, если тебе хочется иметь кого-то ещё кроме меня, я согласна, перебила она смотря в сторону.
Агата, все эти дни я очень много думал, вспоминал наше детство, дружбу, любовь и пришёл к выводу, что самое лучшее, что мы можем сделать для нас, это расстаться. Я решил уехать назад в к себе в деревню, Париж не для меня, дорогая, у тебя семья, дети, так не может больше продолжаться, ты должна это понять наконец.
Ты больше не любишь меня? вырвалось у неё.
Агата!
Послушай меня, я пришла к тебе, чтобы передать просьбу Сесилии, она хочет попрощаться с тобой.
Да, а где она, почему она сама не позвонит?
Она не в состоянии это сделать, потому что лежит в больнице, у неё критическое положение, врачи от силы дают день-два.
Не может быть, авария, несчастный случай?
Нет, нет. Несколько лет назад у неё обнаружили опухоль около мозга, операция прошла успешно, как и реабилитация, но по прошествии некоторого времени болезнь приобрела агрессивное направление, появились метастазы. Вскоре после того, как вы расстались, ей стало очень плохо, и её увезли в реанимацию. Ты сможешь пойти завтра к ней со мной вместе?
Да, обязательно, конечно, прямо с утра и пойдём.
Больница, конечно, не самое лучшее место, где может оказаться человек, люди в халатах, запах лекарств, суета, больные, но нет ничего хуже, когда ты приходишь прощаться с близким тебе человеком. В твоей голове ты запомнил его смеющимся, жизнерадостным, а здесь вдруг ты видишь на его лице тень смерти, и это тебя не только пугает, но и заставляет взглянуть на мир совсем другими глазами. Сразу появляются различные тёмные мысли вроде как: жизнь коротка, все мы под Богом ходим, когда-нибудь и я здесь буду, нет, лучше от инфарктасразу, не мучаясь.
Она очень изменилась, лежала на чуть приподнятой подушке и сильно похудела. Черты лица заострились, потускнели, лишь только глаза, эти прекрасные миндалины, остались без изменения. Увидев меня, она попыталась сделать какое-то движение, но безуспешно. Я поцеловал её в холодный лоб и услышал, как её губы прерывисто зашептали:
Прости меня, прости.
О чём ты, прекрати. Береги свои силы.
Что-то наподобие улыбки появилось на её губах. Кто-то одёрнул меня за руку, рядом стояла медсестра в голубом халате и тихо попросила выйти, пришлось послушно удалиться.
На следующий день, в красивое солнечное утро, когда не было дождя и на городской клумбе напротив больницы цвели цветы один прекраснее другого, она умерла, эта редкая женщина с миндалевидными глазами цвета апатита.
Монмартр, как всегда, оживлён, туристы, художники, дети, не слушающиеся своих родителей, шустрые официанты, снующие с подносами тут и там.
А ведь я был прав, орхидеи завяли.
Завяли потому, что никто их не поливал, не любил, не разговаривал по утрам, сказала Жаклин, нанося синий мазок на большую красную грушу в середине натюрморта.
Жаль, я бы посмотрел, как ты жуёшь тюбик с краской, съязвил я
А может, он завял потому, что съехала бывшая хозяйка, тоска.
Тоже может быть.
Твоё решение бесповоротно, Макс? с нотками грусти робко спросила Жаклин.
Да, конечно, мы же с тобой вчера вечером долго говорили на эту тему, зачем ещё раз спрашивать? переводя дух, с раздражением.
Я просто подумала, может, ты передумал за ночь, хлопая карими глазками.
Мои дорогие друзья, меня ждёт моя провинция, я соскучился по полям лаванды, запахам чабреца и полыни, там у меня старушка мать и дом отца. Я полюбил Париж, он стал мне дорог, но родным он не будет никогда, моё сердце, душа остались в моих горах, лесах, там, где я вырос, где впервые влюбился и она мне сказала «да». Это всё очень важно для меня как для человека и художника.
Удачи тебе, не забывай нас, позванивай хоть иногда.
Летом приезжайте ко мне, у нас большой дом, будем вместе рисовать пейзажи.
Он уехал ночью, где-то в полтретьего, может даже убежал из этого душного города, а впрочемкакая разница. Ночной поезд нёсся через города и туннели, стуком колёс попадая в такт его настроениюуйти побыстрее из этого облачного мегаполиса. С каждым прошедшим километром всё дальше и дальше оставляя за собой Монмартр, могилку Сесиль, мастерскую, Агатуприближая при этом страну его детства, где ароматы полевых трав, бескрайние плантации душистой лаванды, словно картины Ван Гога, мелькали перед глазами, журчание горных родников, пение цикад, жужжание пчёл и стрекоз ещё никогда не были так трогательны и близки как сейчас. Только сейчас он начал понимать, насколько был счастлив с ней тогда, когда бегал по траве альпийских лугов, скользя на коровьих лепёшках, где маки росли им по колено.
Воздух, до предела разогретый солнцем, спелая вишня у них во дворе, вот он карабкается по стволу наверх и кидает вишни Агате, стараясь попасть по голове, а она, ничего не подозревая, кричит ему снизу, с лицом, измазанным красным соком плодов:
Хватит, не спеши, я не успеваю за тобой!
Через несколько лет он так же будет сбрасывать вишни ей вниз, но в этот раз пытаясь попасть за пазуху.
Когда у твоего мужа блестящая карьера и удобное положение на работе. Когда он согласен, что детей приносят аисты, потому что не может, и всё для того, чтобы сохранить своё доброе имя в обществе, которое обожает семейные драмы. А ты делаешь вид, будто думаешь, что деньги живут и размножаются в банке, для того чтобы тратить, не обращая внимания, куда и на что они так быстро уходят, это значит, что ты создала свой хрупкий мир из тонкого стекла.