А вы полагаете, что уже так хорошо меня изучили? Думаете, что знаете меня лучше, чем я сам? Ламерти пристально смотрел на девушку, хоть та и не поворачивала головы.
Я бы не стала этого утверждать, хотя знатоки человеческой натуры полагают, что со стороны порой лучше можно судить о человеке, чем он сам о себе судит. Но, думаю, в этом случае вы вряд ли найдете что возразить мне. Разве я не права?
Если и правы, то лишь отчасти. Вы проницательны, и все же, пока не до конца разобрались во мне. Я соглашусь с вами в том, что не могу любить другого человека, но и себя самого, надо полагать, я также не способен любить. Я могу потакать своим желаниям, добиваться своих целей, невзирая ни на что, но все же это вряд ли можно назвать любовью к себе.
Да, пожалуй, задумчиво согласилась Эмильенна. Любовь всегда возвышает человека над собой, неважно любовь эта к себе или к другому. В слепом же потакании собственным прихотям и страстям нет истинной любви, лишь суетное себялюбие. Странно, что вы это тоже понимаете.
Я понимаю. Я отлично знаю себе цену, не заблуждаюсь на сей счет, не лицемерю и никогда не стараюсь казаться лучше, чем есть. И все же Арман взял девушку за подбородок, повернул ее лицо к себе и заглянул в глаза. Я хотел бы знать нравлюсь я вам или нет?
Вам ответить честно?
Сегодня вы удивительно честны и откровенны со мной. Продолжайте в том же духе.
Возможно, вам покажется странным, но именно сейчас вы нравитесь мне больше, чем за все время нашего знакомства.
Это из-за романтического настроения, которое навеивает Нотр-Дам?
Если он и навеивает особое настроение, то не только мне. Вы сейчас тоже не такой, как обычно.
А какой? разговоры о самом себе всегда были приятны Ламерти, как любому эгоисту, но в данном случае им владел особый интерес.
Задумчивый, спокойный, не добрый, но и не злой. Мне не страшно рядом с вами. Впервые не страшно.
Это еще почему? Арману нравилось внушать девушке трепет, и он не желал так легко расставаться с этой ролью.
Я сама точно не знаю, просто чувствую. Вы хотели честности с моей стороны. Я не лгу, но могу заблуждаться, Эмильенна с нежностью провела рукой по страшной каменной морде химеры.
Я похож на нее? проворчал молодой человек.
Отчего вы так решили? удивилась девушка.
Такой же ужасный, но спокойный и настроенный на созерцание.
Эмили улыбнулась сравнению. Улыбнулась оттого, что нашла его удивительно метким. Чудовище подпирало лицо руками и задумчиво смотрело вдаль. Оно не внушало ужас, напротив, скульптор удивительно передал в нем настроение, схожее с тем, в котором пребывали Арман и Эмильенна.
Это все собор, вы правы, тихо проговорила девушка. Нельзя находится на крыше Нотр-Дам и оставаться таким же, как внизу. Здесь мы ближе к Богу. И вы тоже, хоть и не осознаете этого.
А вы, несмотря на ваш ум, полагаете, что чем выше, тем ближе к Богу?
О, нет! К Богу нас приближает не расстояние до неба, а величие его творенийсамого прекрасного города в мире, который открывается нам с крыши самого прекрасного собора. А еще ветер, небо, звезды, облакаВсе мирские заботы и тревоги остаются внизу, здесь мы заглядываем в глаза вечности, а потому и меняемся. Пока мы здесьмы другие. Как бы я хотела никогда не спускаться!
Возможно, я бы тоже этого хотел, самое удивительное, что сказано это было искренне.
Однако внезапно совпавшим желаниям молодых людей не суждено было сбыться. Маленькая дверка, ведущая на крышу, открылась, и перед ними вновь предстал служитель в рясе.
Простите, мсье, но надо уже звонить к поздней мессе. Вам пора спускаться.
Да, сейчас, отозвался Арман, и обратился к Эмильенне уже в обычной насмешливой своей манере. Если вы не хотите оглохнуть, моя прелесть, то пора спускаться вниз, на грешную землю.
Волшебство развеялось, реальность вновь вступала в свои права. Эмили еще на несколько мгновений задержалась у края крыши, жадно смотря вокруг, словно вбирая в себя красоту и величие вида, чтобы навсегда сохранить их в душе. Ламерти окликнул ее, и она вынуждена была подчиниться. Дверь захлопнулась, и ночной воздух сменился затхлым запахом, а свет звезд уступил место тусклому огоньку свечи в руке служителя.
Вниз было идти проще и быстрее, чем наверх, а потому повороты винтовой лестницы, казалось, встречались еще чаще, чем при подъеме. Эмильенна шла последней, и радовалась тому, что на этот раз идет одна. Но после десятка пролетов у нее закружилась голова, нога соскользнула со ступеньки и, не успев испугаться, девушка оказалась в объятиях подхватившего ее Армана. Ламерти, вопреки ее ожиданиям, повел себя благородно и не только не воспользовался ситуацией, чтобы позволить себе какую-нибудь вольность, но даже на словах не стал дразнить бедняжку, которая и так была смущена до такой степени, что не решалась поднять глаз. Арман осторожно поставил ее на лестницу, и, поинтересовавшись все ли с ней в порядке, велел опереться о его руку. Эмили повиновалась. Лучше уж держать мужчину под руку, в чем нет ничего особо предосудительного, чем спотыкаться и падать ему на грудь.
Перед выходом из храма, девушка робко, без особой надежды, поинтересовалась нельзя ли ей остаться и поприсутствовать на начинающейся мессе.
Вы хотите созерцать этот фарс? Хотите спасать душу проповедями священника-республиканца? Эти ренегаты противны даже мне.
Вы правы. Это слишком больно! Я даже не уверена, что можно принимать Причастие из рук отступников, да простит их Господь.
Надеюсь, что не простит. Пойдемте домой, моя милая.
По возвращении, Ламерти простился с Эмильенной внизу, пожелав ей доброй ночи и выслушав ее горячую благодарность за прогулку. Эмили легкими шагами поднялась по ступенькам, и дверь ее комнаты закрылась. Арман же еще долго стоял у подножия лестницы, облокотившись руками о перила, и задумчиво смотрел наверх. Если бы он не был столь красив, в эти минуты его можно было бы принять за каменную загадочную химеру на крыше Нотр-Дам.
Глава девятая.
Поразмыслив над своими вечерними похождениями, Арман пришел к выводу, что совместная прогулка явно пошла на пользу его отношениям со строптивой пленницей, а потому он немало преуспел в реализации своего плана покорить ее сердце. Правда, надо сказать, что в последнее время он все реже думал о цели, ради которой все было затеяно, о мести и унижении дерзкой девчонки. Сама игра так увлекла его, что он почти забыл о том, какой победы хотел достичь в этой игре.
Раз прогулки на свежем воздухе, так благотворно влияют на вас, мадемуазель, стоит почаще выпускать вас из темницы, думал Ламерти. Ты любишь этот город, милая, это понятно и слепому. Что жсыграем на этой любви!
Довольный собой Арман отправился спать, заранее планируя завтрашнюю прогулку в обществе Эмили. Сама же Эмильенна не догадывалась о его планах, но так страстно желала нового выхода из дома, что невольно мечтала о нем, постоянно одергивая себя и напоминая, что это невозможно, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Однако самым смелым ее ожиданиям суждено было оправдаться. После ужина, во время которого они мало разговаривали, Арман как бы невзначай спросил:
Мне кажется вам понравилась вчерашняя прогулка?
Я многократно говорила об этом вчера вечером, а потому вы можете не сомневаться. Несмотря на ужасное положение, в котором я нахожусь, это было одно из самых ярких и сильных впечатлений моей жизни! голос девушки звучал страстно и восторженно.
Уверен, что ваша последняя реплика относится к моменту, когда вы оказались в моих объятиях, Арман все-таки не мог оставить этот эпизод без внимания и отказать себе в удовольствии подразнить ее.
Вообще-то я имела в виду закат на крыше собора, на этот раз Эмили не дала смущению овладеть собой и говорила спокойно и насмешливо. Перспектива переломать ноги на узкой лестнице, конечно, впечатляюща, но не настолько, чтобы стать моим главным переживанием.
А как же сильные мужские руки, удержавшие вас от падения в пропасть? Ламерти издевался, но достаточно добродушно.
Об их достоинствах вам лучше судить, ведь это вы их обладатель, с достоинством парировала Эмильенна.
Пусть так. Жаль, что вы не оценили моей галантности, но раз сама прогулка пришлась вам по вкусу, то могу предложить повторить ее.
Когда? в голосе девушки сквозила неприкрытая заинтересованность и надежда.
Я мог бы тебя помучить, но не стану. Мы отправимся гулять прямо сейчас.
Ее глаза загорелись от радости. Арман предложил ей свою руку, сопроводив этот жест ехидным замечанием о тех, кто нетвердо стоит на ногах. Но Эмили дала себе слово не замечать его насмешек и сарказма. Она снова вырвется на свободу, хоть и под конвоем.
Выйдя из дома, они сначала прогулялись по улицам Ситэ, навестили Сен-Шапель, которая тоже переживала не лучшие свои времена. Затем Эмильенне показалось тесно на острове, и она предложила перебраться на левый берег, что они и сделали. Всю дорогу молодые люди довольно непринужденно обменивались репликами, словно были если не старыми друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми. Завидев шпили Сорбонны, Арман вспомнил годы, проведенные там, и развлек свою спутницу несколькими забавными эпизодами эпохи своего студенчества. Эмильенна, как и накануне, забывшая обо всем на свете, кроме настоящего момента, пребывала в веселом и озорном настроении. В ответ на студенческие воспоминания Ламерти, она поведала о своих приключениях тех лет, когда училась в монастыре кармелиток. Рассказывала она так весело и артистично, что молодой человек от души смеялся похождениям юных воспитанниц монастыря и злоключениям их наставниц.
А вы, оказывается, тот еще бесенок! Это надо жесклеить страницы требника бедной сестры Руфины! Значит, вам не всегда было присуще столь суровое благочестие, как нынче? хитро спросил Арман.
Может и так. Не мне об этом судить. Но и поныне я считаю любой поступок, воздающий сестре Руфине должное за ее обращение с ученицами, проявлением истинного благочестия.
То есть вы не раскаиваетесь в содеянном?
Ничуть, и сделала бы это снова! Эмили не выдержала и расхохоталась: Смотрите же, не обижайте меня, а то заклею страницы всех книг вашей библиотеки или налью чернил в кофе, который Люсьен вам подает с утра.
А разве я вас обижаю? вкрадчиво спросил Ламерти. Вопрос был явно с подвохом. Хорошее настроение девушки моментально испарилось, уступив место прежней недоверчивости и холодности.
Скажем так, вы причинили мне намного меньше зла, чем могли бы, осторожно ответила она.
А добро? Разве я не был к вам добр? Арман считал, что осыпал пленницу благодеяниями и сейчас самое время пожинать плоды своих благородных поступков.
Вы сами как-то сказали, что отнюдь не добры. А потому я перестала заблуждаться на сей счет, довольно жестко ответила Эмили. Желая смягчить сказанные слова, она добавила: Но это не значит, что я не благодарна вам. Я в равной мере ценю то добро, что видела от вас, и то зло, которого избежала.
Достойный ответ. И все же совсем не то, что мне хотелось бы услышать.
После этого молодые люди некоторое время шли в молчании, гармоничные отношения установившиеся было между ними, благодаря воспоминаниям юности, были нарушены напоминаем о настоящем. Но через некоторое время Эмильенна вновь развеселилась и, вырвав у спутника руку, побежала к мосту Сен-Мишель.
Обожаю мосты! Я могла стоять на них часами! девушка перегнулась через перила, любуясь темными водами реки и отражающимися в ней огнями города.
Эй, красотка, не упади! Ты что топиться собралась? компания подвыпивших «граждан», заметивших с берега девушку на мосту, не могла оставить ее без внимания.
Арман в мгновение ока оказался рядом с Эмильенной и одного его взгляда, брошенного в сторону веселящихся гуляк, а также недвусмысленного жеста, которым он схватился за шпагу, было достаточно, чтобы обратить балагуров в бегство.
Вас и на секунду нельзя оставить. Будь вы моей женой, я приказал бы вам не выходить из дома. Иначе дни и ночи пришлось бы проводить на дуэлях.
Не стоит беспокоиться. Я никогда бы не стала вашей женой!
Неужели? Даже в вашем нынешнем положении? Даже ради спасения чести и доброй совести христианки?
Мое положение сколь бы оно не было ужасным, не должно толкнуть меня на шаг, сулящий еще больший ужас! по обыкновению, замеченному вчера Ламерти, девушка, произнося эти слова, не смотрела на собеседника, а стоя у перил моста, казалась поглощенной созерцанием реки.
То есть брак со мной вам видится большим ужасом, чем бесчестье?! Арман явно начинал злиться, и не пытался это скрыть.
Разве он не станет для меня бесчестьем? Я не буду вам говорить, про счастье союза с любимым человеком, вам все равно не понять, но никогда, слышите, никогда не предстану я перед алтарем ради спасения жизни или даже чести! Эмильенна понимала, как опасны ее слова, но в ней взыграла гордость и верность своим убеждениям. При всем своем уме, девушка не могла сдержаться, не могла проявить дипломатичность и осторожность, уместные в ее положении. Она говорила, не как пленница, а как королева на эшафоте. Ламерти, как и следовало ожидать, и слова ее, и тон привели в бешенство. Он схватил Эмили, оторвал от перил и насильно повернул ее лицо к себе.
А если так, принцесса, то ответь честночто бы ты выбрала: мы сейчас же идем в Сен-Шапель и венчаемся или возвращаемся домой, где я смогу завершить то, что начал в первый вечер нашего знакомства?
Можно подумать, выбери я венчание, моя судьба была бы иной и вы бы отказались от своих гнусных притязаний?! в глазах Эмильенны полыхала не меньшая злость, чем у Армана.
Нет, не отказался бы, но они бы ли были законны!
О, да! Мне стало бы намного легче если бы вы надругались надо мной на законных основаниях!
Вы были бы чисты перед своим Богом и людьми!
А перед собой? Как бы я оправдалась перед собой за такой поступок. Власть надо мной, отданная вам волею судьбы, стала бы и вовсе безграничной, скрепленная печатями закона и церкви. А я стала еще более беззащитной, отдав вам добровольно то, что сейчас вы удерживаете лишь силой.
Ты осталась бы такой же беззащитной, как и теперь. Не более, не менее. Ты и сейчас в полной и безраздельной моей власти. Тымоя пленница, моя рабыня, моя собственность.
Нет! Эмильенна смотрела ему прямо в глаза и в голосе ее сталью звенело презрение к нему, и к опасности, в которой она оказалась.
Нет?
Нет, потому что в вашей власти лишь тело мое, душу же я вам не отдам! Стать вашей женой для меня значит хранить вам верность, следовать за вами, повиноваться вам, уважать вас и не иметь права оставить вас, даже если представится возможность. Таковы оковы брака, налагаемые религией и правом. Жена принадлежит мужу телом и душой, а я хочу оставить свою душу при себе, пока не могу вручить ее Спасителю.
Очень мне нужна ваша душа, и ваша верность, и все ваши чертовы принципы и убеждения! Арман понимал логичность аргументов, которые никогда раньше не пришли бы ему в голову, но не мог и не собирался прощать девушке нового унижения. И не смей думать, что мои слова значат предложение руки и сердца. Я не собираюсь жениться на собственной невольнице, будь она хоть Елена Троянская. Зачем платить за то, что можно взять даром? слова эти были сказаны со злобной издевкой.
Я бы никогда не подумала, что вы хотите жениться на мне. Это так же невозможно для вас, как для меня стать вашей женой. Поэтому давайте забудем этот разговорЭмили слишком поздно опомнилась и попыталась спасти положение, насколько это возможно.
Ну уж нет! Поверь мне, я его точно не забуду. А ты еще пожалеешь о своих словах!
Пока Ламерти буквально волок ее к дому, девушка проклинала себя и свой язык. Сумасшедшая! Зачем ей понадобилось злить своего мучителя? Неужто нельзя было промолчать на его шутку про жену и дуэли?! Господь смилостивился над ней. Ее дракон мирно спал, а она, безумная, сама разбудила его и бросилась в пасть. Как смеет она после такого безрассудства, молить Господа о помощи! И все же, всю дорогу Эмили возносила истовые молитвы о защите и спасении.
Пока Эмильенна пребывала в отчаянии и молитвах, Арман предавался размышлениям совсем иного рода. Ни разу, за все время, проведенное с девушкой, кроме первого вечера, не был он так близок к осуществлению низкой цели, ради которой вывел ее из тюрьмы. Но даже теперь в гневе и ненависти к ней, он понимал, что удовлетворив одни свои желания, он сделает навеки невозможным исполнение других. Воспользовавшись своей властью, он утратит ее. А ощущение собственного могущества пьянило его, делало зависимым от этого чувства. Надругавшись над телом, он никогда уже не заполучит душу, над которой, несмотря на свои слова, он тоже хотел иметь безраздельную власть. Скорее всего, она умрет, но, даже оставшись жить, уже не будет той, что так будоражила кровь и воображение, разгоняла скуку и наполняла жизнь новым смыслом.