Останьтесь со мной.
Ну почему бы ему и в самом деле не остаться? Больше всего мне хотелось бы сейчас лежать в его объятьях и слушать, как он рассуждает о своих амбициях, рассказывает о потере брата. Мне хотелось бы этого больше всего на свете; если бы мне удалось доказать Генриху, что я не вероломная француженка, а в первую очередь его верная жена, сочувствующая его горю и переживающая из-за крушения его планов, это было бы все, чего я могла бы просить у судьбы в тот момент.
Лежа на кровати, я следила за тем, как Генрих пододвинул низкий табурет и сел на него, чтобы надеть мягкие домашние туфли.
Останьтесь, повторила я, протягивая к нему руку. Простите, что рассердилась Наверное, я просто неправильно все поняла.
Он покачал головой, и я безвольно уронила протянутую руку на одеялои точно так же оборвалось сердце у меня в груди. Я вспомнила, что Генрих не любит, когда его пытаются растрогать, пока он сам к этому не пригласит. И все же я должна была попробовать.
Так мы поедем в Линкольн в конце недели? спросила я.
Я поеду в Линкольн, да.
А где мы там остановимся? Снова в каком-нибудь епископском дворце, где нет отопления и неисправный водопровод?
Я действительно поеду в Линкольн, повторил Генрих. А вы вернетесь в Лондон.
Я почувствовала, как холод из моего сердца растекается по всему телу.
Я думала, что буду путешествовать с вами до конца вашей поездки по стране
Нет. Обо всем уже договорено. Сначала вы отправитесь в Стэмфорд, а оттуда дальше, через Хантингдон, Кембридж и Колчестер. Генрих прислушался к чужим пожеланиям: все уже распланировано, расставлено по местам, и для моих просьб просто не осталось места. Все эти города очень важны для нас; там вы будете участвовать в официальных приемах и завоевывать симпатии народа от моего имени. Важно, чтобы люди вас увидели.
Но разве не лучше, если они увидят меня рядом с вами? сказала я. Французскую королеву, которую вы цените по-прежнему, несмотря на горечь поражения?
Ваша лояльность не подлежит сомнению, отрывисто ответил мой муж.
Я села на кровати и вытянула руки ладонями впередс давних пор этот жест выражал мольбу.
Позвольте мне поехать с вами, Генрих. Думаю, сейчас нам лучше не разлучаться.
Муж встал и, подойдя ближе, сел на кровать подле меня. Поначалу он не прикасался ко мне, а потом поднял руку и погладил меня по волосам, свободно спадавшим на плечи.
Почему вы этого хотите? Вам будет гораздо удобнее в Вестминстере или в Тауэре.
Я хочу поехать вместе с вами. Со дня нашей свадьбы я так мало видела вас, а вы вскоре вновь уедете во Францию
Вы видели меня достаточно, отрезал Генрих, как будто для него не имело особого значения, сколько именно часов мы провели с ним в обществе друг друга.
Нет. Вцепившись пальцами в грубовато вышитых львов на манжете его рукава, я наконец вымолвила то, что всегда хотела ему сказать. Я люблю вас, Генрих. Я не осмеливалась произнести эти слова прежде или хотя бы намекнуть на свои чувства, боясь прочесть на этом суровом лице убийственный для меня приговор. Теперь же я сказала это, чтобы остаться с супругом, чтобы дать ему понять, что я могу быть для него чем-то бóльшим, чем была до сих пор. В ожидании его ответа я замерла в напряжении, широко открыв глаза.
Разумеется. Это очень хорошо, когда жена любит своего мужа.
Не это я надеялась от него услышать. Это было лишь банальное, ничего не значащее замечание вроде того, которое отпустила Гилье в мою первую брачную ночь. Внутри у меня все сжалось от досады и разочарования.
А вы любите меня, Генрих?
Но я не посмела задать этот вопрос. Если бы любил, разве не сказал бы мне об этом раньше? Или же подразумевалось, что я и так все знаю? Внутренний голос нашептывал мне слова, справедливые, но жестокие: «Он не любит тебя, так что и говорить тут не о чем». Я с трудом сдерживала неистовые эмоции, бурлившие в моей груди.
Тогда останьтесь со мной этой ночью, выпалила я, пока отвага меня не покинула. Если в дальнейшем нам предстоит разлука, останьтесь со мной хотя бы сейчас.
Я должен написать несколько писем во Францию.
Я проглотила комок разочарования, подступивший к горлу. Все, больше я не буду его просить. В этот миг я поняла, что больше никогда не попрошу его об этом.
На рассвете вы должны быть готовы к отъезду, сказал Генрих.
Я сделаю все, как вы пожелаете, покорно ответила я слабым голосом.
В глубине души я уже знала, что он не передумает.
Так будет лучше для вас. Генрих встал.
«Нет, так будет лучше для вас», подумала я.
Я буду готова. Но Генрих
Он задержался в дверях и оглянулся через плечо.
Вы ведь на самом деле не думаете, что я стала бы радоваться победе своего брата, не так ли?
Мой муж долго смотрел на меня, словно обдумывал ответ, и мое сердце дрогнуло.
Нет, наконец сказал он. Я так не думаю. Мне известно, что вы не испытываете особой любви к дофину. А еще мне кажется, что вы мало интересуетесь политикой и тем, что происходит на войне.
Я заставила себя не реагировать на эти слова и не выказывать негодования.
Значит, вы не осуждаете меня за мое происхождение и мои прежние приверженности?
Нет. Да и как я могу? Мне известны трудности, которые имели место, когда я брал вас в жены. Не волнуйтесь об этом, Екатерина. Ваши позиции в роли моей жены вполне надежны. Генрих открыл дверь. И они укрепятся еще сильнее, когда вы подарите жизнь наследнику английского престола.
С этими словами он закрыл за собой дверь, словно подчеркивая причину, по которой пришел ко мне в тот миг, когда его сердце было переполнено скорбью из-за трагической гибели брата. Не для утешения, не для того, чтобы провести со мной последние часы перед расставанием, а чтобы еще раз попытаться зачать ребенка, прежде чем отослать меня в Лондон, где я могла бы слоняться по просторным залам Вестминстерского дворца, вынашивая наследника для Англии.
Меня охватили холодая ярость и ощущение опустошенности, оттого что я когда-то думала, будто этот человек меня полюбит. А он не любил. Никогда не любил, и никогда не полюбит. Даже простая привязанность, казалось, находилась за пределами того, что он был способен мне дать. Генрих мог изображать галантного рыцаря, мог очаровывать меня красивыми словами, мог потрясающе овладевать моим телом, так что у меня захватывало дух, но его чувства во всем этом никак не участвовали. Он контролировал свое сердце так же холодно и жестко, как и внешние проявления эмоций.
И при всем этомтут моя ярость разгорелась еще ярчеГенрих считал меня не более чем пустоголовой дурочкой, неспособной понять сложности проводимой им внешней политики и размах его собственных амбиций. Я была для него лишь неосведомленной женщиной, от которойпо ее скудоумиюне стоит и ожидать, что дела мужа ее заинтересуют. Возможно, я и была неосведомленной и плохо информированной, когда Генрих со мной познакомился, однако с тех пор я поставила во главу угла желание задавать вопросы и учиться. Я не была несведущей и прекрасно понимала стремление Генриха объединить Англию и Францию под одной твердой рукой.
В ту ночь, наполненную для меня одиночеством, я смирилась с тем, что, несмотря на то, что я искренне горюю по поводу того, что Генрих потерял своего любимого брата, мой брак напоминает засушливую и унылую пустыню. Почему же у меня ушло столько времени, чтобы заметить то, что для всего английского двора уже давно было очевидно?
Я встала на рассвете с ясной головой. Если все, чего хочет Генрих, это просто иметь покорную, уступчивую жену, не предъявляющую к нему никаких требований, он ее получит. Не дожидаясь Гилье, я принялась укладывать свои вещи в дорожные сундуки. Покорная и уступчивая? Я буду именно такой, как хочет мой муж. После мессы и короткой трапезыи ела, и молилась я в одиночестве, потому что Генрих в это время находился где-то в другом месте, я вышла во двор, где меня уже дожидался дорожный паланкин. Господи, у моего мужа все было продумано до мелочей!
Поначалу я даже подумала, что изучить отчеты об уплаченных и неуплаченных налогах для него важнее, чем попрощаться со мной и пожелать мне счастливого пути; однако же нет: вот он ждет меня, стоит возле моего паланкина и, очевидно, отдает какие-то приказы сержанту, который будет командовать моим вооруженным эскортом. Но мое сердце при виде Генриха не оттаяло. Разумеется, он печется о моей безопасностиведь этой ночью я вполне могла зачать наследника, драгоценного для Англии и Франции.
Прекрасно, сказал Генрих, оборачиваясь на стук моих туфель по камням мостовой. Вы вовремя доберетесь на место.
Я улыбнулась ему безупречной, отрепетированной улыбкой.
Мне бы не хотелось опаздывать, милорд.
Ваши апартаменты готовы и уже ждут вас в Стэмфорде и Хантингдоне. Вам обещан прекрасный прием
Надеюсь на это.
Я протянула ему руку. Генрих поцеловал мои пальцы и помог усесться в паланкин, жестом велев принести для моего удобства еще ковров и подушек.
Я прибуду в Лондон в начале мая, когда парламент соберется на заседание.
Буду ждать встречи с вами, милорд.
От неимоверно затянувшейся напряженной улыбки у меня уже болели мышцы лица, и при этом я просто не могла заставить себя назвать мужа по имениГенрих.
По его сигналу мы тронулись в путь. Я не оборачиваласьне хотела знать, остался ли Генрих стоять, глядя мне вслед, или же решил уйти еще до того, как мой кортеж покинет внутренний двор. Мое путешествие в сопровождении целой кавалькады вооруженных всадников, слуг, пажей и придворных дам прошло великолепно. Народ Англии собирался толпами по пути нашего следования, чтобы увидеть свою новую королеву, даже несмотря на то, что короля рядом с ней не было.
И в Стэмфорде, и в Хантингдоне, и в Кембридже меня ожидал радушный прием; я пировала и развлекалась с поистине королевским размахом, и мое французское происхождение не вызвало каких-либо кривотолков. Эта поездка должна была стать для меня чередой триумфальных выходов к народу, однако во время всего этого впечатляющего действа я очень остро, каждым сантиметром тела чувствовала боль неприятия собственным мужем. Я была для Генриха не более чем сосудом, предназначенным для того, чтобы передать свою драгоценную голубую кровь нашему сыну, в жилах которого она смешается с кровью его отца, что даст ему право претендовать на короны Англии и Франции одновременно. Я должна была сразу же с этим смириться. С моей стороны было невероятной глупостью так долго жить ложными надеждами. Но теперь иллюзиям пришел конец.
Моя наивность, заключавшаяся в том, что я беспрестанно искала любви Генрихалюбви, которой на самом деле не существовало, осталась в прошлом. Его сердце было мне чужим, его душа застыла в панцире изо льда.
Почему я не послушалась Мишель? Это уберегло бы меня от горького разочарования, разбивающего сердце. И хотя я по собственному опыту знала, что слезами горю не поможешь, я все же долго плакала. Окончательное осознание того, какое место я на самом деле занимаю в жизни Генриха, пробирало меня жгучим холодом до костей.
Глава пятая
Итак, он вернулся. Генрих был в Лондоне. Я узнала о его приближении задолго до того, как облако пыли, поднятое его кортежем, заметили с городских ворот стражники, поскольку всю прошлую неделю прибывали гонцы, доставлявшие ультимативные требования к парламенту от имени королянемедленно ратифицировать договор с французами, заключенный в Труа. Я догадалась о приезде Генриха в Вестминстер (где я в то время обосновалась), услышав, как заносят свои вещи и устраиваются во дворце его приближенные и как он сам заходит в свои личные покои. А то, чего я не могла услышать или увидеть из окна, я поручила выяснить своему пажу Томасу. Итак, король снова появился в своей столичной резиденции.
Мне необходимо было с ним поговорить.
Как он выглядел? спросила я, надеясь, что мой настрой побеседовать с мужем как можно скорее поможет мне уловить в словах пажа какую-то важную деталь.
Он был в доспехах, поверх которых надето сюрко с леопардами, доложил Томас, все внимание которого было сосредоточено на колоритном снаряжении его героя и господина. На шлеме был венец с драгоценными камнями, а на боку висел меч
Его Величество в добром здравии? терпеливо поинтересовалась я.
Паж на мгновение задумался.
Да, миледи. И его конь тоже чувствует себя хорошо.
Так почему же я не встречала Генриха во внутреннем дворе, как королева, явившаяся, чтобы поздравить своего короля с возвращением? А все потому, что теперь я уже достаточно хорошо знала мужа и решила дать ему возможность расположиться в своих покоях без спешки, чтобы ничто не отвлекало его, пока он будет разбирать послания и документы, накопившиеся в его отсутствие.
Не так уж давно приобретенный цинизм подсказывал мне, что в лучшем случае Генрих удостоил бы меня беглого поклона или торопливого поцелуя в щеку, а в худшем попросил бы прийти попозже. К тому же я хотела, чтобы наша первая после разлуки встреча произошла наедине, а не в присутствии любопытствующих зрителей: придворных и военного эскорта.
Я час прождала Генриха у себя в комнате. За это время он, конечно, мог бы ко мне и заглянуть, чтобы, по крайней мере, узнать, как у меня дела. Глупая надежда в моей груди напоминала клубок мягкой шерсти, который постепенно разматывался, неумолимо уменьшаясь в размерах. Миновал еще один час. Больше ждать я не могла. Возбуждение, бередившее мне кровь вот уже несколько последних недель, пока что их еще можно было пересчитать по пальцам одной руки, начинало закипать во мне. И состояние это, как я с удивлением отметила, было чрезвычайно близко к ощущению счастья.
В общем, я подобрала юбки и побежала.
Я мчалась по коридорам, как в первый день после свадьбы, когда мое сердце мучительно болело из-за того, что Генрих уезжает, и я в панике неслась к нему во двор. Теперь же я, испытывая сладостное волнение, летела в личные покои короля, минуя многочисленные вестибюли и кабинеты. Слуга, открывший мне дверь, сумел сохранить невозмутимое выражение лица, скрыв изумление: королевам не положено бегать по дворцу.
Где король? требовательным тоном спросила я.
Он в гобеленовой комнате, миледи.
Я продолжила путьтеперь уже шагом, восстанавливая дыхание и моля Бога, чтобы Генрих был там один. Но подойдя поближе, я услышала из-за приоткрытых дверей голоса и расстроилась. Чувствуя раздражение и разочарование, я замедлила шаг. Может быть, подождать? Я задумалась в нерешительности, будет ли разумно с моей стороны и дальше откладывать встречу с мужем, а потом поняла, что это выше моих сил. Я желала поговорить с Генрихом прямо сейчас. Поэтому я толкнула двери и, не дожидаясь приглашения, вошла.
Мой муж разговаривал со своим братом Хамфри Глостером и епископом Генрихом. Услышав неуместный шум, мешавший их беседе, представлявшей собойв этом можно было не сомневатьсявоенный совет, король нахмурился, но потом увидел меня и его насупленные брови разгладились.
Екатерина Одну минутку.
У меня для вас новости, сразу же заявила я, не слишком заботясь о правилах приличия.
Из Франции? резко обернулся Генрих. От короля? Надеюсь, он в добром здравии?
Да, насколько мне известно. Умственное состояние моего отца, безусловно, являлось вопросом государственной важности. Нет, Генрих. Эти новости не из Франции.
А раз не из Франции Муж взглянул на меня так, как будто понятия не имел, что бы я могла поведать ему такого важного, чтобы прерывать его, отвлекая от дел. Он вновь обратился к Хамфри, стоявшему с угрюмым видом.
Есть еще одна проблема: шотландцы поставляют оружие дофинистам. Это нужно пресечь.
Я направилась к супругу, пока не приблизилась настолько, что при желании могла бы коснуться его рукой.
Я желаю поговорить с вами, Генрих, прямо сейчас. Я не видела вас несколько недель. Его брови удивленно поползли вверх, но я настаивала на своем. С улыбкой. Мне бы очень хотелось, чтобы вы уделили своей супруге пять минут.
Разумеется. Его губы растянулись в быстрой улыбке. Если вы наведаетесь ко мне через час после полудня.
Я не была ни удивлена, ни шокирована. Все это уже не могло довести меня до слез. С тех пор как я, наивный ребенок, стояла рядом с Генрихом перед алтарем церкви в Труа, мной был проделан огромный путь. По сравнению с той испуганной девчушкой, которая тряслась от страха, когда одна сидела на коронационном банкете, у меня теперь было несоизмеримо больше уверенности в себе. Недели, которые я провела в одиночестве после своей наскоро сокращенной поездки по стране, добавили мне наконец-то лоска невозмутимости, пусть пока что и довольно хрупкой.