«Не жди меня? Занят? Я же сказал? хлопаю я глазами. Ох, чувствую, трудно мне с тобой будет, Рыженький мой».
Прямо Пещера Алладина, а не мужик. Столько загадок и тайн, что пока выстоишь очередь из сорока разбойников за сокровищами, все заклинания забудешь. Чи откройся, Сим-Сим. Чи закройся. Чи Галына. Чи Полына. Чипполина моя, бородатая.
До гостиницы идём молча. Не потому, что не о чем говорить, а потому, что я не могу спросить про телефонный разговор, что подслушала, а кроме него, ничего теперь не идёт на ум. И хотя есть подозрение: Хитрая Борода знает, что я всё слышала, но ведь тоже коварно молчит, пока я пытаюсь найти хоть какое-то логическое объяснение его поведению.
Такое стойкое чувство, что он говорил с женой или с женщиной близкой, но настолько ему наскучившей, что он не удосуживается даже что-то объяснять. Бывшая, что увязалась за ним на Хайнань? Навязчивая поклонница? Или какая- нибудь местная, что тут сохнет по нему? Прознала, что он прилетел и заманивает теперь, названивает.
И хоть с ним хорошо и молчать, этот Милый Друг, прервав затянувшую паузу, пытается что-то рассказывать. А ясильно не хромать. Всё же новые туфли на влажную кожу, да щедро сдобренные пескомсмерть ногам. Но я ещё недолго терплю, а потом останавливаюсь.
Подожди, жалею я свои несчастные конечности где-то посреди рассказа о финале конкурса «Мисс Мира», что проходит на Хайнане уже седьмой раз. Слегка выдернув ступню из туфли, с досадой разглядываю свежую мозоль.
И ты молчишь? присвистывает Танков.
У меня есть с собой лейкопластырь. Сейчас, лезу я в сумку.
У тебя есть с собой я, не давая опомниться, поднимает он меня на руки.
Спасибо! хватаюсь я за него как за спасательный круг.
А что мне ещё остаётся? Только обнять его за шею. И, пожалуй, я останусь здесь жить. Вот на этом могучем плече. Совью себе гнёздышко где-нибудь между кадыком и ключицей (в бороде) и повешу табличку «Посторонним В».
Не за что. Два года хожу в спортзал. Наконец, пригодилось, улыбается моё Лохматое Гнёздо.
И мужественно несёт меня до гостиницы.
И не спрашивает на какой этаж нажимать, даже в шутку.
Ставит на пол возле двери моего номера. И хотя вижу, что устал, но мне так эгоистично не хочется покидать его сильные руки.
«Чёрт! Надо, Лана, надо!»
У меня к тебе большая просьба, подпирает он плечом стену, пока я роюсь в сумке в поисках ключа. В любой непонятной ситуации, пожалуйста, звони мне. Хорошо?
Хорошо, киваю я и достаю телефон, словно проверяю полученные сообщения, тут же полетевшие, учуяв бесплатный вай-фай.
И, не ожидая подвоха, Мой Заботливый удивлённо дёргается, когда в его кармане хриплым басом взрывается саксофон. Что-то пронзительное. Джазовое. Чувственное, сильное, редкое, глубокое.
«Так вот, значит, как я для тебя звучу, улыбаюсь я. Скажи мне, какой на меня рингтон, и я скажу, как ты ко мне относишься. Не скрою, за душу берёт».
А я, пожалуй, поставлю на него Тимати «У тебя есть борода? Я скажу тебе: «Да».
Ла-а-ан? не глядя на экран, а только на меня, отвечает моя Борода.
Я не могу найти ключ от номера, пожимаю я плечами.
Ты держишь его в руке, глазами показывает он.
«Вот дура», качаю я головой, глядя на зажатую в руках карточку. Я достала её, зажала вместе с букетом и клапаном сумки, а потом стала рыться внутри.
Замок бодро пикает, зажигается зелёным и щёлкает.
До завтра? протягиваю ему руку.
До завтра, бордо пожимает он её, но не отпускает, придерживает, пока я её тяну. Вот в его руке ладонь. Только пальцы. Кончики пальцы.
А потом он мягко дёргает меня к себе. Прямо с ходу перехватывает за шею и нет, не целует.
Закрыв глаза, обжигает своим дыханием. Немножко колет щетиной. Легонько, невесомо касается губами моих губ. И стоит, глубоко вдыхая, словно не может мной надышаться.
И время стоит вместе с ним. Тикает, как часы, в которых села батарейка, но стрелки только вздрагивают, но не идут. Ждут. Ждут, этого поцелуя.
Ты же знаешь, что у китайцев всё своё? шепчет он. Так вот у них есть и свой поцелуй. Китайский. Нужно вдыхать дыхание друг друга.
И на мой выдох делает глубокий вдох. А я следом жадно вдыхаю выдохнутый им воздух. Он снова втягивает в себя мой, яего. И так пока у меня не начинает кружиться голова.
Спокойной ночи, моя долгожданная, шепчет он, придержав меня, покачнувшуюся, за талию, и улыбается. И знаешь, что мне сегодня всю ночь будет сниться? Девушка в красном кружевном белье. До завтра! На этом же месте в семь утра.
Глава 38
И в семь утра нас с Елизаветой Марковной действительно будит стук в дверь.
Вставай, соня, ничуть не стесняясь зевающую старушку, склоняется надо мной эта Ранняя Пташка. Убирает волосы с лица. И щекочет бородой, заставляя улыбнуться. С добрым утром!
Привет! потягиваюсь я.
Встанешь сама или отнести тебя в ванну?
Тёмка, я сейчас сама отнесу тебя на горшок, грозит ему Елизавета Марковна.
Дай девчонке поспать. Отпуск. Марш отсюда!
Жду тебя в спортзале, ничуть не смутившись, целует он меня в щеку и, пританцовывая и напевая вслух, звучащий у него в наушниках мотив, уходит.
Неужто пойдёшь? всплёскивает руками старушка, когда я сажусь, как зомби, растрёпанная и открыв только один глаз.
Люблю я его, выдаю я неожиданно для себя, и сползаю с постели.
Ну, тогда иди, раба любви, смеётся она. И может, мне кажется, но по дороге в ванну так отчётливо это слышу: «Господи, дай бог! Дай-то бог мальчику счастья».
Но может, и показалось. По крайней мере в лифте, когда, почистив зубы и заплетя косу, я спускаюсь вниз, это кажется мне слишком личным, каким-то семейным что ли. «Тёмка. Горшок. Мальчик». Но думать об этом некогда. Он уже вспотел. Он уже бугрится мышцами как Дуэйн Скала Джонс. И он спрыгивает с беговой дорожки, чтобы встретить меня у входа.
Тём, у меня свой план, ищу я глазами коврик. И расстелив, ставлю перед собой телефон.
Если что, я рядом, хватает он какие-то неподъёмные гантели.
И я знаю, зачем он меня позвал. Знаю зачем, блестя вспотевшими плечами, держит ноги, когда я качаю пресс. Знаю, зачем, тяжело дыша, даёт мне хлебнуть воды из своей бутылки.
Это сближает. Это безумно сближает. Когда я вытираю стекающий по его вискам пот, когда слышу у плеча его тяжёлое дыханье, я так отчётливо это вижу Нет я точно знаю, как это будет. Как напряжётся кубиками его каменный пресс, как он резко выдохнет, содрогаясь в мучительном финальном спазме, уткнётся тяжело дыша в моё плечо, перекатится на спину, откинет волосы с мокрого лба и так же, как сейчас, ничуть этому не смутится. Чёрт, а я им уже брежу!
Как только ты это терпишь, позже на берегу отворачивается он, не в силах смотреть, как медленно, дрожа от холода, шажок за шажком я захожу в море.
Ныряет с разбега. И ждём меня там, дрейфуя на волнах, как айсберг, пока я ледоколом плыву к нему.
Когда привыкаешь, из воды не хочется вылезать, правда? обхватываю я его руками, ногами, и всеми своими другими конечностями, будь они у меня, как краб.
Сказал бы я тебе откуда сутками не хочется вылезать, но не буду предвосхищать, улыбается он.
И на завтрак в большую отельную столовую мы тоже первый раз приходим вместе. И я, оказывается не видела и половины блюд, что здесь подают. Йогурт с хрустящими хлопьями, что он налил себе целую чашку, так точно. А ещё всякие печёные вафли, блинчики, сгущёнку, повидло, мёд.
А вашем роду медведи были? спрашиваю я, глядя как он облизывает сладкую ложку.
Только бурые, улыбается он. Поэтому зимой я всё равно мёрзну.
А потом, когда мы уже едем в автобусе на экскурсию, он склоняется к моему уху и словно в продолжение этого разговора добавляет:
Я понял о тебе ещё кое-что. Ты любишь старые советские фильмы.
И мультфильмы, добавляю я шёпотом. Наши старые мультикивообще огонь!
Ну что вам ещё рассказать, чего вы не знаете, выглядывает в окно наш гид Иван. Вот, например, туристы часто спрашивают: а зачем на окнах решётки?
От воров? отвечают ему с передних мест.
И от них тоже, улыбается тот. Но во вторую очередь от обезьян. Сейчас, правда, говорят, их стало меньше, когда основную часть перевезли на обезьяний остров. А в первуюот тайфунов. Очень накладно постоянно стеклить окна, когда тайфуны случаются по нескольку раз в год, и сносит порой не только крыши.
А давно построили стеклянный мост? снова спрашивает кто-то неугомонный с первых кресел.
Открыли буквально в августе, поясняет неунывающий вид.
И первой неожиданностью, когда мы приезжаем на место, откуда начинается наша длинная пешая экскурсия, для меня становится холод.
А второй, что те две куры, что мы встретили в аэропорту, оказывается приехали с нами.
Привет, Кирилл, присев на корточки, за руку здоровается Артём с мальчишкой (тем самым шестилетним парнем). Помню, пока я шла за его чемоданом, они и там с ним за руку здоровались. Как мужик с мужиком. И как старые знакомые, кстати.
Привет, а ты ещё приедешь к нам в гости? впадаю я в ступор, когда Кирюша радостно отвечает на рукопожатие. И это несмотря на то, что всё ещё откровенно дрожу от холода. И стою рядом.
А меня в гости с собой возьмёшь? хмыкаю, когда мой Как Всегда Неожиданный снимает свою клетчатую рубашку и наряжает в неё меня.
Это не то, что ты думаешь, шепчет он, ещё и сверху обнимая меня руками.
А что я думаю?
Что я их трахал обеих разом, улыбается он.
Ну, я честно говоря, думала, что по очереди. А может, только одну из них. Но чувствую опять тебя недооценила.
Не хочу тебя разочаровывать. Но всё то время, пока одну из них, или обеих, или по очереди трахал Захар, я играл с ребёнком в бильярд в лобби отеля, поэтому Кирилл меня и запомнил. И было это, кстати, не на Хайнане.
Тот самый Захар? сейчас просто морщу я лоб, чем на самом деле думаю откуда я его знаю.
Тот самый, кивает Артём. Но бухали мы вместе, да. Эти две «подруги»показывает он пальцами кавычки, просто не мой формат.
А что твой формат? продолжаем переговариваться мы, двигаясь по каменным ступеням в гору.
Как бы сказать, чтобы тебя не обидеть, почёсывает он затылок, а потом наклоняется к самому уху. Женщины постарше. В плане именно такого времяпровождения. Они точно знают, чего хотят. Или девчонки попроще. Такие открытые, позитивные, горящие. С ними интересно. А такие вот пафосные тёлочки,
морщится он, слегка кивая на этих двух подкачанных, местами на тренажёрах, местами силиконом, девиц, в постели бревно бревном. Умаешься напрягаться, вытирает он якобы пот.
А потом достаёт из кармана резинку и убирает волосы в хвостик на затылке.
И что мне теперь делать с этой информацией? не пойму я, косясь на его потрясающий хвостик, он прикалывается надо мной, вот так невзначай рассказывая такие подробности, непринуждённо настраивает на нужный лад или это всё же правда, когда в небольшом гроте рассматриваю мелкие жёлтые цветы орхидей, похожие на балерин в платьицах.
Забудь её, щёлкает он камерой телефона, вынуждая меня корчить рожицы, вместо того, чтобы замирать в самом выгодном для себя ракурсе. Всё это не имеет никакого значения. И не вздумай сравнивать. Они, показывает он рукой на уровне пояса, а потом поднимает руку выше головы. Ты. И вообще, всё это было до того, как ты появилась в моей жизни.
А до этого та девушка, из-за которой ты бросил невесту. А до этого та, на которой ты хотел жениться. А перед ними и после женщины постарше или попроще. Уже забыла, делаю и я снимок, когда он зарывается носом в цветы.
С прошлым бесполезно бороться, обнимает он меня за плечи, когда мы надеваем замшевые бахилы, чтобы выйти на стеклянный мост. Его не изменить. Но оно всё время будет напоминать о себе. Твоё. Моё. Поэтому прекрати из-за него хмуриться. Просто прими.
Пусть твои бывшие подружки тебя пожалеют, что тебе досталась такая грымза жена, передразниваю его, намекая на ту встречу в аэропорту, когда он назвал меня Танкова, а они уже сами додумали, что он женился, и убегаю вперёд.
Даже сама спускаюсь по ступеням из разноцветного радужного стекла.
Предпочитаю, чтобы мне завидовали, догоняет он меня в два прыжка, как лев антилопу, и закидывает на плечо.
Глава 39
Артём, чёрт бы тебя побрал, луплю я его по спине, а потом сдаюсь и повисаю как тушка подстреленной белки. Ненавижу тебя.
Буду тебя носить, пока не прекратишь вредничать, кусает он меня за ногу, чуть пониже филейной части. А мы между прочим идём по стеклу. Но у этого Геракла Рыжебородого реально словно в одном месте батарейка.
Дядя Артём, а куда вы её несёте? догоняет нас Кирилл, пока там у своего рикши на спине, я пытаюсь делать вид, что не шалю, никого не трогаю, починяю примус. Она боится, да?
В светлое будущее, запыхавшись, всё же опускает этот чёртов силач меня на идеально прозрачное «ничто».
И да, блин, она боится, замираю я, боясь пошевелиться. С ужасом гляжу на деревья, огромные камни и всё, что там далеко внизу под моими ногами сулит мне «светлое будущее», если туда навернуться. И честно пытаюсь побороть этот страх.
Четыреста метров стекла с видом на моретакова длина этого моста. И этот абсолютно прозрачный переход с арками, обзорными площадками и лестницами простирается над тропическим лесом и вьётся между гор.
А я не боюсь. Смотрите, радостно подпрыгивает пацан, а потом ретируется к матери, обогнув, стоящую справа от нас скалу.
Как ощущения? протягивает мне руку мой Хвостатенький.
Феерические, делаю я первый самостоятельный шаг, убедив себя, что всё это просто беспричинный страх, просто обман зрения и ничего больше. А здесь всё надёжно, всё проверено, всё соблюдено. Заткнитесь чёртовы инстинкты! Вон какие надёжные металлические конструкции всё это держат и скрепляют!
Сейчас будут ещё лучше, тянет меня за собой Тёма-сан, с этим хвостиком, похожий на самурая, огибая, такое ощущение, что всех полтора миллиарда китайцев, которые, конечно, пришли с нами и сюда.
Что-то пояснив на их мяукающем языке, он неожиданно выставляет в узкий проход к смотровой площадке красные «буйки» и мы остаёмся одни, а остальные тамза выставленным пластиковым ограждением.
Смотри, разворачивает он меня лицом к морю и встаёт за моей спиной. Мы на высоте четыреста пятьдесят метров над землёй. Под нами полтора гектара тропического леса. Над нами бесконечное небо.
И мы словно парим, заворожённо развожу я в стороны руки у прозрачного ограждения, подставляя лицо ветру. И замираю, глядя на безбрежное море, нежноголубое с бирюзовой кромкой прибоя. И небо над ним, нежно-сиреневое, бескрайнее, с белыми барашками облаков. Так красиво, что хочется взлететь.
Лети! подхватив за бёдра, поднимает он меня над ограждением, а потом сажает на плечо и кружится, кружится вместе со мной.
Ле-чу-у! поднимаю я руки ещё выше и закидываю голову.
Дух захватывает, какая красота! Какой простор! Высота!
Так и парила бы. Но пора и честь знать, парень-то не железный. Опираюсь на его протянутые ладони, чтобы спрыгнуть вниз. Хватаюсь за шею и оказываюсь в его объятиях.
И вдруг понимаю, где моя настоящая покорённая высотав его глазах. Где головокружительность небав наших взглядах, что соединяют и море, и облака. И что может быть лучше, красивее, невероятнее всего этого? Только одно. Его самый первый. Самый настоящий. Самый долгожданный поцелуй.
Мама! Ма. Ма. Ой, мамочка!
Знаете, на что похож плохой поцелуй? На еду. Тебя облизывают, посасывают, покусывают. Причмокивают. Сминают как десерт, терзают губы. И всё время норовят проглотить.
А на чтохороший? Для меняна отличную тренировку. Когда дрожание мышц, подгибающиеся колени, слабость во всём теле, а ты безмерно, безмятежно, непростительно счастлив. И никакой физиологии. Губы, зубы, щетина, языкесть они? где они? не замечаешь.
А его поцелуй Обхватив его за плечи, прижавшись животом к его животу, я чувствую себя как на исповеди. Потому что его словно нет. Он растворился. В моих грехахбезгрешный, бесплотный. В моих желанияхоткровенных, тягучих. В моих мечтахблаженных и чистосердечных.
Целебным ядом, первым причастием, молодым вином вливается в душу и остаётся там. И это уже не повернуть вспять.
Стирая отпечатки сотен других поцелуев. Прощая мне все мои грехи. Обновлённую, дикую, жадную он возвращает меня мне и разрывает эту связь.
Тихо, тихо. Не падай, подхватывает меня, когда, запрокинув голову, я откровенно повисаю у него на руках. Когда он сам едва справляется с дыханием. С биением сердца, что рвётся наружу из его груди.