К трем часам у миссис Бразер на противнях выстроились небольшая армия закусок. Пельмешки цзяоцзы, киши, мини-фритос, и отдельно стоит огромная овощная тарелка. Фейт и Лиззи оделись в похожие желтые платья. На Себастьяне и Аароне одинаковые темно-синие костюмы.
Руки Себастьяна дрожат, а челюсть плотно сжата. Все расхаживают туда-сюда, болтают ни о чем и ждут.
В памяти всплывает мягкий голос Таннера: «Если ты так ненавидишь все это, зачем это делаешь?»
Ответ прост. Когда Себастьян думает об отъезде, то сразу же расслабляется. А когда в последнее время говорит с Господом, то ощущает себя лучше. И неуверенность растет в нем не из-за веры или грядущей миссии. Причина в стыде, который чувствуют его родители, и в их ожиданиях.
С сильно колотящимся сердцем Себастьян заходит на кухню.
Пап, я могу взять ненадолго машину?
Епископ Бразер поднимает голову и обеспокоенно смотрит на сына.
Ты в порядке?
Нервничаю, честно отвечает Себастьян. Но все нормально. Я просто Мне нужно съездить в церковь минут на десять.
Его отцу нравится такой ответ, и он подбадривающе кладет руку Себастьяну на плечо, после чего протягивает ключи.
Себастьян и в самом деле планировал поехать в церковь. Но вместо того чтобы повернуть направо, он сворачивает налево, потом едет прямо там, где стоило бы развернуться, и наконец проезжает под знак «Въезд запрещен». Припарковавшись, достает из багажника покрывало и смотрит на голубое небо, пытаясь вспомнить, как выглядели звезды.
Сейчас здесь все иначе. Во-первых, душно и полно комаров. Второе отличиечто рядом нет Таннераощущается еще более остро. Проходят десять минут. Потом двадцать. Себастьян пытается попрощаться с Таннером, но даже когда закрывает глаза и просит у Бога наставление или какое-нибудь заклинание, благодаря которому сердце освободится, этого не происходит.
Во время книжного тура он понял, что одной из обязанностей издаваемого писателя является наличие социальных сетей. Аккаунты у него есть, но неактивные, отчасти потому, что искушение было слишком велико.
До этих пор он успешно сопротивлялся, но сейчас, лежа на капоте машины, Себастьян уступает своему желанию и, открыв Инстаграм, ищет Мэнни. Пролистав список его подписчиков, находит нужного: @tannbannthankyouman.
У него вырывается смешок.
Аккаунт у Таннера открытый, и Себастьян большим пальцем нажимает на последнее фото, оно же фото профиля, чтобы увеличить. Зря. Он и сам это понимает. Но когда на экране появляется фотография Таннера, его сердце наполняется теплом, а все вокруг становится неважным. На ней Таннер держит огромный розовый цветок, и тот закрывает половину его лица. Ресницы кажутся почти трехмерными, глаза сияют, волосы еще более взлохмаченные, чем в последний раз, когда он его видел, а на губах играет радостная улыбка.
Его лента еще более увлекательная, чем Себастьян предполагал. Вот его фото на заднем сиденье машиныон делает вид, будто душит сидящего спереди отца. А здесь фотография крепко спящей рядом с ним Хейли и подпись: «Мне нужно алиби! #нераскаиваюсь». Ниже бургер, какие-то жуткие фальшивые пришельцы, Камри Таннера, припаркованная у здания с названием «Дикстра-Холл», и фото, при виде которого Себастьян тихо всхлипывает, улыбающийся Таннер в пустой комнате общежития в футболке UCLA.
Большой палец зависает над сердечком. Если он лайкнет, Таннер увидит. Но разве это плохо? Таннер будет знать, что он думает о нем. Возможно, в будущем они смогли бы подписаться друг на друга и время от времени обмениваться сообщениями.
Вот только тут и начнутся сложности. Потому что для Себастьяна одних разговоров всегда будет мало. После переписки захочется созвониться, а потом и встретиться. Последуют поцелуи и нечто большее. Потому что даже сейчас, когда в его дом со всей страны стекаются друзья и родныеприехавшие сюда только ради негоон по-прежнему думает лишь о Таннере.
Через несколько недель он получит посвящение на священническое служение Мельхиседека, после чего его ждет церемония в Храме, где он получит облечениеи все равно будет думать о Таннере. Себастьян пытается представить, как будет носить храмовое бельечего он ждал всю свою жизнь
И ему становится тяжело дышать.
Он гей. И другим никогда не будет. Сегодня вечером от него ждут, что он скажет, как сильно рад призванию распространить слово Божье, куда бы Он его ни отправил. Вот только Себастьян больше не понимает, как вписывается в учение Господне.
Что же тогда он делает?
***
Когда Себастьян входит в дом, от ароматов еды его рот наполняется слюной. Подходит мама и, обняв его, угощает печеньем.
Она кажется такой счастливой, а Себастьян сейчас все испортит.
Он покашливает.
Привет, народ, приехали еще не все, но самые близкие тут. В его сторону поворачиваются пять улыбающихся лиц. Поправив платье, Фейт с гордостью выпрямляется, когда ловит на себе взгляд Себастьяна. Он помнит это чувствокогда ты еще маленький и смотришь, как кто-то вот-вот вскроет письмо. Это все равно что находиться рядом со знаменитостью.
Сердце Себастьяна разбивается на мелкие кусочки.
Ты так хорошо выглядишь сегодня.
Из кухни приходит мама и останавливается у обеденного стола. На ней фартук с надписью «Сохраняй спокойствие и служи людям». На память Себастьяну тут же приходит фартук мамы Таннера с радугой, который вечно смущает ее сына. Он бы многое отдал за то, чтобы хоть кто-то из родителей принимал бы его безоговорочно. Таким, какой он есть.
Себастьян? подойдя на шаг ближе, произносит миссис Бразер. Дорогой, с тобой все в порядке?
Он кивает, но чувствует рвущийся из горла всхлип.
Мне очень жаль. Мне очень, очень жаль. Но мне нужно несколько минут поговорить с тобой и папой наедине.
ЭПИЛОГ
Разговаривая на днях по телефону с Отем, я пошутил, что не могу решить, где лучше: в Прово или в Лос-Анджелесе. Юмор она не оценилаеще бы, ведь она живет в прекрасной стране чудес под названием Коннектикут, где носит свитера с заплатками на локтях и гольфы (носит-носит, не переубеждайте меня и не рушьте симпатичный образ). Лос-Анджелес великолепен, не поймите меня неправильно, просто чересчур огромный. Я вырос недалеко от Сан-Франциско, поэтому крупными городами меня не удивить, но Лос-Анджелес совсем другой, а UCLAэто вообще мегаполис внутри мегаполиса. С высоты птичьего полета Вествуд-Виллидж представляет собой густую сеть артерий и артериол, встроенную в огромную сосудистую систему улиц Лос-Анджелеса и зажатую между бульварами Уилшир и Сансет. Прошло недели три, прежде чем я перестал ощущать себя затерявшимся в городских джунглях.
Мама, папа и Хейли приехали сюда со мной в августе, и ту поездку можно считать худшей в истории человечества. Каждый из нас, я уверен, не раз молился о нашествии зомби-апокалипсиса, чтобы он уничтожил родственничков. Если в двух словах, дело было так: Хейли в замкнутых пространствах ведет себя из рук вон плохо, папа водит хуже слепого пенсионера, и никто из нас не смог договориться, какую музыку слушать.
Рассказываю дальше. Нормально ориентироваться в универе я начал далеко не сразу. Посетил несколько занятий о том, как не стать насильником и что делать, чтобы не умереть от алкогольного отравления. Обе темы тренингов, как мне кажется, охватывают множество важных моментов. Также все студенты прослушали лекцию про кодекс чести университетанеобычный и хорошо продуманный свод предложений, сильно отличающийся от закостеневших правил, навязанных в УБЯ. Три недели спустя я уже не помню ни слова, впрочем, уверен, никто из присутствующих толком не вслушивался.
Меня поселили в Дикстра-Холл, что очень даже неплохо, потому что здание несколько лет назад отремонтировали. Но учитывая отсутствие опыта в таких вопросах, с уверенностью могу сказать лишь одно: это типичное общежитие. В каждой комнате по две односпальные кровати, на этаже мужская и женская ванные с душевыми у одной стены и рядом туалетов у другой. Прачечная. Вай-фай.
Моего соседа по комнате Райкера смело можно назвать самым чокнутым из всех, кого я когда-либо встречал. Вселенная словно сказала мне: «О, ты уехал из Прово ради более яркой жизни? Получай». И вот плохая новость: целыми днями Райкер зажигает на вечеринках, и от него постоянно несет пивом. Впрочем, отсюда следует и хорошая: в нашей комнате он почти не появляется.
До второго курса специализацию нам выбирать не нужно, но я уже решил, что пойду в медицину. Кто бы мог подумать, да? Образовательная программа здесь очень сильная, и если я продолжу изучать английский и литературу в качестве дополнительных предметов, мою нагрузку можно назвать разумно спланированной. Да, я дальновидный. Будь как я.
Наука оказалась вполне очевидным выбором, но все мы знаем, что я не смогу бросить английский слишком надолго. Во-первых, меня так хорошо натаскала Отем, что было бы безумием не продолжать писать. А во-вторых, писательство выявило во мне что-то неведомое раньше. Возможно, у меня получится действительно стоящая книга. Возможно, и нет, но тогда я просто напишу другую. Как бы то ни было, писатьзначит держаться за ниточку, пусть и совсем тонкую, ведущую к нему. Теперь я понимаю, что мне это необходимо.
Куда бы я ни пошел, Себастьян словно где-то рядом. На первой вечеринке, которую я посетил, мы все вместе играли в какую-то игру, и я познакомился с несколькими людьми, выпил пива, пофлиртовал кое с кем, но домой отправился один. Мне пока непонятно, перестану ли я ощущать эту непрекращающуюся боль и захочу ли быть с кем-нибудь еще. Были ситуации, которыеесли бы не Себастьянвполне могли бы привести к совместно проведенной ночи. Но я хочу только его. Каким бы безумием это ни выглядело со стороныособенно после всего произошедшего, могу сказать с уверенностью: я не перестал надеяться. Его реакция в книжном не выходит у меня из головы. И он нарисовал гору на титульном листе книги, которую подписал для меня. Себастьян любит меня. Я точно знаю.
Или любил
А жить здесьзначит ощущать перемены в жизни куда более значимые, нежели просто смена города на более крупный. Вне зависимости от происходящего в остальной части страны, Лос-Анжелес дружелюбный по отношению к геям город. Тут никто не скрывается. Тут все гордятся собой. По улицам, держась за руки, гуляют парочки в самых разных комбинациях, и никто даже бровью не ведет. Не могу себе представить ничего подобного на улице большинства мелких городови уж точно не в Прово. Мормоны слишком хорошо воспитаны, чтобы высказать тебе что-либо в лицо, но осуждение и отвращение будут витать в воздухе.
Так и не зная, куда в итоге Себастьян отправился на миссию, я за него беспокоюсь. Хорошо ли он проводит время? Или же страдает? Приходится ли ему прятать часть своей души ради счастья важных ему людей? Зная, что связатся с ним все равно невозможно, я больше не пишу ни сообщения, ни письма. Но иногда, чтобы хоть как-то снизить напряжение в груди, я пишу что-нибудь и отправляю сам себепросто чтобы крутящиеся в голове слова перестали мешать мне нормально дышать.
Отем сообщила, что миссис Бразер собралась показать в Фейсбуке момент вскрытия письма, но вынести это я оказался не в состоянии. Я предположил, что Одди посмотрела, но она клянется, будто не знает, куда направили Себастьяна. Впрочем, даже если она врет, я взял с нее обещание мне не говорить. Что, если он поедет в Финикс или в Сан-Диего? Я ведь не смогу удержаться и, приехав туда на машине, начну искать по окрестностям самого сексуального парня на свете, с длинной челкой, в белой рубашке и на велосипеде.
Иногда по ночам, когда не спится и невозможно перестать вспоминать обо всем, чем мы с ним занимались, я представляю, как сдаюсь и спрашиваю у Отем, где его найти. Представляю, как вижу его в типичной одежде миссионера и как он удивится моему появлению. И фантазирую, как предложу ему сделку: стану мормоном, если он останется со мной навсегда, пусть и в тайне.
***
В первый уикенд октября я, как обычно, в одиннадцать часов утра в воскресенье звоню Отем. И сначала, как и всегда, чувствую боль при звуке ее такого знакомого голоса. Может показаться странным, но как бы тяжело мне ни было прощаться с родителями и сестрой у дверей общежития, расставание с Одди оказалось еще более трудным. Иногда я ругаю себя за то, что не рассказал ей о себе раньше. А теперь у каждого из нас появятся другие близкие друзья. Что бы мы ни говорили при этом друг другу, перемен не избежать.
Таннер, боже мой, подожди, дай я прочитаю тебе письмо!
Именно так она меня и поприветствовала. Я ничего не успел ей сказать, как она уже положила трубку, чтобы достать, как я полагаю, последний манифест Братали [производное от сочетания слов brat (капризная, избалованная) и имени Наталиприм. перев].
Ее соседка по комнатена самом деле, Наталисклонна к экзальтации и истерикам и часто оставляет на столе Отем пассивно-агрессивные заявления насчет шума, чистоты, заканчивающейся зубной пасты в ванной, которой они вдвоем пользуются, и того, сколько кому ящиков позволено занимать. Любопытный факт: мы с Одди уверены, что она мастурбирует, когда думает, будто Одди спит. Факт этот ни к чему отношения не имеет, просто я счел эту историю захватывающей и потребовал как можно больше деталей, прежде чем согласиться с самой теорией.
Телефон падает у Отем из рук, прежде чем она умудряется схватить его покрепче.
Обожебожебоже!
На этот раз что-то стоящее?
Думаю, это письмо лучшее за все время, сделав глубокий вдох, Отем усмехается. Помнишь, я говорила тебе, что на прошлой неделе она заболела?
Я с трудом могу вспомнить ту смс. Мои входящие забиты под завязку.
Ага.
В общем, записка про тот день. Итак. «Дорогая Отем, начинает она читать. Спасибо тебе еще раз, что принесла мне завтрак. Мне было так плохо! И я чувствую себя такой неблагодарной, когда пишу об этом»
Я с удивлением смеюсь и жду, к чему она ведет.
Господи
«но я не могу перестать об этом думать, так что решила все же сказать. Вилка с тарелкой были грязными, в каких-то крошках. И я тогда подумала: сделала ли это Отем специально? Надеюсь, что нет. Знаю, что иногда могу быть привередливой, но я хочу, чтобы отношения между нами всегда были столь же доверительные, как и сейчас»
Черт, да она не в себе!
«поэтому и подумала, что лучше все-таки спросить. Или же просто хотела, чтобы ты знала, что если это было специально, то это очень плохо с твоей стороны. Само собой, если так вышло случайно, то не обращай внимания. Ты очень милая! Целую. Нат».
Я провожу рукой по лицу.
Если честно, Одди, тебе пора найти себе новую соседку. По сравнению с этой даже Райкер милашка.
Не могу! На моих глазах народ уже менялся соседями. Столько нервов!
А с этой нервов типа нет?
Есть немного, соглашается Отем, но еще она такая странная. От чего становится ужасно интересно.
Хотя я очень даже понимаю ее претензии насчет крошек. Я талдычил тебе о них уже много лет. Но принести еду больному в грязной посуде
Отем хохочет.
Можно подумать, она в нашей столовой ни разу не ела. Посуда там выглядит довольно подозрительно.
Действительно, как они посмели! Они вообще в курсе, что такое Йельский университет?
Да ну тебя. Как в Лос-Анджелесе?
Я выглядываю в окно.
Солнечно.
Отем стонет от зависти.
А как выходные? Что интересного?
Вчера университетская сборная играла с Вашингтон Стейт Кугарс, так что мы толпой отправились на игру.
Кто бы мог подумать: Таннер футбольный фанат
Я бы не стал называть себя именно фанатом. Скорее осведомленным насчет некоторых правил, откинувшись на спинку стула, я почесываю подбородок. А вечером к нам на вечеринку приходили ребята из Хедрик-Холл. Я ходил туда с Брекином, Брекин, мой первый здешний близкий друг, сбежал из маленького техасского городка, и по странному совпадению он 1) гей и 2) мормон. Нарочно не придумаешь. Еще он очень умный и читает почти с таким же ненасытным книжным голодом, как и Отем. Пожалуй, я мог бы в него влюбиться, если бы мое сердце уже не было занято. Вроде интересный день получился. А ты чем занималась?
У Дикона было соревнование, так что мы были там.
Дикон. Ее бойфренд и звезда команды по гребле в одном лице.
Не стану отрицать, я ревнуюхотя совсем чуть-чуть. Но в целом, кажется, он классный парень. Ирландец. По уши влюблен в Отем. Так что он мне уже нравится. На прошлой неделе Дикон написал мне с просьбой помочь выбрать ей подарок на день рождения. Подключить лучшего другаумный ход.
Я скучаю по тебе, говорю я.