Я тоже.
Рассказав друг другу, чем займемся на День Благодарения, мы договариваемся созвониться на следующей неделе и, переполненные любовью друг к другу, заканчиваем разговор.
Не проходит и пятнадцати минут, как я снова чувствую тоску.
Но потом в дверях вижу Брекина с фрисби в руке.
Из-за кого из них на этот раз?
Однажды вечером после нескольких эпизодов «Во все тяжкие» подряд и моря водки с тоником я обо всем ему рассказал.
Из-за обоих.
Брекин показывает на фрисби.
Пойдем на улицу. Там хорошая погода.
***
В моей жизни было несколько моментов, когда я ощущал действия высших сил. Первый произошел, когда мне было шесть лет, а Хейли три года. Это мое самое раннее отчетливое воспоминание; все предыдущиеневнятные и обрывочные. Например, как я бросаюсь пастой или как смотрю в потолок, когда кто-то из родителей читает мне перед сном. А то очень хорошо отпечаталось у меня в голове. Мама, Хейли и я поехали в T.J. Maxx. Стойки с одеждой стояли так близко друг к другу, что пройти мимо и не задеть какую-нибудь вещь было практически невозможно.
Глупенькая Хейли, играя, несколько раз пряталась от мамы среди вещей. Но потом совсем исчезла. Минут десять мы бегали по магазину и в панике громко ее звали, проверив каждую полку. Но найти Хейли никак и не могли. По нашей просьбе продавщицы вызвали охрану. Мама была в истерике. Я тоже был в истерике. Раньше никогда не делал ничего подобного, но закрыв глаза, я начал умолятьне человека, не силу, а, наверное, некое возможное будущее, чтобы с Хейли все было в порядке. Всего за несколько недель до этого происшествия я узнал слово «похищение», и оно так сильно перестроило мое мышление, что возможность похищения я видел на каждом шагу.
Я чувствовал себя гораздо лучше, когда без конца повторял: «Пожалуйста, пусть Хейли найдется, пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо, пожалуйста», и, наверное, именно поэтому отлично понимал Себастьяна, когда он говорил, что молитва успокаивает. А тогда я понимал, что беспомощен, но все равно казалось, что у моих пожеланий есть сила и что они могут изменить случившееся с моей сестрой.
Никогда не забуду то внутреннее спокойствие. Не переставая мысленно повторять одни и те же слова, я подошел и обнял маму, и хотя продавщицы продолжали бегать и кричать, мое спокойствие передалось и ей. Мы стояли и концентрировались на своих вдохах и выдохах, надеясь, что Хейли где-то поблизости, в то время как охранники отдавали друг другу распоряжения по рации, а продавщицы осматривали каждый закуток. И наконец из-за пыльной стойки в дальней части магазина выскочила Хейли и с горделивой улыбкой до ушей закричала:
ХЕЙЛИ ВЫИГРАЛА!
Были и другие моменты. Когда кто-то будто убедил меня не приходить на пляж в день, когда там заметили отбойное течение. Я помню это умиротворяющее чувство, когда сначала ты расстроен, а потом, не очутившись в катастрофе, просто дышишьмедленно вдыхаешь и выдыхаешь, гадая при этом, с чего это вдруг прекратилась паника и наступило расслабление. Иногда это были незначительные моменты, иногда важные, но я не перестаю считать, что такие мгновениянеотъемлемая часть человеческой жизни. Особенно когда вырос окруженным заботой близких.
Тем не менее все описанное никак не объясняет случившееся этим воскресным днем. Мы с Брекином вышли из дома покидать фрисби. На улице стояла замечательная безветренная погода 23 градуса и ни единого облачка. Странная дымка с океана, которая часто висит над городом до самого обеда, испарилась, а небо стало удивительно синим, что обычно замечает каждый турист. Ярко-зеленый диск летал туда-сюда между мной и Брекином. Мы уворачивались от гуляющих в парке людей, приносили прощения, если фрисби прилетал кому-нибудь под ноги иликак случилось один разударил по голени. К началу игры солнце было слева от меня, а после множества бросков и беготни я обнаружил, что оно светит мне прямо в глаза.
Наверное, я сейчас сильно романтизируюкогда нахожусь в здравом и склонном к атеизму уме, я не сомневаюсь, что склонен романтизировать важные моменты (насчет иных случаев не поручусь), но как только вспоминаю этот день, в голове всегда одно и тоже. Как будто наша игра, с ее подачами и перемещениями, имела определенный узор, выполненный с помощью линейки-спирографа. После каждой пойманной подачи Брекина мы смещались на один и тот же градус: вот мы развернулись на десять, пятнадцать, двадцать градусов, потом на тридцать и, наконец, ровно на девяносто градусов относительно места, откуда начали.
Походка каждого человека так же уникальна, как отпечаток пальца. Себастьян всегда ходил, ровно держа тело, неторопливо и с осторожностью. Каждый шаг такой же выверенный, как предыдущий. Я помнил очертания его плечшироких и мускулистыхи как он держал головуровно и с изяществом. Помнил, что во время ходьбы он слегка прятал большой палец, что со стороны выглядело, как кулак, а левая рука всегда оставалась расслабленной.
И вот я увидел Себастьяна, подсвеченного сзади солнцем. Поэтому черт лица было не разглядеть, лишь манеру ходить. И он шел ко мне.
Брекин бросил фрисби, но когда солнце ослепило мои вытаращенные глаза, зеленый диск медленно пролетел мимо меня.
Проморгавшись и избавившись от солнечного зайчика в глазах, я снова посмотрел Брекину за спину. Человек подошел ближе, и оказалось, что это совсем не Себастьян. Кто-то другой, с прямой осанкой и привычкой держать правую руку почти в кулаке.
Сходство есть, но это был не он.
Из курса биологии в одиннадцатом классе я помню, что у нейронов, передающих в мозг сигналы о боли и называющихся C-волокнами, на самом деле, низкая скорость проводимости. Информация о боли поступает в мозг медленнее любой другой включая и осознание, что скоро будет больно. Учитель спросил у нас, почему, по нашему мнению, это выгодно с точки зрения эволюции, и ответ тогда казался очень простым: нам необходима возможность избежать соприкосновения с источником боли, прежде чем она нас поразит.
Предпочитаю думать, что таким образом я был готов к грядущей боли. Поскольку солнечный свет достиг меня первым, предупредив о том, что вот-вот появится источник боли: моя надежда. И напоминая мне, что, конечно же, это не Себастьян. Я же в солнечном Лос-Анджелесе.
А он был где-то еще, спасал заблудшие души. Так что его здесь и быть не могло.
«Себастьян сюда вообще никогда не приехал бы, думал я. И не вернулся бы ко мне».
Нормально ли я себя при это чувствовал? Нет. Но скучать по нему всю оставшуюся жизнь казалось легче, нежели вести борьбу, которая была обыденной для Себастьяна: по утрам прятать себя в условную коробочку и помещать ее внутрь собственного сердца, надеясь при этом, что оно сможет биться несмотря на всевозможные запреты, которые кажутся клеткой. Каждый день я могу ходить на занятия, оставаясь при этом самим собой, знакомиться с новыми людьми, гулять и кидать фрисби. Каждый день я был благодарен, что ни для кого вокруг не имеет значения, слишком ли или недостаточно мужественно себя веду, чересчур открыт по отношению к другим или же наоборот.
Каждый день я благодарен, что меня принимают таким, какой я есть, без тени осуждения.
Поэтому каждый день я отстаивал права Себастьяна и других людей, с кем мы находимся в одинаковом положении, но жизнь которых не такая свободная, как моя, и кто сражается за свое место в мире, диктующем, что лишь белые и гетеросексуальные люди получают все призы в этой жизненной игре.
В груди было тесно от сожаления, облегчения и решимости. «Дай мне еще, мысленно обращался я кому бы то ни было: Богу, волшебнику страны Оз или Мойрам. Подари мне еще одну надежду, что Себастьян вернется. Я в состоянии принять эту боль. А рациональные напоминания, что он не вернетсяи почемубудут поддерживать меня в борьбе».
Подхватив фрисби, я бросил его Брекину. Он поймал его одной рукой, а я начал прыгать из стороны в сторону, расставив локти.
Заставь меня как следует побегать.
Брекин поднял подбородок и засмеялся.
Поосторожней, приятель.
Все нормально. Бросай.
Он снова приподнял подбородок и посмотрел мне за спину.
Сейчас заденешь парня.
Резко выпрямившись, я опустил руки и развернулся, чтобы извиниться перед тем, кто стоит позади.
И да, он стоял прямо позади, в полуметре от меня, отпрянув немного, будто я действительно вот-вот попал бы ему по лицу.
Внезапно потеряв контроль над собственными ногами, я осел и приземлился на задницу. Его фигура больше не подсвечена. И солнца позади него не было. Только небо.
Себастьян сел на корточки. С беспокойством нахмурившись, он спросил:
Ты в порядке?
Тут подбежал Брекин.
Эй, ты тут жив?
Ч-ч-чначал я, а потом, сделав глубокий вдох, прерывисто выдохнул. Себастьян?
Брекин начал медленно пятиться назад. Куда он потом ушел, я не знал, но даже вспоминая этот момент, помнил лишь Себастьяна, зеленую лужайку и бескрайнее небо над головой.
Да?
Себастьян?
Боже мой. Его милая и дерзкая улыбкасловно всем понятная шутка. Незлобная и веселая.
Да?
Я лишь представил тебя идущим по лужайке, думая при этом, что Бог преподал мне какой-то жизненный урок, а спустя секунд двадцать ты стоишь прямо здесь.
Себастьян протянул мне руку.
Привет.
Я думал, ты должен быть где-то в Камбодже.
Вообще-то, в Кливленде.
На самом деле, я без понятия. Только что придумал.
Я так и понял, он снова широко улыбнулся, от чего вокруг моего сердца словно выстроились подпорки. Я не поехал.
Тебя за это в мормонскую тюрьму не посадят?
Засмеявшись, он ко мне лицом. Себастьян. Здесь. Он взял мои ладони в свои руки.
Мы в процессе организации мне досрочного освобождения.
От взаимных шуток у меня в голова каша.
Серьезно, я ощущая головокружение, я несколько раз моргнул. Окружающий мир возвращался в фокус слишком медленно. Я не понимаю, что происходит.
В Лос-Анджелес я прилетел сегодня утром, не переставая всматриваться мне в лицо, Себастьян добавил: Чтобы найти тебя.
Я тут же вспомнил день, когда нашел его на пороге своего дома, уничтоженного молчанием своих родителей. И по затылку тут же поползла холодная паника.
У тебя все нормально?
Как сказать. Этот аэропортсущий кошмар.
Прикусив губу, я сдержал и ухмылку, и всхлип.
Я серьезно.
Себастьян еле заметно помотал головой.
Но скоро будет. Мне гораздо лучше, когда я вижу тебя, пауза. Я скучал по тебе, посмотрев на небо, Себастьян снова повернулся ко мне. В его глазах стояли слезы. Я так сильно скучал по тебе. И хочу заслужить твое прощение. Если ты, конечно, позволишь.
В моей голове перемешались мысли и слова.
Что случилось?
Увидеть тебя на автограф-сессии было словно получить удар под дых. Будто кто-то встряхнул меня, чтобы я пришел в себя, он сощурился от яркого солнца. Потом я поехал в книжный тур. И читал твою книгу почти каждый день.
Что?
Я начал считать ее новым священным писанием, Себастьян невесело усмехнулся. Звучит безумно, но это так. Она словно любовное письмо. Ежедневное напоминание, кто я и как сильно был любим.
Любим по-прежнему.
В ответ на это он резко втянул в себя воздух, а потом, понизив голос, добавил:
Через несколько недель после моего возвращения из Нью-Йорка пришло письмо насчет миссии. Мама запланировала большую вечеринку. К нам домой приехало человек пятьдесят, а остальные смотрели онлайн-трансляцию в Фейсбуке.
Мне Отем рассказала. Я думал, что она смотрела, поэтому запретил мне рассказывать.
Тяжело сглотнув, Себастьян покачал головой.
Ничего так и не состоялось. В тот вечер я рассказал родителям о своих сомнениях. То есть, исправился он, я вполне уверен, что могу рассказывать людям о церкви, о моем пути и о том, что Отец Небесный ожидает для каждого из нас, наклонившись и закрыв глаза, Себастьян прижался губами к моей руке. Этот жест невероятно почтительный. Но я не был уверен, что смогу сделать это согласно их желаниям: вдалеке от тебя и от них и пытаясь стать тем, кем никогда не стану.
Значит, ты не уедешь?
Не поднимая головы от моей руки, Себастьян покачал головой.
Еще я бросил УБЯ. Наверное, переведусь в какой-нибудь другой университет.
На этот раз из всех возможных реакций на его слова во мне победила надежда.
Сюда?
Посмотрим. Благодаря авансу за будущую книгу у меня есть время поразмыслить. И спокойно оглядеться.
А что насчет твоих родителей?
Сейчас у нас полная неразбериха. Мы стараемся снова наладить отношения, но я не понимаю, как они будут выглядеть, запрокинув голову, он прищурился. Пока что.
«Я сам подписался на это бремя», подумал я. И, наверное, поэтому все произошло именно так. Быть может, я это заслужил. Потому что хочу быть хотя бы частично ответственным за то, что покажу ему, насколько сильно возможность жить полной жизнью перевешивает все его потенциальные потери.
Меня не пугают трудности, которые ждут нас впереди.
Меня тоже, улыбнувшись, он провел зубами по моей руке, и от его тихого стона к моему лицу прилила вся кровь.
Я закрыл глаза и, досчитав до десяти, постарался успокоиться. Глубоко вдыхая и медленно выдыхая. Вдыхая и снова выдыхая.
После чего я повалил Себастьяна на спину. Оказавшись сверху, я всматривался в его округленные от удивления глаза цвета сверкающих на солнце озерных вод. Мое сердце колотилось в моей груди и отзывалось в егословно стучась в дверь и умоляя впустить.
Ты со мной,произнес я.
Я с тобой, Себастьян инстинктивно оглянулся, не заметил ли кто-нибудь нас, распростертых прямо за зеленой лужайке. Но никто вокруг даже не обратил внимания.
Поэтому он позволил мне себя поцеловать. Всего раз. Впрочем, я постарался, чтобы этот раз был очень хорошим, предложив ему свою нижнюю губу.
И ты со мной, сказал он. Я почувствовал, как он обнимает меня за талию и сплетает пальцы в замок.
Да.
Конец
Дорогие читатели!
Спасибо, что прочитали книгу. Надеюсь, мой перевод вам понравился.
Буду благодарна, если вы поделитесь эмоциями и оставите отзыв, перейдя по этой ссылке: оставить отзыв
Ознакомиться с другими моими переводами вы можете в моей группе: vk.com/rubymiller
Переводчик Ruby_Miller
БЛАГОДАРНОСТИ
Ожидать, что у авторов может быть только одна книга, которая навсегда осталась в их сердце, немного несправедливо, но если бы нам всерьез пришлось выбирать, то это была бы «О нем». Именно она играет на самых чувствительных струнах души.
Об этой книге мы начали говорить несколько лет назад. В свое время Кристина работала в школьном консультационном центре в Юте и общалась с множеством подростков, которые были опустошены тем, что их родители были готовы предпочесть иметь мертвого ребенка, нежели гея.
Выросшая в гей-френдли атмосфере залива Сан-Франциско, бисексуальная Лорен всегда считала своей обязанностью обращаться к подросткам, чей опыт оказался не таким легким.
Прежде чем приступить к разработке книги, мы провели множество исследований, в том числе посетили с нашим дорогим другом Мэтти Кулишем Университет Бригама Янга и Храмовую площадь в Солт-Лейк-Сити. И к моменту когда мы на самом деле сели писать историю Таннера, слова из нас лились единым потоком.
За кнут и пряник во время написании этой книги мы благодарим Кристофера Райса, Марджи Стол и Сесилию Тан. Спасибо вам за поддержку, энтузиазм и мудрые советы. И хотим добавить: да, мы писатели, но не можем выразить словами те чувства, с которыми читали твои заметки, Крис. Мы считаем твои силы и энергию, которые ты вложил в критические замечания к книге, самым великодушным поступком, о котором никогда не забудем.
Далия Адлер, спасибо тебе, что прочитала самую первую версию рукописи и что была открыта для вопросовдаже самых глупых, которые, впрочем, ты так никогда не называла. Ты настоящая драгоценность, и мы очень тебе благодарны.
Кирстен Уайт, твои отзывы были просто потрясающие, а твой рекламный текст заставил нас прослезиться. Твое отношение к проекту значит для нас очень много, бесконечное тебе спасибо. Кэндис Монтгомери, Эми Олсен и Тоня Ирвинг, спасибо, что выделили время из своей насыщенной жизни, чтобы прочитать книгу, дать нам обратную связь, и что по сей день остаетесь фанатами истории.
К нашей восемнадцатой книге издательская команда стала очень сильной. Спасибо! Эрин Сёрвис за то, что помогала нам остаться в своем уме. Адаму Уилсону за то, что ты вперед смотрящий и рулевой на этом корабле. Холли Рутты больше чем просто опора. Кристин Дуайерты душа всей команды.