Обещать ничего не буду, боясь, что Етон тоже вспомнит лишнее, Лют поставил чашу и встал. Но просьбу твою Святославу и Эльге передам.
Передашь? Етон обрадованно вскинул голову. Попросишь за меня? Поклянись!
Лют лишь прикоснулся к рукояти своего Телохранителя. Благодаря врезанным в стальную основу тонким кусочкам медной и серебряной проволоки она, хорошо начищенная, при огне ярко блестела. Это легкое касание заменяло самую сильную клятву, какую может дать рус.
А руки он все-таки Етону не подал. И тот, надо думать, это отметил.
На том спасибо, бросил Етон, вновь превращаясь в князя, которому не пристало обращаться с просьбами к чужому боярину. Не встал, а лишь откинулся назад, намекая, что беседа окончена.
Попрощавшись кивком вместо поклона, Лют пошел прочь. Телохранители мигом вскочили и устремились к двери, будто составляли его неотделимую часть: Гуннульв вышел перед господином, двое других позади.
Думарь, в обнимку со своим мечом сидевший на приступке княжьего стола, проводил киянина угрюмым взглядом. В душе он так и не простил Рысенку надругательство над Етоновой могилой и обман. Но ему было некуда отсюда уйти. Между Думарем и лесным найденышем не было кровного родства, но причудливой судьбой и хитроумной волей старого Етона он был связан с его преемником не менее сильными узами, чем отец с сыном.
* * *
Удовлетворенный этой беседой, больше Етон киевских послов не удерживал. Им тоже не было смысла медлить: близкая весна грозила порушить санный путь. До Киева оставалось еще дней пятнадцать пути, но после Франконовурта уже казалось близко. И особенно торопился Лют, хотя никому не говорил о причине. Его дома ждала молодая жена, ставшая ею всего-то за месяц до его отъезда на полгода Это было сурово, но Лют понимал, что брат, устроивший ему это путешествие, был прав: после того как он с посольством побывал у восточных франков и виделся с самим Оттоном, никто уже не посмеет сказать, что-де сын челядинки недостойный муж для женщины княжеского рода и звания.
За три дня посольский обоз дополз от Плеснеска до Укромовской волости и заночевал в Горинце, обозначавшем границу с Деревской землей. Перед тем, в Укроме, с ними простился Плетина и его люди, а Воюн, рассказав о своих делах родным, отправился с киянами дальше.
На русском участке пути киевский обоз уменьшился вполовину: остались в Плеснеске тамошние купцы со своими отроками. При боярах имелась сотня их собственных оружников, да почти столько же набиралось киевских купцов и разной челяди. Верхом ехали бояре и дозорыпередовой и замыкающий. При санях имелись возничие, но не везде: часть саней была скреплена между собой, так что один возница вел двое-трое.
После Горинца еще день ехали на восток по замерзшей Горине. В следующий раз ночевали в Веленеже, у посадника ПеремилаЛютова тестя. Дав два дня на отдых людям и лошадям, тронулись дальше. Здесь дорога на восток, к Днепру и Киеву, проходила по сухому, петляя между истоками нескольких рек. Всем троим боярам эти места были памятны по Древлянской войне десятилетней давности. Близ дороги стояло несколько опустевших весей; жителей в них не было, но несколько раз в год проезжавшие купцы использовали их для постоя, не давая избам и клетям совсем пропасть в бурьяне.
Теперь обоз полз через болотистые леса вдоль верховьев Случи. Возглавлял его передовой дозор под началом Владара, опытного человека, участника еще той достопамятной поездки братьев Свенельдичей в Плеснеск десять лет назад. За ним шел со своей дружиной Одульв, за ним тянулось полтора десятка саней с самым дорогим грузом: дарами Оттона и Адельхейд Святославу и Эльге, товарами, закупленными по поручению князя и княгини. Далее ехал Лют со своими оружниками, за ним еще два десятка саней с грузом, принадлежавшим самим послам. Обычно за передовым дозором следовал Лютв этой поездке он был главой о́берега, но при выезде из Веленежа Одульв предложил поменяться.
Это у тебя среди древлян полно кровных врагов, сказал он. Не у меня.
Летом на этом отрезке дорога пролегала почти сплошь по гати. Вот она пошла под уклон, между деревьями показался просвет: это означало, что кончается сухая песчаная грива, поросшая ельником, и впереди болотистая пустошь. Владар велел подать рогом знак остановиться, и передовой дозор поехал по гати, проверяя, нет ли где растаявших ям. Длинный обоз стоял еще по большей части в лесу, среди густого ельника.
Но вот рог пропел снова, и Одульв дал знак своей дружине двигаться вперед.
* * *
Из густого ельника за движением обоза наблюдали внимательные глаза. Берест уехал из Плеснеска раньше киян, на другой же день после того разговора с укромичами. С ним отправились двое отроков Плетины, но сам драговижский старейшина остался, чтобы скрыть их замысел от Воюна. При жреце никто больше не упоминал о нападении на посольский обоз, и он мог думать, что дальше застольного разговора дело не пойдет. Но на деле замысел рос и близился к осуществлению. В Драговиже нашлось немало охотников сделать набег на киевский обоз: всем еще памятно было недавнее разорение, души жгло унижение и боль о потерянных родичах. К приезду Плетины уже было собрано три десятка молодцов, мужей и бойких отроковвсе родичи тех, кого увели люди Унерада. Поначалу были сомнения, не навлечет ли Драговиж на себя еще худшую беду, но Берест быстро всех успокоил: дело будет сделано не близ Драговижа и не на Горыни, а далеко отсюдав земле Деревской.
На вас и не подумает никто. А там, где дело будет, жителей почти нет. Искать виновных русам будет негде, мстить некому. Вы уж только не сплошайте. Глядите, чтобы русы не пленили никого живыми. Мы так устроим, что боя-то прямого и не будет. Стрелами из засады их дозор снимем, они вас и не увидят, а уже все пойдут к Марене в зубы. Но кто будет добычу братьсохрани чуры, мало ли что, упадете, споткнетесь, ранены будете, да захватят вас русылучше сами себя убейте, чем ждите, пока из вас всю правду выпытают. Кто не готовлучше сейчас откажитесь. А то не только себя, а и ближиков всех погубите, и тогда уж от вашего Драговижа одно горелое место останется.
Кое-кто и правда отказался. Остальные дали клятву: стоять прочно, быть заедино, в плен не попадать. Берест и Плетина увели свою дружину на восток, пока русы отдыхали в Веленеже, и имели лишних два дня на то, чтобы выбрать место и все подготовить. Окрестности Моравской дороги Бересту были хорошо знакомы: его родные места лежали севернее, но здесь он бывал во время той войны.
Вот прибежал на лыжах гонец, и Берест повел своих людей через лес к дороге. Место он выбрал у оконечности песчаной гривы, заросшей густым ельником, у выезда из чащи на гать, пересекавшую болотистую пустошь. Своих людей он разделил на два отряда, оба должны были ждать, укрываясь в подлеске вдоль дороги: один шагов за сто до выезда из леса, другой перед самым выездом.
Сам Берест был с тем отрядом, что дальше от пустоши: здесь предстояло самое кровавое дело. Разведя людей по местам, он затаился за грудой бурелома, шагах в десяти от дороги, и стал ждать. Он сидел тихо, и среди густых лап ни один взор не различил бы бурый кожух Береста, прильнувшего к бурому толстому стволу.
Зато он видел все как на ладони. Вот они, знакомые красные пятнащиты передового дозора. Дозор проехал, дорога опустела. Когда он шагов на сто углубился на пустошь, на дороге через ельник показался следующий отряд, уже пешийчеловек тридцать. По снаряжению видно, что дружина боярская. Самого боярина найти было нетрудно: он ехал верхом, возле него еще трое всадниковтелохранители. Вот эти были в полной готовности к бою: шлемы, щиты. Но сам боярин оказался не Свенельдичвыше ростом, полнее и шлем другой. Потом потянулись саниполтора десятка, при каждой лошади свой возчик.
После первой вереницы саней показалась новая дружина оружников, и вот здесь Берест наконец увидел своего врага. Как девка на гуляньях выискивает тайком милого сердцу отрока и примечает его из любой дали, так Берест выискивал Люта Свенельдича, хотя зоркость его обостряла не любовь, а совершенно противоположное чувство. Не сладкую дрожь, а горячую ярость вызывал у него вид этого стана, этого шлема с бармицей, оставлявшей на виду только глаза. На куполе шлема прибавилось вмятин и отметин, но взгляд между нижней кромкой и бармицей казался прежнимострым и сосредоточенным.
Рядом с Лютом ехал еще один знакомецплеснецкий боярин Стеги, посланец от Етона к Святославу, в простом дорожном кожухе, но в куньей шапке, оточенной мехом того же светло-рыжего цвета, что и его борода. При нем тоже было трое телохранителей и десяток оружников.
Сердце замиралоодин выстрел, и конец делу. Даже если под кожухом у Свенельдича кольчуга, с такого расстояния стрела пробьет ее и войдет в тело на смертельную глубину. И будет утолена десятилетняя жажда мести. За Малин, за мать и отца, за сестру и брата, за приятеля Задорка его звали. В последний раз Берест его видел, когда полон уводили за рекусоединенный попарно и привязанный к длинной жерди. Теперь уж никого из них, верно, нет в живых.
Но еще рано начинать: здесь только середина обоза, все киевские оружники ничем не стеснены и готовы дать отпор. Если он выстрелит сейчас, все дело провалится. Позволить себе эту месть Берест смог бы, только если Лют оказался бы в замыкающем дозоре. А свались он сейчас с коня убитыйего люди бросятся в лес, живо найдут врага, осыплют стрелами. Или зарубятобщим числом киевская дружина многократно превосходила его засадный отряд. А драговижичи без вождя отступят в лес, и ничего больше не будет
Берест поколебался, не предпочесть ли все же свою собственную месть. То, что он сам переживет Свенельдича на десять ударов сердца, нисколько его не волновало: все, что будет потом, казалось неважным. Но все же нет: чем больше людей он научит противостоять русам, тем вернее общая победа. Тогда и своя месть не уйдет.
* * *
На крик сойки русы не обратили особого внимания, и боярин Острогляд, сладко спавший в санях под медвежиной, даже ухом не повел. Зато его услышал Плетина, со своими отроками сидевший в подлеске у выезда на пустошь.
Берест давал знать, что время пришло. В ответ из подлеска раздалось несколько громких ударов топора по дереву, и на дорогу с шумом, разбрасывая снег с широких лап, завалилось сразу три ели, заранее подрубленные так, что они едва держались.
Мимо них в это время ползли Воюновы сани, они-то и попали прямо под завал. Сам старейшина, когда огромная ель над головой вдруг закачалась и стала валиться, успел соскочить и отпрыгнуть в сторону, но Колча, его молодой родич, растерялся; ослепленный снежной пылью, он был сбит с ног и скрылся под ветвями. Воюн прокатился по снегу и хотел встать на колени, но прямо над головой свистнула стрела, и он, испуганный и ничего не понимающий, пригнулся, прячась за санями. Он находился в хвосте обоза, за ним ехали пять саней, а дальше только замыкающий дозор. И вот путь вперед перегораживали упавшие ели, отрезав хвост от прочих частей обоза, в том числе от оружников Остроглядадружина старшего посла шла последней из трех.
Из вооруженных людей здесь находились лишь двое: они ехали верхом позади вторых от завала саней. Одинтот, что находился ближе к засаде, тут же упал с коня со стрелой в шее. Видя это, второй немедленно погнал коня к этой стороне дорогиприкрыть сани, но вторая стрела вонзилась в грудь лошади. Лошадь завалилась, придавив всадника; обутый поверх черевьев в широкие поршни, набитые соломой, как ходят зимой, он не сумел быстро выдернуть ногу из стремени. Возница тоже был убит стрелой из подлеска, едва успев повернуть голову на шум, и рухнул в санина груз, прикрытый большой медвежиной.
А из подлеска на дорогу тут же посыпались людина лицах личины, какие носят в Карачун, в руках топоры или рогатины. Разбрасывая снег, будто лоси, они выскакивали из-за кустов, стволов и груд бурелома и устремлялись к саням. Раздавался вой и крик, будто и впрямь злые зимние духи набросились на людей среди бела дня. Хватая каждый по мешку, что под руку попало, они тут же кидались назад. Помешать им было некому: уцелевшие от первого залпа двое возниц, бросив вожжи, метнулись от саней прочь, на другую сторону дорогиэто были простые холопы, не обученные сражаться. От оружников Острогляда нападавших прикрывал завал поперек узкой дороги, а замыкающий дозор еще не показался из леса.
К вторым от завала саням кинулись трое. Один с ходу зарубил оружника, что пытался выбраться из-под мертвого коня, и принялся торопливо собирать оружие убитого. Второй стал выпрягать лошадь из саней.
В этот миг раздался яростный вопль. Медвежина отлетела на снег, и в санях подскочил полный мужчина с мечом в руке. По пути Острогляд, укрывшись шкурой с головой, заснул и пробудился, только когда сани встали, а на него сверху упало что-то тяжелоеэто было тело холопа-возницы. Снаружи поднялся знакомый ему шум схватки. Оружие боярина ехало с ним в санях; щит лежал сзади, но меч был под боком, и Острогляд, нашарив рукоять, немедленно устремился в бой.
Это кто тут с посвистом змеиным забавляется? Песьи дети, волчья сыть! Я вам сейчас как свистнувсе лазоревы цветочки осыплются, темны лесушки к земле преклонятся, а головушки ваши мертвы полягут!
Отроки Плетины ничего подобного не ожидали. Берест обещал им, что близ саней драться будет не с кем и от них потребуется лишь побыстрее переправить добычу в лес. Неожиданностью оказалось уже то, что здесь было двое вооруженных людей, но быстрая расправа с ними воодушевила неопытных разбойников. Лежащего в санях под шкурой было совсем не видно. Когда же оттуда вдруг выскочило нечто шумное и очень злое, они даже растерялись и подались назад. Тот, который собирал оружие, упал с разрубленной головой, даже не успев разогнуться. А Острогляд соскочил на снег и второй рукой подхватил с задка саней свой щит.
Быстро оглядевшись и увидев завал, Острогляд живо сообразил, что происходит, и побежал вперед по ходу движения обозатуда, где находились его оружники. Державший лошадь разбойник метнулся от него в ту же сторону, но Острогляд успел полоснуть его мечом по спине и ниже. Овчинный кожух смягчил удар, но все же острое лезвие корляга добралось до тела и оставило рану, неглубокую, но длинную.
Заметив, что здесь творится нечто непредвиденное, к Острогляду побежал от дальних саней сам Плетина с рогатиной в руках. Слыша за спиной шум бегущих ног, Острогляд обернулся и шагнул навстречу новому врагу.
Уж я вас, волчью сыть, поволочу по снегу по белому! орал он, не переставая. Будет вам от рук моих плакати!
Бей, бей! кричал своим Плетина, пытаясь достать его рогатиной, будто медведя.
Но это был особенный медведь, вооруженный и обученный бою. Острогляд ловко отводил выпады щитом и пытался сблизиться на такое расстояние, чтобы рогатина стала бесполезна и он мог достать врага мечом. В этом деле он был куда опытнее Плетины, и драговижский старейшина мог бы здесь и голову сложить, если бы не подбежали ему на помощь еще двое. Теперь Острогляду пришлось сосредоточиться на защите: прикрываясь щитом и отводя выпады рогатин клинком, он пятился к засеке. Встав меж торчащих ветвей, Острогляд очутился почти как в крепости; ветви мешали его противникам нанести удар, а главное, они не могли сами подойти к засеке, чтобы, как было задумано, стрельбой отгонять от нее оружников с той стороны. Острогляд же ловко отбивал клинком жала рогатин, пытавшихся его достать. Рогатины дрожали в руках драговижичей: непрерывный яростный крик и ловкость обращения с оружием, какой они не ожидали от немолодого и полного боярина, лишали их присутствия духа. «Дюже страшно!» так выразил общие чувства Лычак, сестрич Плетины, когда при обсуждении дела Берест сокрушался, как это они упустили старшего пославедь совсем был в руках!
Видя, что в ближнем бою противника не взять, Плетина попятился.
Стреляйте же, немытики! кричал он своим.
К завалу полетели три стрелы, но все три застряли в ветвях, не достав Острогляда. Метнули две сулицы: одну Острогляд отвел щитом, вторая задела ему ногу. Но он стоял, не собираясь сдаваться.
Резвун! Репец! в перерывах между угрозами кричал Острогляд. Ко мне! Я здесь!
В суматохе он не успел увидеть тела своих отроков, которые уже не могли прийти ему на помощь.
Но еще оставался замыкающий дозор. Он шел в полусотне шагов позади и уже должен был услышать шум. Однако с той стороны, из-за елей, тоже доносились звуки схватки.
* * *
Для себя Берест отобрал полтора десятка самых крепких и решительных молодцев: им предстояло взять на себя замыкающий дозор. Выбрав место поглуше шагах в ста до выезда на пустошь, они притаились по обеим сторонам дорогиза стволами, в подлеске и за буреломом. Грязно-белые непокрытые кожухи, бурые и серые свиты делали их почти незаметными в зимнем лесу. По знаку Береста они приготовили луки и наложили стрелы. Уже были обрушены ели, спереди доносился крик и шум начавшейся драки возле саней. А лесная дорога была пуста. Мгновения тянулись невыносимо мучительно. Казалось, где-то близко бьются с врагом их родичикрики Острогляда и шум долетали и сюда, а они сидят попусту, ничего не делают, за кустами хоронятся