Запретная королева - ОБрайен Анна 14 стр.


 Нет, милорд, прямо сейчас.  Я гордо подняла подбородок еще чуть выше.  Будьте любезны.

До последней секунды я думала, что Генрих мне откажет, даже теперь. Думала, что он прикажет мне уйти. Но вместо этого мой муж лишь коротко кивнул Хамфри и епископу, и те оставили нас одних.

 Итак? Вы говорили о каких-то новостях.

 Да.  То, как глубоко мои ногти впились в сжатые в кулак руки, сигнализировало мне о том, что моя смелость имеет границы.  Я ношу вашего ребенка.

Ощущение было такое, будто я на публике разделась до нижней сорочки. От повисшей в комнате тишины у меня по коже побежали мурашки. Генрих выронил лист пергамента, который держал в руках, и тот упорхнул на пол; впервые с моего появления в этой комнате король посмотрел на меня по-настоящему внимательно.

 Я ношу вашего ребенка,  повторила я.  Думаю, он родится накануне Рождества, и молю Господа, чтобы это был сын.

Эти произнесенные вслух слова вызывали во мне несравненное чувство радостного возбуждениянаконец-то я сделала нечто такое, что вызовет у Генриха подлинное одобрение. Безусловно, это должно изменить ситуацию. Это заставит его вновь обратить на меня если не любовь, то, по крайней мере, внимание. Я ношу его сына, и он будет благодарен мне, будет внимателен и не станет относиться к своим супружеским обязанностям пренебрежительно, напоминая в постели ленивую служанку, которая, убирая комнату, сметает пыль под ковер. Я знала, что это было лучшее, что я могла совершить для Англии.

Поскольку открытие это я сделала лишь за несколько дней до возвращения короля, мой секрет пока что знала только Гилье, каждое утро державшая передо мной тазик, когда у меня начинались приступы рвоты. Я рожу Генриху ребенка, завоюю его благодарность и докажу, что заслуживаю уважительного отношения к себе не только потому, что согласно подписанному в Труа договору, который вот-вот должен быть ратифицирован парламентом, принесла ему французскую корону, но также благодаря наследнику, которого я ему подарю. И наш с ним сын станет королем Англии и Франции одновременно.

Я приказала себе стоять неподвижно, пока Генрих смотрит на меня из-под сдвинутых в одну линию бровей. Я даже не показывала ему своего удовольствия. Пока что не показывала. Но почему он ничего не говорит? Почему не испытывает такого же восторга, как и я?

 Генрих,  сказала я, так и не дождавшись ответа.  Если у меня родится сын, вы достигнете всего, к чему так стремились. И объедините короны Англии и Франции.

О чем он сейчас думает? Его взгляд был непроницаем, тело напряжено, вышитые на груди леопарды хранили неподвижность.

 Наш ребенокнаш сынстанет королем Англии и Франции,  продолжила я, занервничав и лишившись присутствия духа.  Разве вы не рады?

Это наконец сработало. Лицо моего мужа вдруг озарилось яркой улыбкой, как это было в день нашего знакомстватогда у меня едва не подкосились колени. Так же улыбка Генриха подействовала на меня и сейчас. Точно так же. «Господи, помоги мне!»  подумала я. Генрих в три торопливых шага подошел ко мне и принялся целовать мой лоб и губы с таким пылом, какого я за ним прежде не замечала.

 Екатерина Моя славная девочка Это самая лучшая новость, на какую я мог надеяться! Мы закажем мессу. Будем горячо молиться о сыне. О сыне, именем Господа нашего! Идите же переоденьтесь. Мы поедем в аббатство, чтобы отметить этот знаменательный день!

Быстрое прикосновение к моей щеке, и Генрих, еще раз поцеловав мне напоследок пальцы, оставил меня; от горького разочарования я готова была расплакаться. О, как бы мне хотелось, чтобы муж заключил меня сейчас в объятия, осыпал нежными поцелуями, доверительно признался мне, что счастлив, что думал обо мне, что скучали даже что благодарен мне за выполненный королевский и супружеский долг.

Но вместо этого он лишь бросил:

 Мне необходимо поскорее закончить дела.

Его лицо продолжало светиться радостными эмоциями, но руки уже держали какие-то важные документы, и глаза были устремлены на них.

 А потом мы вместе со всей страной отпразднуем величайший подарок, который вы мне сделаете.

Величайший подарок. Это тем не менее не помешало Генриху торопливо закрыть за мной дверьон выпроводил меня искать, что бы такого праздничного надеть сообразно столь чудесному поводу. Возвращаясь в свои покои, я уже не бежала. Я шла медленно, раздумывая над тем, что мое место в жизни Генриха всегда будет второстепенным по сравнению с его ролью венценосца.

Может быть, все изменится после рождения ребенка?

Нет, недели, проведенные врозь, ничего не изменили. Я, точно обделенное вниманием дитя, видела любовь там, где ее не было, а имела место лишь терпимость и умеренное расположение. От надежды на нечто большее я отказалась еще в Беверли, после того как Генрих не рассказал мне о своем горе. Теперь я оставила пустые ожидания, даже когда, облаченная в роскошное синеекак одежды Девы Мариис золотым шитьем платье и накинутый мне на плечи королевский плащ из меха горностая, праздновала это знаменательное событие в аббатстве, где хор пел мне хвалебные песни, провозглашая королевой, которая вскоре станет матерью наследника английского престола.

В этот миг мне улыбались даже мои придворные дамы.

 Вы останетесь здесь, в Вестминстере,  сообщил мне Генрих, провожая в мои покои после очередного бесконечного пира, устроенного по этому случаю для иностранных послов; сказано это было тем же тоном, каким он последний час раздавал многочисленные приказы.  Как только родится сын, вы обязаны немедленно известить меня об этом.

Мой муж готовился к неумолимо надвигающемуся событиюотъезду с армией в Кале. Я не стала тратить время на то, чтобы поинтересоваться, буду ли я его сопровождать. Если Генрих не хотел этого, когда объезжал территории мирной Англии, то явно будет против во время военной кампании, сопряженной с непредсказуемыми сложностями. Светлые дни нашего медового месяца, когда супруг ублажал мой слух пением лучших менестрелей, каких только можно было отыскать в зоне военных действий, казались мне уже далеким-далеким прошлым.

Сейчас я, словно сосуд, предназначенный для того, чтобы произвести на свет вожделенного наследника, представляла собой слишком большую ценность и мной нельзя было рисковать. Это дитя должно было воплотить в жизнь мечты Генриха об Английской империи, раскинувшейся с севера до берегов Средиземного моря. А я становилась важной частью его приготовлений.

 Да, конечно,  ответила я.

Генрих ни на миг не усомнился, что ребенок наш будет мужского пола. Я взяла мужа под руку, стараясь поднять ему настроение. У него на лбу отчетливо виднелась глубокая вертикальная складка, а озабоченный взгляд был устремлен куда-то вдаль.

 Вы сможете отметить его появление на свет одновременно с празднованием Рождества Христова.

 Да. Перед отъездом я закажу мессу.

 А вы сами к тому времени не вернетесь?

До Рождества оставалось еще добрых пять месяцев. И Генрих, конечно же, мог бы поспеть в срок.

 Если представится такая возможность Приеду, если смогу.

Но, по правде говоря, я так не думала. Готовилась затяжная военная кампания, а с наступлением зимы пересечь Ла-Манш можно будет только в случае самой острой необходимости. Когда мы проходили мимо одного из застекленных окон, я мельком взглянула на Темзу, серую и угрюмую в этот пасмурный день, и у меня возникли мысли о зиме. Должно быть, в это время года Вестминстер представляет собой холодное и неприветливое место.

 Думаю, мне лучше переехать в Виндзор, если погода ухудшится,  произнесла я.

 Нет.

Я быстро глянула на Генриха. Как это ни удивительно, в данный момент все его внимание было направлено на меня.

 Но почему же?

 Потому что я этого не хочу.

Я почувствовала, как в моей груди просыпается бунтарский дух. Раз уж Генриха не будет в Англии, почему бы мне самой не выбрать место для резиденции? Возможно, мой супруг обдумал все недостаточно тщательно; если он и вправду заботится о том, чтобы мне было удобно, ему следует быть открытым к обсуждению этого вопроса.

 Мои личные покои в Виндзоре удобнее и не такие  Я запнулась, подбирая слова.  Не такие пугающе огромные. Здесь же мне кажется, будто я не дома, а внутри какого-то исторического монумента. К тому же в Виндзоре лучше работает канализация. Да и вид из окон мне нравится больше

Еще раз мельком взглянув на мужа, я предприняла последнюю попытку:

 Полагаю, здесь, в центре Лондона, гораздо больше шансов заболеть, чем в Виндзоре. И ребенку там будет лучше: за городом у него будет цветущее здоровье.

 Нет.  Генрих больше меня не слушал.  Оставайтесь здесь. Или поезжайте в Тауэр, если пожелаете. Но только не в Виндзор.

 Тауэр мне не нравится так же, как и Вестминстер,  сказала я.  А что, если Лондону вновь будет угрожать эпидемия чумы?

 Вы не переубедите меня, Екатерина,  ответил Генрих.  Надеюсь, что вы прислушаетесь к моим пожеланиям. Ваша репутация должна быть безупречной во всех отношениях. А еще я рассчитываю, что в мое отсутствие вы не приберете все к своим рукам и не соберете для себя отдельный круг придворных.

 Это никогда не входило в мои намерения.

Заметив на лице супруга суровое выражение, я поняла: он думает о том, что моя семья, где у моей матери, живущей отдельно от мужа, есть собственный королевский двор, и так пользуется в Европе дурной славой. Мне вдруг стало стыдно. Отделаюсь ли я когда-нибудь от шлейфа слухов об амурных похождениях моей родительницы?

 Моя репутация и так безупречна,  резко возразила я.  И нравственные принципы моей матери не имеют ко мне никакого отношения.

 Разумеется. Другого я и не ожидал,  ответил Генрих с заметным недовольством.  Просто я хотел сказать, что мать наследника престола должна быть кристально чиста, как Пресвятая Дева Мария.

 Но я не понимаю, почему мне непременно нужно находиться в Вестминстере, а не в Виндзоре.

Генрих остановился и, поймав меня за запястье, погрузился в долгое выразительное молчание, вглядываясь в мое лицо ясными карими глазами.

 Потому, Екатерина, что таков мой приказ. Вы не поедете в Виндзор.

Вот и все. Мое низвержение произошло быстро и решительно, и я вернулась к прежней покорности.

 Хорошо,  сухо согласилась я.  Я не поеду туда, если вы этого не желаете.

 До своего отъезда я отдам все необходимые распоряжения.

Генрих отпустил мою руку, и мы пошли дальше. По его глазам я видела, что сейчас не время показывать свой характер; если он так хочет, я останусь в Вестминстере и буду трястись там от холода. В Виндзор я не поеду. Буду добродетельна, как сама Пресвятая Дева; окруженная заботой и надежной защитой, я стану образцом благочестивой женщины. Простившись со своими надеждами, я сохраню доверие мужа; но, кроме этого, в тот миг мне следовало думать исключительно о ребенке. О ребенке, которого я буду любить так, как мои родители никогда меня не любили.

Генрих оставил меня и отправился на войну; его отъезд сопровождался привычной суетой армейского походаблеск золоченых доспехов, щиты с геральдическими гербами, облаченные в тяжелые кованые панцири боевые кони. На прощанье я была удостоена показного официального поклона и быстрого поцелуя в щеку, несколько неловкого из-за шлема с перьями, который мой муж держал в руках, прежде чем сесть на лошадь. Когда-то это произвело бы на меня сильное впечатление. Однако теперь я знала: в первую очередь Генрих думает о том, чтобы произвести столь красивым рыцарским прощанием с женой впечатление на своих подданных.

Жаль, конечно, что с Виндзором ничего не вышло.

Но мысль зародилась и с каждым днем расцветала в моем сознании все сильнее. Я воображала светлые комнаты, большие камины, теплую воду, текущую из крана, отчего купание в специально оборудованной для этих целей и обложенной плиткой кабинке превращалось в настоящее блаженство.

А почему бы и нет, собственно говоря? Генрих не мог все предусмотреть. Его мысли были заняты войной с Францией, и это, без сомнения, отвлекало его, когда он запрещал мне переезжать; я не сомневалась, что в конце концов муж не стал бы возражать против того, чтобы я нарушила его приказ. На самом деле Генрих может о нем даже забыть. А мне, кстати, могло понравиться принимать решения самостоятельно

Дожди шли непрерывно целую неделю, и я наконец решилась. Вестминстерский дворец превратился в холодный серый саркофаг с бесконечными сквозняками, ледяными полами и сырыми стенами, по которым сочилась вода. Мой растущий живот был почти незаметен под кипой меховых накидок и плащей, которыми Алиса меня укрывала. Домашние туфли на меху не спасали от холода, когда мы сбивались в кучку у горящего камина. Никого не тянуло на улицу: все наши занятия происходили в Большом зале, где во время дыхания изо рта шел пар. А затем наступил день, когда вода в моем кувшине покрылась коркой льда. Все, с меня довольно. Дорога для меня проблемы не составитдо предполагаемого рождения ребенка оставалось еще два месяца,  а к уединению в своих виндзорских покоях я смогу приспособиться ничуть не хуже, чем в Вестминстере.

 Мы переезжаем в Виндзор,  заявила я Беатрис; неожиданным образом мой голос прозвучал гораздо бодрее, чем мне бы того хотелось.

 Да, миледи.  И Беатрис тут же удалилась, чтобы проследить за тем, как упаковывают наши вещи.

 Мы что, едем?  переспросила Алиса, удивленная моим новым планом, но готовая признать его преимущества.

 Нет, миледи,  категорично отрезала госпожа Уоринг, грозно нахмурив брови.

Госпожа Джоанна Уоринг. Если Генрих полагал, что предусмотрел все для того, чтобы я благополучно разрешилась от бремени, он глубоко заблуждался. Потому что через день после его отъезда в моем постоянно расширяющемся придворном окружении появилась эта личность с огромным самомнением, тяжело дышавшая из-за преклонного возраста и тучности; приехала она с обширным багажом, сваленным в кучи на двух больших повозках. Госпожа Уорингя никогда не осмеливалась называть ее просто по именив свое время была нянькой Генриха и его братьев, когда они были еще младенцами, а потомкамеристкой леди Марии де Богун, матери моего мужа.

 Да, великая была женщина,  сообщила она мне в первый же день после приезда, шумно вздыхая и с трудом усаживаясь туда, где всегда сидела Алиса.  Умерла совсем молодой. Лорду Генриху тогда не было еще и восьми лет.  Затем госпожа Уоринг устремила на меня не терпящий возражений взгляд.  Надеюсь, однажды вы тоже станете великой.

А еще она привезла с собой объемный сверток.

 Нельзя допустить, чтобы наш наследник родился без этого, верно?  На удивление ловкими пальцамидля дамы такого возраста и габаритовона развязала шнурок и убрала ткань.  Разумеется, это принадлежало лорду Генриху. Он был таким славным мальчиком! Я всегда знала, что из него получится великий король. Вот, видите? Это он сделал, когда подрос достаточно, чтобы дотянуться

Кончиком пальца я коснулась небольшой деревянной колыбели, спинки которой были украшены резными головами соколов, и она плавно закачалась. На одной из птичьих голов виднелись едва заметные следы детских зубов. Мне трудно было представить Генриха таким маленьким и беспомощным, чтобы он мог поместиться в этой кроватке. Она будет так же качаться под моей рукой, когда я буду убаюкивать в ней сына. Сама я не могла уже вспомнить, была ли у меня когда-то колыбель. Как не могла вспомнить и няню, которая относилась бы ко мне с такой же любовью, с какой госпожа Уоринг заботилась о маленьком Генрихе. А поскольку я теперь была его женой, эта дама со всей ответственностью взяла меня под свое крыло и принялась устанавливать свои порядки.

 Она всего лишь старая метелка, не больше,  презрительно фыркнула Беатрис и наморщила свой узкий нос.  Представьте, она велела мне проследить, чтобы все окна в вашей комнате, миледи, были плотно закрытыэто чтобы в комнаты не проникал загрязненный воздух.

 Но разве это так уж плохо?  спросила я, поспешив остудить страсти, пока они еще не вспыхнули.

 Не понимаю, почему это должна делать я? Это работа прислуги.

 Но госпожа Уоринг пользуется благосклонностью самого короля,  напомнила я.

Этого было достаточно, чтобы восстановить мир в нашей небольшой компании. Я постепенно училась управлять своим пестрым окружением и испытывала гордость по этому поводу. К моему мнению Беатрис, возможно, и относилась без уважения, однако слово Генриха было для нее законом. В конце концов все окна были плотно закрыты. Что же касается Виндзора, теперь, когда я уже решилась, меня никому не удалось бы остановить. Даже назойливой няньке Генриха, постоянно вмешивающейся не в свои дела.

Назад Дальше