Мы садимся в мою машину, и я кожей ощущаю предвкушение от грядущего вечера. Выехав с парковки, я просто еду куда-то вперед. Не думая, куда мы в итоге попадем и что будем делать, когда остановимся. Но когда оказываемся в нескольких километрах от города, Себастьян кладет руку мне на колено и медленно скользит вверх. Дома вдоль шоссе редеют, и вскоре мы попадаем на пустынную дорогу. Повинуясь какому-то инстинкту, я сворачиваю на грунтовую дорогу, ведущую к берегу озера, доступ к которому ограничен.
Себастьян оглядывается назад, когда мы въезжаем в распахнутые ворота с висящим на них знаком «Въезд запрещен», наполовину скрытым ветками деревьев.
Нам действительно стоит сюда ехать?
Наверное, не стоит, но ворота открыты уже давно, так что мы не единственные, кто сюда заявлялся.
Себастьян ничего не отвечает, но по напряженной позе и замершей руке на моем бедре я ощущаю его неуверенность. Надеюсь, он расслабится, как только поймет, что после наступления темноты нас здесь совершенно никто не увидит.
Грязь на дороге становится гуще, и, свернув на обочину, я выключаю фары и глушу мотор. В наступившей тишине тихо щелкает двигатель. Если не считать мерцающего на поверхности озера отражения луны, на улице почти совсем темно. Отец научил меня всегда держать в багажнике вещи, которые могут пригодится в чрезвычайных ситуацияхв том числе и теплый плед, так что несмотря на наступивший холод, решаю воплотить одну свою идею.
Я открываю дверь и поворачиваюсь к Себастьяну.
Пойдем.
Тот неохотно выходит.
Достаю из багажника плед и расстилаю его на еще теплом капоте. Из запасных курток и случайно оказавшегося тут пляжного полотенца делаю нам обоим по подушке и кладу их на лобовое стекло.
Мы можем лежать и смотреть на звезды.
Увидев, чем я занят, Себастьян помогает мне все разложить и забирается на капот. Мы ложимся на спину и одновременно издаем довольный стон.
Он хохочет.
Выглядело это более комфортно.
Я пододвигаюсь к нему поближе, от чего капот машины протестующе скрипит.
Не так уж и плохо, вообще-то.
Луна над нами висит низко, а до звезд можно дотянуться рукой.
Кое-что мне в этих местах особенно нравится, замечаю я. Здесь звезды видны всю ночь. Что было невозможно в Пало-Альтослишком много искусственного освещения.
Тебе нравится тут только это?
Я поворачиваюсь к Себастьяну и, наклонившись, целую.
Извини. Не только.
Я не разбираюсь в звездах, признается он, когда я снова откидываюсь на спину и смотрю на небо. Все хочу начать изучать, но времени нет.
Показав пальцем на звезды, я говорю:
Вот здесь созвездие Девы. Видишь вон те четыре звезды наверху, образующие кривую трапецию? А вон гамма Девы и Спикаони чуть ниже и похожи на что-то вроде воздушного змея.
Прищурившись, Себастьян подползает ближе, чтобы получше увидеть, куда я показываю.
Вон там?
Нет Кажется, ты сейчас смотришь на Ворона. А Девая тяну его за руку, и в итоге она оказывается над моей грудью. Мое бешено колотящееся сердце вот-вот выскочит через горло и покинет тело. Вот она.
Да. Вот она, с улыбкой шепотом повторяет Себастьян.
А вон та яркая точкаэто Венера
Он взволнованно охает.
Точно! Я помню
А рядом с нейвидишь плотное скопление? Это Плеяды, говорю я. Они постоянно приближаются друг к другу.
Где ты все это узнал?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
Себастьян тоже смотрит на меня. Наши лица так близко.
От папы. После заката в походе дел мало, и остается только лишь жарить маршмеллоу, рассказывать страшные истории или наблюдать за звездами.
Я всегда был предоставлен самому себе, и никто мне ничего про звезды не рассказывал, поэтому могу распознать разве что Большую медведицу, отвечает Себастьян. Его взгляд опускается к моим губам.
Без отца я бы тоже мало что узнал о звездах.
Себастьян отводит взгляд и снова смотрит на небо.
У тебя замечательный отец.
Он замечательный, да.
От его слов в груди становится больно. Отчасти потому, что мой папа действительно самый лучший, он хорошо знает меня и любит таким, какой я есть. А отчасти из-за того, что отец Себастьяна совершенно им не интересуется. Когда приеду домой, я запросто могу рассказать папе обо всем случившемся сегоднядаже о том, как мы лежали с Себастьяном на капоте старой маминой Камри, и наши отношения не изменятся.
Судя по всему, мысли Себастьяна сворачивают в том же направлении, поскольку после продолжительного молчания он произносит:
Я не перестаю думать о том дне, когда отец крепко меня обнял. И готов поклясться всей своей жизнью: единственное, чего я в тот момент хотел, это чтобы он был мной доволен. Странно произносить вслух подобную мысль, но мне всегда казалось, если отец мной гордится, то значит и Бог тоже мной гордится. Чувства отцаэто внешнее проявление любви Господа.
Что ему ответить, я не знаю.
Даже представить себе не могу, что бы сделал отец, узнай он, где я был, смеется Себастьян и кладет свою руку себе на грудь. Что свернул на какую-то подозрительную дорогу, проехал под запрещающий знак. Что лежу рядом со своим парнем
От этих слов«со своим парнем»меня по-прежнему бросает в дрожь.
Я так усердно молился, чтобы не увлечься парнями, признается он.
Я поворачиваюсь и смотрю на него.
Себастьян слегка качает головой.
И после таких молитв всегда себя чувствовал ужасно, словно просил о чем-то незначительном, в то время как у других людей проблемы посерьезней. Но когда познакомился с тобой
Мы оба не заполняем словами эту паузу. Предпочитаю думать, что окончанием этой фразы может быть «Бог сказал мне, что для меня это наилучший выбор».
Да, отвечаю я.
Кстати, в школе никто не знает, что ты предпочитаешь парней, замечает он.
Я заметил, что Себастьян опять избегает употреблять слова «гей», «би» или «квир». Сейчас самый подходящий момент рассказать ему про Отем, Мэнни, Джули и Маккену, но проигнорировать эту идею проще. В конце концов, что именно слышали девочки, неизвестно, Мэнни до сих пор держал язык за зубами, а Отем под страхом смертной казни поклялась молчать. Раз у Себастьяна есть свои секреты, то и у меня вполне могут быть свои.
Ага. Наверное, потому что меня видели с девушками, вот большинство и считает меня гетеро.
До сих пор не понимаю, почему ты не выбрал встречаться с девушкой, раз можешь.
Все дело в самом человеке, а не в потенциальных возможностях, я беру его руку и сплетаю наши пальцы. Это не мой выбор. В той же степени, как и не твой у тебя.
Кажется, Себастьяну не нравятся мои слова.
Но как думаешь, ты смог бы рассказать о себе другим? Например, оставшись в итоге с парнем, ты бы открылся?
Все тут же узнают, если ты, например, придешь со мной на выпускной.
Себастьян с ужасом смотрит на меня.
Что?
Моя улыбка становится неуверенной. На самом деле, я не всерьез говорил про совместный поход на выпускной. Впрочем, нежелание пойти туда с ним я тоже не имел в виду.
Что бы ты ответил, если бы я предложил?
Себастьян явно мечется между вариантами ответа.
Но я Я не могу.
Шарик надежды в моей груди сдувается, но это не удивительно.
Все нормально, успокаиваю я его. Ну, то есть, конечно же, я был бы рад пойти с тобой, но ты не обязан соглашаться. Я даже не уверен, что на все сто процентов к этому готов.
Но сам-то ты пойдешь?
Я откидываюсь на спину и отвечаю:
Наверное. С Отем, если только она отвяжется от Эрика. Мы с ней по умолчанию «плюс один» друг к другу. Хотя она хочет, чтобы я пригласил Сашу.
Сашу?
Я отмахиваюсь жестом, говорящим, что все это неважно.
А ты когда-нибудь был с Отем? интересуется Себастьян.
Мы как-то однажды целовались. Магии не получилось.
Ты про себя или про нее?
С широкой улыбкой я поворачиваюсь к нему.
Про себя. Что чувствовала она, я не знаю.
Его взгляд скользит по моему лицу и останавливается на губах.
Думаю, она в тебя влюблена.
Вот только мне сейчас совсем не хочется говорить про Отем.
А ты?
Сначала Себастьян не понимает, о чем я. Между бровями пролегают тонкие линии, нарушив гладкость его лба.
Но потом морщинки разглаживаются. И он, поняв, округляет глаза.
Я буду вспоминать об этом позже и гадать: Себастьян поцеловал меня, чтобы ничего не отвечать, или поскольку его ответ настолько очевиден, что он просто взял и молча поцеловал меня. Но в момент, когда он подается вперед, перекатывается на меня и прижимается горячими и ставшими такими знакомыми губами к моим, мои эмоции превращаются в воду; а грудную клетку заполняет океан из них.
Я совершенно не в состоянии писать, когда позже вспоминаю этот момент: как Себастьян прикасается ко мне, а его ладони подчиняют меня себе, оставляя на коже практически обжигающие отпечатки. Мне хочется не только запечатлеть все это в собственной памяти, но и объяснить свои эмоции, разложить по полочкам. Но я не могу облечь в слова эту произошедшую между нами перемену, этот буйный вихрь, в который превратились наши тела. На ум в качестве метафоры приходит приливная волна. Осязаемая сила воды, которую не остановить.
Когда прикосновения Себастьяна из неуверенных превращаются в решительные, а он сам впивается в меня взглядом, полным восторга, я взрываюсь, в этот момент я уверен лишь в том, что мы оба считаем происходящее идеальным и правильным. И что это мгновение, как и следующее, полное тишины, отредактировать нельзя. Как и переписать. Как и стереть.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Когда я прихожу домой, папа еще не спит и с чашкой чая сидит на кухне. Его недовольное лицо намекает, что я нарушил свой комендантский час.
Я ощущаю, как от появившегося чувства вины уголки моих губ начинают опускаться, но нетмою улыбку с лица так просто не стереть. Я все еще помню прикосновения Себастьяна и мысленно нахожусь в нашем с ним мирке.
Будто разгадав причины моей улыбки, папа вскидывает бровь.
Отем? интересуется он, но голос звучит неуверенно. Отец и сам знает, что я никогда так не выглядел после встреч с Отем или с кем-либо еще.
Себастьян.
А-а, протяжно произносит он, кивая и вглядываясь мне в лицо. Ты предохранялся?
О боже.
От смущения моя улыбка грозит вот-вот растаять.
Пап.
Что? Это обоснованный вопрос.
Мы неначинаю я, потом поворачиваюсь к холодильнику, открываю и беру Колу. В голове мелькают конфликтующие между собой образы: Себастьяна надо мной и папы, сидящего сейчас тут с настороженным взглядом. Знаешь, мама тебя убьет, если узнает, что ты, по сути, благословил меня на лишение невинности сына епископа.
Таннер, по тону отца трудно сказать, хочет ли он посмеяться или же отвесить мне подзатыльник. Кажется, он и сам не решил.
Шучу. До этого у нас не дошло.
С громким звуком папа ставит кружку на полированную столешницу.
Танн, рано или поздно дойдет. А я всего лишь хочу быть уверен, что ты осторожен.
Когда я открываю банку, раздается приятное шипение.
Я не допущу, чтобы он от меня забеременел. Обещаю тебе.
Папа закатывает глаза, и, словно специально выбрав момент, в дверном проеме кухни появляется мама.
Что-что?с огромными глазами переспрашивает она. На ней сегодня ночная рубашка с надписью «ЖИЗНЬ И ТАК СЛИШКОМ КОРОТКА», сделанной радужными буквами над аббревиатурой ЛГБТ.
Папа смеется.
Нет, Дженна. Он просто был с Себастьяном, но не в том смысле, про который ты подумала.
Нахмурившись, мама смотрит то на него, то на меня.
Ну и что же я подумала?
Что у них с Себастьяном все серьезно.
Я тут же поворачиваюсь к нему.
Эй, вообще-то, у нас с ним действительно все серьезно.
Ты сейчас имеешь в виду любовь? уточняет мама. Или секс?
И какая из этих двух проблем большая? со стоном спрашиваю я.
Здесь нет проблем, Танн, осторожно подбирая слова, говорит папа, поглядывая на маму. Судя по их молчаливому обмену взглядами, они обсуждают мои отношения с сыном епископа гораздо чаще, чем что-либо еще.
Знаете, а вам крупно повезло, говорю я им обоим и подхожу заключить маму в объятия. Она расслабляется и обнимает меня в ответ.
Это еще почему? спрашивает мама.
Раньше я вас еще ни разу так не пугал.
Папа хохочет.
Из-за тебя у нас было несколько сердечных приступов, Таннер. Не обманывайся, пожалуйста.
Но сейчас все куда серьезней.
Отец снова становится серьезным.
Я думаю, твоей маме принять происходящее гораздо тяжелее, чем она пытается показать, говорит он. Уткнувшись лицом мне в грудь, мама согласно хмыкает. Это провоцирует большую волну эмоций. Поднимает со дна много гнева. Наверное, немало и грусти. Она хочет защитить тебя от всего этого.
В груди становится тесно, и я сильней сжимаю ее в объятиях.
Я понимаю.
Мамины слова звучат приглушенно:
Мы так тебя любим, малыш. И хотим, чтобы ты жил в более прогрессивном городе.
Как только получу письмо из колледжа, убегу без оглядки, с широкой улыбкой говорю ей я.
Мама кивает.
Молюсь, чтобы UCLA в этом плане не подкачал.
Папа смеется в ответ.
Просто будь осторожен, ладно? Будь внимателен.
Знаю, он сейчас не имеет в виду секс. Подойдя к нему, я обнимаю его за плечи.
Может, ты перестанешь так сильно беспокоиться? Со мной все в порядке. Мне нравится Себастьян, и я вполне осознаю всю сложность ситуации.
Мама подходит к холодильнику взять что-нибудь перекусить.
Если даже не принимать во внимание его родителей и их чувства, ты знаешь, что его могли выгнать из университета только за то, что он провел вечер с тобой? Со времен моей юности Церковь по отношению к своим последователям во многом стала более благосклонной, но нормы поведения Университета Бригама Янга не позволяют ему делать хоть что-нибудь из того, чем вы сегодня занимались.
Мам, день, когда я смогу просто получать удовольствие от отношений, он когда-нибудь настанет? честное слово, сейчас мне меньше всего хочется анализировать каждую мелочь. Я и так каждый день именно этим и занимаюсь. Проблема не в нас с Себастьяном; она в самих правилах.
Мама смотрит на меня через плечо и хмурится. Папа тут же вступает в разговор.
Я понимаю, о чем ты, но все не так просто. Только лишь из-за ошибочных правил нельзя делать что хочется.
Приподнятое настроение от вечера наедине с Себастьяном начинает испаряться, поэтому мне хочется уйти из кухни как можно быстрее. Паршиво, что я чувствую себя так из-за родителей. Мне нравится иметь возможность все и всегда им рассказывать. Нравится, что они хорошо меня знают. Но каждый раз, когда мы обсуждаем наши с Себастьяном отношения, их забота обо мне превращается в тень, падающую на все вокруг.
Поэтому я принимаю решение ничего не отвечать. Чем дольше буду спорить, тем более спокойно они станут рассуждать. Вздохнув, папа еле заметно мне улыбается и кивком дает понять, что я могу уйти. Он словно чувствует, что мне необходимо сбежать и трансформировать этот вечер в текст.
Поцеловав маму, я мчусь вверх по лестнице. Слова в голове бушуют и рвутся соскользнуть с пальцев. Все произошедшее, как и все испытанные чувства, строчками струятся из меня.
Когда слова иссякли, но эмоции все еще продолжают переполнять грудьот воспоминаний, как Себастьян с расслабленной и удовлетворенной улыбкой снова рухнул на спину на капот, я беру свои стикеры и забираюсь в кровать.
МЫ ПРОВЕЛИ ДЕНЬ В ПОСТРОЙКЕ.
«НА БЛАГО ЛЮДЯМ», СКАЗАЛ ОН.
НОВЫЙ ОПЫТ, НОВОЕ МЕСТО, НОВЫЕ ДЕТАЛИ.
ПРОСТО ПРИЙТИ И БЫТЬ БЕЗОГОВОРОЧНО ПРИНЯТЫМ.
НО МНЕ ПОНРАВИЛОСЬ, И Я СКАЗАЛ ЕМУ ОБ ЭТОМ.
ОН ПОЛОЖИЛ ДОСКУ НА ПЛЕЧО, СЛОВНО ШТЫК, И Я ЧУТЬ БЫЛО НЕ ЗАСМЕЯЛСЯ, РАЗМЫШЛЯЯ, КАКОВО ЭТОВЛЮБИТЬСЯ В СОЛДАТА ПО ТУ СТОРОНУ ПОЛЯ БОЯ.
Я закрываю глаза.
***
Наверное, этого стоило ожидать. После субботнего вечера я должен был предугадать, что в понедельник отношения между нами станут натянутыми, поскольку в воскресенье Себастьян много времени провел в церкви.
Когда после обеда я прихожу на Семинар, Себастьян не поднимая головы что-то читает, но мне заметно, что он ощущает мое появлениерасправляет плечи и, тяжело сглотнув, прищуривается.
Даже Одди заметила неладное. Она садится рядом, отодвигает книги в сторону и наклоняется ко мне.
В чем дело? тихо спрашивает она. У вас все в порядке?