Интересно, кто это? Не поймите неправильно за время учебы в Хартли я встречалась лицом к лицу с настоящими знаменитостями легендами музыки, которые внесли в ее развитие огромный вклад. И я уже не впадаю в ступор от того, что вижу перед собой лицо из телевизора.
Из машины выскакивают двое накачанных мужчин в черных костюмах явно чьи-то телохранители. Один из них открывает дверь «Ауди», и оттуда выходит высокий красивый брюнет с бесконечно пустым высокомерным лицом и по-модному впалыми щеками. Он смотрит на всю эту толпу, которая хочет прорваться к нему, не хуже, чем профессор Бланшет на самых глупых и безнадежных студентов, с усталым презрением, словно говоря: «О, господи боже, опять». Я готова поклясться, что красавчик видит в них не людей, а рой надоедливых насекомых, которые донимают его.
Это еще кто? удивленно спрашиваю я.
Лилит закатывает глаза.
О! Это наша звезда! говорит она со смешком.
Не такая уж и звезда, если я ее не узнала, отвечаю я, наблюдая за тем, как «звезду» пытаются увести к административному зданию. Телохранители идут по обе стороны от него, не давая прорвавшейся к машине толпе коснуться звездного тела, а тыл прикрывают охранники кампуса. Вслед им доносится восторженный вой девчонок-фанаток и вопросы журналистов. Мы подходим ближе, и некоторые из них я все же слышу:
Это правда, что вы расстались с Марго Белл?
Что является причиной вашего разрыва?
Вы встречаетесь со студенткой Хартли?
Пожалуйста, ответьте на вопрос мисс Белл бросила вас из-за измены?!
Прокомментируйте ваше расставание!
Одна из девушек умудряется пролезть между охранниками и хватает Лестерса за руку. Его реакция мгновенна он резко отталкивает ее, и она падает на асфальт. Кажется, никто, кроме меня, этого не замечает. Процессия движется дальше. Черноволосый парень с впалыми щеками ни разу не оборачивается он скрывается в дверях здания, на страже которых тотчас становится охрана, явно не желая больше никого пускать внутрь, и вся толпа медленно затихает, тухнет, как костер без дров.
О, это Дастин Лестерс, говорит Лилит, и в ее голосе нет места восхищению. Второй семестр, драматическое отделение.
Это имя я, кажется, где-то слышала. Но где, никак не могу вспомнить. В мире музыки я ас, а вот мир кино от меня далек. У Лилит все ровно наоборот, и мы постоянно друг друга просвещаем.
Он популярен? уточняю я. То, как актер оттолкнул фанатку, мне неприятно. Знаменитости не должны себя вести так. Он в ответе за тех, кого приручил, так ведь говорилось в «Маленьком принце»?
Неужели ты и про него не слышала? спрашивает с непередаваемыми интонациями Лилит. Ей хотелось произвести на меня впечатление, а из-за моего незнания этого не получилось.
Ты же в курсе, что я не секу в этой вашей актерской среде, беспечно отмахиваюсь я.
Ну уж его-то можно знать, Санни, осуждающе качает головой Лилит. О Лестерсе постоянно трубят все каналы по ТВ и новости в Интернете. Он снялся в фильме «Беглец по встречной» адаптации книги Джона Коно.
Теперь в ее голосе сожаление почему в ставшем воистину культовым кино снялся такой актер, как этот Лестерс?
Я читала книгу это занятный полицейский триллер. И припоминаю этот фильм несколько лет назад он шел во всех кинотеатрах страны как раз во время весенней сессии. Все сходили по нему с ума просто истерика какая-то была. А я так и не успела его посмотреть из-за учебы сначала были экзамены, потом я поехала на мастер-класс крутого гитариста Фреда Форси, а затем домой, к тете.
Джон сам выбрал его из нескольких тысяч кандидатов, продолжает Лилит, разглядывая длинные черные ногти. А еще он снимался в «Шоколад и аквамарин», «Белая тень» и «Господин воздуха и тьмы». Ну, это из известных работ.
Ни одно из названий мне ничего не говорит.
Он всегда так шумно приезжает на занятия? весело спрашиваю я.
Он вообще приезжает на занятия? переспрашивает Лилит и восклицает: Нет! Наша звездочка ужасно редко бывает на занятиях! Если приезжает раз в месяц это уже достижение.
А как же тогда он учится? удивляюсь я.
Как? ухмыляется подруга. Просто. Знаешь ли, людям свойственно любить деньги.
Я понимаю этот Лестерс просто покупает себе образование, хотя школа искусств Хартли позиционирует себя как свободное учебное учреждение, в котором могут сосуществовать самые разные стили, методы и подходы, однако при любом удобном случае руководство Хартли подчеркивает, что все студенты равны, несмотря на национальность, религию и материальное положение. Здесь ратуют за дисциплину. За списывание могут выгнать и это не шутка. За прогулы тоже. Но, видимо, как говорится, все равны, но кто-то равнее. Например, Лестерс.
Неплохо устроился старина Джастин, говорю я.
Дастин, поправляет меня подруга.
Плевать.
Мы идем дальше я чувствую легкий голод. Впереди нас уныло плетутся девчонки-фанатки. В их опущенных руках таблички с сердечками. Мечта Чета и парней из группы. Где-то неподалеку притаились журналисты. У меня в голове мелькает мысль, что однажды так охотиться они будут за мной. Я ведь стану знаменитой.
Я уверена в этом. И отчего-то мне смешно.
На обед уходит полчаса. Я беру гамбургер, овощи, куриные крылышки в столовой не хуже, чем в «Макдоналдсе», а на подносе Лилит лежит все, до чего она смогла дотянуться. Ведь заплатила целых десять долларов! Подруга довольно облизывается и с катастрофической скоростью уплетает все за обе щеки. Она довольно худа и сколько бы ни ела, не поправляется.
Обратно на улицу мы выходим сытые и довольные. Лилит нужно готовиться к завтрашнему экзамену, но мысль о Бене приводит ее в недовольство, и она сбрасывает его звонки. Подруга говорит, что хочет побывать на моем экзамене, потому что ей нужно отвлечься, я не возражаю. На нем, надеюсь, будет много людей в нашем классе он проходит весьма специфично, в парке.
Сейчас же я хочу репетировать напоследок. Я готова по всем фронтам, гитара мое все, но просто так сидеть перед экзаменом без дела кажется мне кощунством. И я ищу место, где могла бы обосноваться с гитарой. Естественно, все репетиционные помещения забиты под завязку. В коридорах столпотворение. На улице тоже людно.
Все занято. Всюду. Громкие звуки мешают сосредоточиться.
Голоса, голоса, голоса Хочется заткнуть всех разом.
Я начинаю раздражаться такое у меня иногда бывает, когда информационный шум берет свое.
Придумала! Пойдем за мной, вдруг тянет меня за руку Лилит, и ее темные глаза заговорщицки блестят.
Куда? с недоумением спрашиваю я.
Когда у нас все занято, мы репетируем в тайном месте, сообщает подруга. На крыше. Там никогда никого нет.
Она вытаскивает из сумочки ключи и машет ими перед моим носом.
Откуда? с любопытством спрашиваю я.
Сара стащила у профессора Бойд и сделала слепок, отвечает Лилит легкомысленно. Она и Сара занимаются в классе профессора Бойд по актерскому мастерству, и та довольно рассеянна.
Мне нравится эта идея, и мы идем в сторону здания, принадлежащего актерскому отделению. Я часто бывала тут в прошлом семестре подрабатывала, аккомпанируя на фортепиано во время подготовки к пьесе. А в этом я играю на фортепиано во время уроков в классе танцев. Если честно, это механическая работа. Ты исполняешь отрывок, танцор движения и пируэты, но буквально спустя пять секунд властный громкий голос преподавателя прерывает игру и танец и начинает наставлять и поправлять студента. А через минуту все повторяется. И повторяется. И повторяется. Одни и те же отрывки, одни и те же ноты.
В здании, в которое привела меня подруга, шума не меньше, но звуков музыки почти нет, зато появляется ощущение какого-то сюрреализма. Студенты, готовясь к экзаменам, повторяют свои роли: кто-то гневно, громогласно, бурно жестикулируя, кто-то радостно, почти торжественно, а кто-то едва шепча, с трагичной миной на лице. Настоящее царство эмоций.
Одна девчонка в углу надрывно рыдает, и я сначала, не разобравшись, порываюсь подбежать к ней, чтобы успокоить, но Лилит вовремя меня останавливает.
Это Блер, говорит она довольно-таки ироничным голосом. Не мешай ей. У нее роль жены, потерявшей мужа-военного во Второй мировой.
Как по заказу девчонка резко успокаивается и придирчиво смотрится в зеркало, проверяя, много ли слез.
Я только качаю головой.
Мы поднимаемся на последний этаж, Лилит украдкой оглядывается по сторонам и, пока никто не обращает на нас внимания, подходит к незаметной двери около лестницы, открывает ее и ныряет в пыльную темноту. Я следом за ней, освещая путь телефоном. Воздух тут пропитан горьковатым запахом сухих трав, как будто где-то по стенам развешены пучки полыни, всюду стоит ненужный, отбывший свой век реквизит и декорации. Что-то накрыто потемневшим брезентом, но что-то стоит просто так, и я с любопытством оглядываю старую облупившуюся вешалку, на которой висят гротескно блестящие наряды, обхожу лежащий на боку прибор для сценического освещения, перешагиваю через штатив. И вдруг вижу в голубоватом свете телефона киносъемочную хлопушку, ту самую штуку, которую используют при съемке кино, ассистент режиссера ловко щелкает и говорит скороговоркой: «Сцена первая, кадр третий, дубль второй!» Я тотчас наклоняюсь к ней, подбираю (с детства мечтала о такой штуке!) и хлопаю над ухом Лилит. Она взвизгивает от неожиданности и рывком поворачивается ко мне.
С ума сошла? шипит она. Положи ее на место!
Она моя, говорю я с улыбкой и глажу кончиками пальцев по гладкой деревянной поверхности кажется, что я касаюсь грифельной доски.
На ней трещина, смотрит на меня как на сумасшедшую Лилит. Брось ее!
Ну и что, это не повод для расставания, не теряюсь я. У меня, может, вся душа в трещинах. Ты же меня не бросаешь.
Темные большие глаза Лилит одаривают меня незабываемым взглядом. По ним можно прочитать все, что думает обо мне подруга. Мне становится смешно.
Хватит дурачиться, говорит она, но прекрасно понимает, что я и хлопушка теперь вместе на веки вечные. Ну, или по крайней мере, на ближайшие часы. Поэтому просто молча идет вперед, а я и хлопушка за ней. Затем мы поднимаемся по лестнице с высокими ступеньками, и Лилит отпирает вторую дверь, ведущую в шахту крыши.
Странно, говорит она озадаченно. Я разве не закрыла ее в прошлый раз?
Я пожимаю плечами. Она беспечно машет рукой.
Мы выходим из надстройки и оказываемся на залитой солнцем, плоской крыше.
Тотчас наши волосы начинает трепать теплый ветер, мы переглядываемся и смотрим вперед перед нами открывается чудный вид на кампус, а вдалеке я вижу зелень Лейк-грин парка. Люди кажутся мелкими, а вот небо все таким же далеким. По ушам ударяет густая тишина только спустя некоторое время понимаешь, что эта тишина относительная, звуки с улицы все равно проникают сюда, хоть и кажутся приглушенными. Но теперь ничто не мешает репетировать. Я хочу сесть на край крыши, спиной к солнцу, но Лилит не разрешает, говорит, что могут увидеть с улицы и тогда у нас появятся проблемы. Они не нужны ни мне, ни ей, поэтому мы устраиваемся на перегородке неподалеку от шахты. Мне кажется, что слабо пахнет ментоловыми сигаретами, но я не обращаю на это внимания.
Я достаю из чехла гитару, беру ее в руки, провожу пальцами по струнам и испытываю необъяснимое спокойствие, которое едва заметной теплой волной поднимается с ног и разливается по всему телу. Так происходит всегда, когда я касаюсь инструмента. Я словно меняюсь, становлюсь увереннее и безмятежнее. Время меняет свой бег, пространство расширяется, света становится больше. Музыка проникает в душу нота за нотой.
Лилит спрашивает меня, что я буду сейчас играть, и я говорю, что это будет музыка моего сочинения. На экзамене я буду исполнять ее и еще классическую сольную пьесу интерпретацию чаконы из партиты ре минор Баха.
Это что-то роковое? спрашивает Лилит с любопытством.
Ты думаешь, великий Бах был рокером? спрашиваю я иронично, удобнее устраивая гитару на коленях. Мне не терпится начать. В пальцах зуд.
О, эти твои несравненные шутки! Я про твое сочинение вообще-то, отвечает Лилит и сладко тянется.
Нет, отвечаю я задумчиво. Скорее, это лиричный этюд.
Лиричный, неспешный, эмоциональный но при этом сдержанный. И очень личный. Я долго не решалась играть эту вещь при ком-то, пытаясь довести ее до совершенства, не сразу понимаешь, что совершенства не существует. Идеальными бывают только мысли.
Отголоски этой музыки я слышала одним дождливым промозглым утром, после сна о дедушке и бабушке. Это были мои воспоминания о них, облаченные в ноты и свет, бьющий нескончаемым потоком из самой души. Я схватила гитару, включила звукозапись на мобильнике и стала играть то, что слышала, боясь пропустить хоть что-то, и мои пальцы летали по струнам как сумасшедшие. А потом на небе, перед моим окном, расцвела яркая радуга.
Я готова, говорит Лилит и хлопает мне.
Я начинаю играть. Мне не нужно контролировать руки они знают, что делать, потому что они делали это тысячу раз. Я медленно растворяюсь в мелодии, погружаюсь в нее с головой, как в бирюзовую морскую воду, опускаюсь все глубже и глубже, отчетливо видя перед собой тонны света. А может, я опускаюсь не в воду, а поднимаюсь в небо, рассекая эфирные облака. Поднимаюсь туда, к блестящему солнцу. С каждым лиричным перебором, с каждым невесомым свипом, с каждым воздушным легато все выше.
Музыка мое небо.
Музыка в моей голове.
Небо в моей голове.
Я не играю, лечу через воспоминания к родным улыбкам. Я там и здесь. Я в музыке.
Лилит сидит рядом, скрестив ноги и направив немигающий взгляд поверх крыш зданий. Она внимательно слушает меня и, когда я заканчиваю, поворачивается ко мне и внимательно смотрит сначала на лицо, затем на пальцы, которые все еще касаются струн.
Ты потрясающая, говорит мне Лилит, я не слышу в ее голосе фальши. Ей нравится, как я играю. Нет, правда, Санни, ты потрясающая.
Я смеюсь в ответ. Ее слова придают мне сил. И я уверена, что экзамен по специализации, который будет проходить в парке, я сдам на ура. Оценка будет высшей.
Ты сама это сочинила, да? продолжает расспрашивать Лилит. На ее щеках появился пудровый румянец, глаза блестят. Я хочу, чтобы мои глаза блестели так же, блеск чужой души всегда завораживает.
Услышала по небесному радио, говорю я со смехом, а она лишь отмахивается от меня. Лилит не верит, что я слышу музыку.
Всякие там звуки и голоса слышат только психи, не успокаивается она и осекается, а потом, лукаво улыбаясь, кладет мне на плечо ладонь. Знаешь, как говорит профессор Ли? Гениальность и безумие это два берега одной реки. Все с тобой понятно, толкает она меня в бок со смехом.
Правда, понравилось? спрашиваю я.
Это было о-фи-ги-тель-но, говорит Лилит по слогам. Лицо ее становится задумчивым. Знаешь, как-то в классе профессора Макинтайра мы делали одно упражнение. Каждый из нас получал трек, слушал его и затем вживался в образ музыки, как в роль. Становился ее персонификацией.
Образ музыки? переспрашиваю я. Упражнение кажется мне занятным. Вечно на драматическом факультете используют какие-то околопсихологические штучки.
Да, энергично кивает подруга. Нужно было прочувствовать музыку и понять, о чем она. А потом перенести это на свое тело. Классная вещь! Но тогда мне это казалось глупостью, потому что мне попалась та певичка, как ее Она щелкает пальцами, пытаясь вспомнить имя. М-м-м, у нее был хит со словами «Я тебя любила, только не простила, к небу отпустила, а потом забыла».
Поет Лилит так себе, а когда при этом гнусавит получается полный кошмар.
Шарлин Эстин, говорю я пренебрежительно.
Я не сильна в кинематографии, но о музыке я знаю многое. Эстин очередная поп-дива на три сезона, бесталанная, но амбициозная. Из-за таких, как она, поп у многих ассоциируется с некачественной однодневной музыкой. Чего только стоят одни слова! А мелодия хоть и заедающая, но кажется, что ты уже где-то слышал ее и не раз. Однако у Шарлин Эстин крутой продакшн. Грамотный продакшн в наше время восемьдесят процентов успеха. В Хартли с недавних пор есть целый факультет, на котором обучают ведению музыкального бизнеса. Кирстен все время подбивает меня найти там себе парня, чтобы он потом работал с нашей группой.