Но я быстро вышвыриваю сомнения, потому что онипорождение отравы по имени «Габриэль». Все, чего он касается, покрывается ржавчиной сомнений.
Ты такая красивая, шепчет Дима, и его руки ощутимо впиваются мне в бедра.
А я почему-то, словно заевший на одной цифре будильник, таращусь на его безупречные ногти и идеально подрезанную кутикулу. И мысль, почему я думаю об этом, а не получаю удовольствие, стопорятся на границе, за которой маячит размытое осознание: мне просто неприятно.
Я падаю на спину, все еще сжимая лекарство в руке, и, кажется, пальцы вот-вот сплющат его, словно картонный. Дима ведет ладонями вверх, замирает около кромки трусиков, и я с шумомгромче, чем собираласьвсасываю воздух через нос. Дима не останавливается, поднимает голову и прижимается губами к моему животу, скользит языком по кромке пупка. Я втягиваюсь сразу вся, словно та странная земляная лягушка, которая в минуту опасности сжимается до состояния не аппетитной высохшей картофелины.
Я должна чувствовать возбуждение, потому что Дима мне правда нравится. В нем есть шик и шарм, у него самые потрясающие в мире соломенные волосы и совершенно фантастические серо-стальные глаза, он занимается спортом и притягивает женские взгляды. Мне невероятно повезло, что после случившегося именно Дима оказался рядом. Но я не могу заставить себя думать о везении в такой момент, потом что единственное, чего хочетсянесмотря на жару, забраться с головой под одеяло.
Закрыть глаза и представить
Веки сжимаются до красных призрачных полос, и хочется оглохнуть, чтобы не слышать, как Дима шепчет слова извинения и просит не отталкивать его, потому что он сходит от меня с ума и потому что день совершенно дурацкий, и моя кожавсе, что может его спасти. Как будто я волшебная игрушка, потискав которую, он обретет душевный покой.
«А ты и есть игрушка, откликается внутренний голос, почему-то предательски похожий на голос Габриэля. Дорогая красивая игрушка для олигарха, и он купил тебя за дорогие вещи, украшения, машину и обучением по специальному эксклюзиву а ля «будущая жена влиятельного политика».
Я просто с ума от тебя схожу, говорит Дима, взбираясь сверху, зажимая мои ноги своими коленями.
Мне не нравится чувствовать себя беспомощной, и первая попытка вырваться приходит неосознанно. Я толкаюсь, вытягиваю спину, мотаю головой в безмолвной попытке провопить свое категорическое «Нет!»
Шшшш, успокаивает он. Я не буду до конца, не заводись, маленькая.
Но уговорить себя лежать без движения никак не получается. Это все равно, что лежать на раскаленных камнях под солнцем, и не замечать слезающую кусками кожу. И хочется схватить Диму за щеки, заставить посмотреть мне в глаза и до сорванного горла орать, почему же он не видит, что что-то не так. Со мной, с ним, с нами?
Кто-то стучит в нашу дверь. Дима вскидывается, мотает головой и смотрит на меня так, будто только что проснулся и не понимает, как мы очутились в одной постели. Время позднее, но я заранее благодарна любому, кто вторгся в этот поганый сон наяву.
Прости, ради бога Он сдавленно дышит и после третьего удара, кричит:Да иду!
Только когда он выпадает из зоны моего личного комфорта, я перевожу дыхание.
Меня словно заново запустили, подключили к аппарату после кратковременной остановки сердца. И порция живительного лекарства из баллончика, тает на языке.
Дима возвращается через минуту с полным подносом всяких фруктов и бутылкой вина в ведерке со льдом. Обслуживание в номер здесь по часам, но для постояльцев их «люкса» особые привилегии. И мне противно от того, что я наслаждаюсь ими, будто имею на это право, будто уже заплатила аванс своим телом.
Прости, маленькая, он выглядит искренне огорченным из-за того, что перегнул палку.
А я чувствую себя полной стервой, потому что чувствую облегчение, что хотя бы сегодня мы не переступим ту самую черту.
Глава девятая: Габриэль
Я люблю первоклассные гостиницы, потому что в них есть просто роскошные крытые бассейны для таких, как я, любителей задать телу предельную нагрузку в шесть утра.
Все нормальные люди, прилетая на Бали, отсыпают жопу минимум до полудня, а я, закинув на плечо полотенце, собираюсь задать своим мышцам жару.
Но в общем, это все та еще хрень, потому что мне просто хочется свалить из номера. Из номера, в котором от Киры меня отделяла только треклятая стена. И я дошел до того, что проснулся в три часа ночи с вполне оформленной мыслью, что я запросто, если захочу, могу вывалить ее кулаком и вытащить грязнулю из дядиных объятий. И вот с таким говном в голове я сражался до самого рассвета, а теперь, проиграв, бегу с поля боя.
Бассейны для плаванья находятся на противоположной стороне, и когда я прихожу, персонал гостиницы как раз раскладывает на лежаки свежие полотенца. Завидев меня, девочки в форменных костюмчиках, тут же подбираются, но я прохожу мимо, даже не взглянув. Никогда не понимал тяги к излишне загорелым, словно пережаренная курица-гриль, девушкам. К тому же коротышкам. И совершенно одинаковым. Не конфетное ассорти, а заводской брак: вроде и должны быть одна в одну, но почему-то отличаются и это бесит.
Я успеваю сделать пару кругов, разогреться до энергичного заплыва, когда замечаю возню с другой стороны. Смахиваю воду с волос, но она все равно течет по ресницам и слепит, мешая сосредоточиться. Либо я окончательно спятил, либо это действительно Кира. В каком-то нелепом, полностью на хрен закрытом купальнице кислотого желтого цвета, словно она на полставки подрабатывает ловушкой для насекомых.
Она останавливается у края доски, вертит в руке шапочку для волос, как будто плавать в ней или без неевопрос, без которого завтра не взойдет солнце. Но все-таки откалывает шапочку на лежак и медленно идет по доске, к самому краю.
Сосредотачивается, поднимает руки и делает вдох, а потом подпрыгивает на одной ноге, чтобы, сделав почти профессиональное сальто, с головой уйти под воду.
Я что есть силы тараню ладонью висок, выколачивая эту картинку, потому что мне ни хрена не нравится, как основательно я на нее залип. Понятия не имел, что она умеет такое вытворять. Может быть, девочек из эскорта учат и таким трюкам? Слышал, что некоторых в самом деле обучают делать минет и картинно стонать, чтобы заказчик точно знал, что за свои деньги отжарит ее по полной.
Кира замечает меня сразу, потому что от того места, где она всплывает, до меня чуть больше одного касания. И паника в ее глазах превращается в штормящий всяким зеленым дерьмом океан, и меня туда втягивает, словно в воронку.
Она подбирается, быстро плывет до лесенки и выходит наружу, но я все равно догоняю ее около лежака и успеваю завладеть полотенцем до того, как им оно попадет Кире в руки.
Отдай, пожалуйста, просит она, и, если честно, я бы взял эту ее вежливость и подтерся ею, потому что большего эти слова не стоят.
Но я тупо таращусь на ее грудь, потому что купальник намок и соски Киры стоит торчим, плотно натянув материал. Это словно я нее знаю, что. Искать подарки на рождество и в коробке из-под скучного конструктора вдруг найти айпад. Потому что Кира и «грудь» в моей вселенной не пересекаются, а тем более там нет места слюням, которые я на нее пускаю, будто мальчишка, впервые в жизни увидевший в порно голую бабу.
Прекрати.
Голос Киры выгружает меня из подвисшего состояния, а когда она, очевидно увидев мой взгляд, обхватывает себя руками за плечи, я вдруг понимаю, что в плавках мое «приятное удивление» выпирает наружу с очевидностью, достойной судебного иска за непристойное поведение.
Она пытается отобрать у меня полотенце, тянет руку и совершает, возможно, вторую по величине ошибку своей жизни, после знакомства с моим братомпытается забрать у меня полотенце. А правда такова, что я никогда и ничего не возвращаю по принуждению. С таким же успехом Кира могла бы попытаться отобрать застрявшую в пасти бульдога тряпку.
Она оступается, я отклоняюсь назади Кира, бесполезно взмахнув руками, падает на меня.
Она меня ни капли не привлекает, как женщина, онатощая доска, совершенно лишенное сексуальности вечно нахмуренное существ. Да у самки богомола чувственности больше, чем у этой шлюхи, но херня в том, что есть определенные вещи, на которые я продолжаю откликаться. Например, на то, что когда ладонь на автомате опускается ей на задницу, кожа буквально зудит от ощущения упругого тепла. Нет у Киры-бляди жопы, но мое тело с этим утверждением категорически не согласно.
У Киры с запозданием включается зажигание, и она вдруг распахивает свои криптонитовые глаза, когда я вдавливаюсь в нее своим стояком.
Это просто физиология, грязнуля, сыто ухмыляюсь я. Не принимай на свой счет.
Мне нравится, что сейчас она вынуждено прижата ко мне так сильно, что ее соски почти болезненно царапают мою грудь. И почему-то в голове гуляют мысли о том, что я, наверное, мог бы стащить с Киры купальник и попробовать их наощупь. Но это просто херня, что-то из разряда мыслей, которые посещают вегетарианца, когда он видит аппетитный кусок мяса: я понимаю, что Киру хочет не моя голова, а мой член, а я не иду на поводу у этого засранца.
И я бы, возможно, отложил веселье до другого случая, если бы нее этот блядский взгляд. Она реально смотрит на меня, будто на кусок дерьма, и румянец, который минуту назад раскрасил ее щеки, испаряется без следа. И я снова ни хрена не понимаю, о чем она думает, потому что за этой маской может быть все, что угодно: от похоти до полного безразличия. Не удивительно, что во мне просыпается охотничий азарт. Я должен вытряхнуть ее наружу из уютного мирка самозащиты, должен содрать с нее кожу и посмотреть, что под ней, и у меня нет ни единого разумного объяснения этой потребности. И я скорее позволю дать себе под зад, чем признаю, что это болезненная одержимость.
Как тебе моя зверушка? спрашиваю я. Знаешь, она отлично, просто первоклассно сосет, до самого горла. Вас этому специально обучают? Хочешь, проведу экзамен на профпригодность? Я как раз в нужном настроении.
Больной ублюдок, огрызается Кира, и я пользуюсь моментом, чтобы перекинуть полотенце ей через голову, и прижать к себе. Из-за разницы в росте Кире приходиться задрать подбородок, и я только надеюсь, что эти ущербные глаза не прожгут во мне дыры. Извращенец.
Я прищелкиваю языком и наматываю края полотенца на кулаки, поэтому Кире, если только она не самоубийца и не любительница игр с удушением, приходится подняться на цыпочки. Почти уверен, что меня стошнит от одного ее дыхания, ноничего нее происходит. Меня словно заряжают жидким электричеством и искры со свистом пролетают по венам. И что-то душит меня, хватает за глотку и мешает выдохнуть, потому что при следующем вдохе я обязательно схвачу ее поганое дыхание, и оно просочиться в мою кровь вместе с чертовыми кровяными тельцами, которые гонят по венам кислород.
Придумай что-то пооригинальнее, Кира-блядь, говорю я, справившись с чувствами.
Я умею держать себя в руках, и тем более перед заносчивой эскортницей, а мысли, блуждающие у меня в черепной коробкепросто отголоски человечности. В конце концов, я не родился на свет беспринципной сволочьюдля этого мне пришлось долго над собой работать. А заодно придумай, почему ты уже течешь на меня, как последняя сучка.
Прежде, чем она успевает что-то сказать или сделатья читаю в ее поганых глазах желание расцарапать мне рожузавожу руку ей между ног и накрываю ладонью промежность.
Глава десятая: Габриэль
Я пристально всматриваюсь в лицо Киры, хочу поймать румянец стыда, увидеть, как от смеси праведного гнева и похоти на ее глаза набегут слезы, но ничего не происходит.
Она даже не шевелится, не пытается сбежать, и это явно не ступор. Она просто холодная ледышка, которую я трогаю между ног. И от жара в развилке между ее бедрами становлюсь просто каменным, и приходится сжать челюсти до хруста зубов, чтобы не отодвинуть в сторону клочок ткани и попробовать, какая она изнутри. Такая же, блядь, ледяная? Она что, фригидная?
Что такое, Эл? Кира медленно и ядовито растягивает губы в улыбку, от которой моя потребность поставить ее на колени и просто грубо оттрахать, становится совершенно, невыносимо болезненной. Ну, давай.
Она чуть-чуть щурится, и под светлыми ресницами зелень глаз просто, на хрен, вышибает из меня мозги. И я впервые в жизни чувствую себя беспомощным, словно мне подарили куклу без инструкции к использованию, и что бы я с ней не делалона все равно не заведется, не откроет рот и не станет податливой и на все согласной малышкой.
И в том, как она вдруг разводит ноги в стороны, нет ни капли желания. Я поимел столько женщин, что научился чувствовать их желание по одному взгляду, а Кирадаже если это со всего размаху лупи по моему самолюбиюсовершенно меня не хочет.
Как ты там любишь говоришь? Кира тянется к моим губам, и у меня мурашки бегут по коже, так хочется швырнуть ее в проклятую воду. У меня на тебя не встает.
Захлопни свой поганый рот, Кира, цежу я буквально по звукам, словно жадный ростовщик.
И все-таки вижу слезы в ее глазах, от которых взгляд покрывается мутным туманом.
Она будто здесь и не здесь, словно я держу в руках лягушачью кожу, из которой только что вылетел дракон, и мне ни хрена не смешно от такой трансформации.
Ты просто боишься меня, с каким-то безумием шепчет Кира, но ее слова пропитаны колким, словно стеклянные сколы, ядом злости. Надо же, кто-то вдруг дал отпор великому Габриэлю. Ну так давай поднимем ставки.
Она тяжело дышит, грудь часто поднимается и опускается, и когда Кира приоткрывает рот, чтобы судорожно смочить языком губы, я какого-то хера вздыхаю, и все-таки убираю ладонь. Нужно срочно вымыть руки с мылом, вычистить термоядерным средством, чтобы даже под кожей не сохранилось ни капли ее запаха.
Но Кире уже все равно: мы уже так близко, что почти прикасаемся друг к другу носами.
Хочешь трахаться, Кира? взрываюсь я, потому что оглушение спадает одновременно с ее всхлипом, в которой столько животной потребности, что самец во мне просто не может игнорировать очевидный призыв.
Хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, твердо бросает она и вдруг обнимает меня за шею, словно ядовитый плющ.
Прекрати, блядь, корчить из себя куртизанку, каким-то совершенно задушенным голосом, хриплю я. У меня на глотке и правда будто сотня скрюченных пальцев, и каждый жмет на болевые точки, о существовании которых я раньше даже не догадывался.
Я не куртизанка, Эл, я шлюха, смеется Кира. И ты, холеный золотой мальчик, бесишься, что эта шлюха тебе не дала.
Я понимаю, что она собирается поцеловать меня своими бледными губами и крепко, до противного зуда, сжимаю рот. Боюсь дышать, потому что каждая «затяжка» ее запахомэто словно глоток сока запретного плода. Собираюсь оттолкнуть ее, послать на хер, собираюсь угрожать свернуть шею, словно безмозглому цыпленку, но не успеваю ровным счетом ничего, потому что Кира впивается в меня жалящим поцелуем, от которого я каменею.
Онатреклятая Медуза Горгона со вкусом толченой звездной пыли. Все силы уходят на то, чтобы не разжать губ, не поддаться на провокацию. Чтобы просто не сдуреть. А она нарочно, открывает рот и лижет мои губы, как какое-то животное, и это так мерзко и желанно, что я позволяю ей и дальше делать со мной это ненормальное дерьмо.
Ты и правда шлюха. Кого я убеждаю? Себя, ведь мгновение назад Кира сама в этом созналась.
Я хватаю Киру за плечи, сдавливаю смертельными тисками, в которых трещат ее ребра.
Хочу ее. Не как продажную девку. Просто, как Киру. И это самая дерьмовая правда моей жизни за последнее время.
А потом этот Ядовитый плющ вгрызается в мой рот, и я воплю от боли, потому что Кира едва не прокусывает мне губу. Она сплевывает кровь в бассейн, подбирает с пола полотенцеи сваливает в гребаный рассвет, словно Королева, уделавшая дракона шпилькой для волос.
Я просто стою возле бассейна и чувствую себя так, будто это не я ее хотел поиметь, а она меняхотела и поимела, и для этого ей даже не пришлось стаскивать с меня трусы.
Это что за на хрен сейчас было?
Несколько долгих минут я бултыхаюсь в собственной беспомощности, и впервые в жизни чувствую себя на хрен отыметым по полной программе. И ее губы на моих губах, бля Тру рот тыльной стороной ладони, до красноты, до жжения, чтобы вытравить из- под кожи впрыснутой этой гадиной отраву, но ничего не помогает. Я чувствую ее вкус сильнее, чем собственную кровь, которая теперь у меня на ладонях. Щупаю кончиком языка припухлость и морщусь от боли. Эта дрянь явно не сойдет за несколько дней, а значит, я буду носить на себе метку Киры. А это значит, что всякий раз, когда я буду пить кофе или коктейль, или тупо бухать в баре, она о себе напомнит.