Айя СубботинаВеликан
Глава первая
Эй, Баб Мань, - голос Платонова царапает спину, разбегается по коже колючими иглами.
А я ведь надеялся, что в этот раз у меня получится срулить незаметно. Специально после уроков задержался в школе, сказавшись Екатерине Владимировне, нашей училке по информатике и по совместительству классной, что хочу немного посидеть над написанием компьютерной программы. Не для какого-то заданиядля себя. Вроде как на исходе школьного обучения заинтересовался программированием. Чудеса, в которые не поверил бы, прежде всего, я сам. Но Владимировна проглотила ложь, уж не знаю, почему, только посмотрела на меня с удивлением и даже с подозрением, но разрешила. И то верноникогда прежде я не оставался после уроков, да и в целом не проявлял особой тяги к знаниям, а тутнате, сам вызвался. Хотя, по сути, и не обманул, дома у меня компьютера нет, так что экспериментировать с программированием могу только в школе.
Как ни крути, а версия так себе, но другой у меня нет.
А проблема в том, что именно сегодня мне никак нельзя было попадаться Платонову. Почему? Да все простоне дал списать ему на годовой контрольной по физике. Нет, я даже близко не отличник, не заучка и даже не хорошист. Я замшелый троечник, иногда едва-едва переваливающий за очередную четверть. Но вот, удивительное дело, физика и, отчасти, другие точные предметы дается мне очень легко. Физику же я просто понимаю. Ни формулы, ни определения у меня в голове почти не задерживаются, но, когда приходит время задачих решение как-то само собой выстраивается в голове. И об этом, разумеется, знают все в классе. Именно в такие моменты я враз перестаю быть жирным боровом и пузатым жиробасом с сиськами, как у тетки Марии Александровны из столовой, и становлюсь Стасиком и «своим чуваком», который просто обязан не помнить прошлых обид.
Я и не помнил, наивно надеясь, что таким образом завоюю если не уважение, то хотя бы посредственное к себе отношение. В идеале, чтобы меня вообще не замечали и не трогали. Но не тут-то было. Заканчивалась очередная контрольная, на которой я позволял списать у себя Платонову и еще нескольким ребятам, и жизнь возвращалась на круги свояк пинкам, жвачке в волосах или на стуле, запертым снаружи кабинкам в туалете и многим другим «веселым» вещам, с помощью которых одноклассники «любезно» выражали свое ко мне расположение.
Не все, конечно. Некоторые просто стояли в стороне и смотрели или отводили взгляды. Я их хорошо понимаюв каждом классе должен быть чухан, на которого будут сыпаться все шишки. Эдакое негласное правило. И если кто-то на роль такого чухана выбран, то не дай бог хоть взглядом, хоть словом изменить это положение вещей. Ведь на его место можешь попасть именно ты.
И вот на сегодняшней контрольной я не дал списать. Понимал, что совершаю огромную ошибку, из-за которой потом буду очень жалеть, но ничего не смог с собой поделать. Утром, когда шел в школу, уже у самых дверей меня обогнал какой-то парень. Я и внимания не придал, что он едва коснулся меня за задницу. Думал, нечаянно. Его лица я не рассмотрел, да и не старался. Так и протопал по всей школе, поднялся на третий этаж и вошел в класс. Лица уже сидящих там одноклассников сразу навели на нехорошие подозрения. Они все смотрели на меня и о чем-то тихо шушукались, не особенно скрывая улыбки.
Причина столь «радушного» приема стала ясна сразу, как только я сел на свое место. Ощущение было такое, будто задом плюхнулся в холодную лужу. Тут же вскочив и обернувшись, увидел на стуле нечто жидкое и коричневое в остатках рваного целлофана. И когда я садился, этого там точно не было.
Да, как я потом понял, еще на улице тот самый парень подвесил мне сзади пакет с чем-то нет, это не было чье-то дерьмо. Просто грязь. Но попробуйте рассказать об этом кому-нибудь, кто видит на вашей заднице коричневое влажное пятно. Вряд ли он даже слушать вас станет.
Понятия не имею, почему не заметил пакет раньше. Наверняка же он должен был хотя бы немного болтаться или оттягивать штаны. Должен но не заметил, за что и поплатился.
Красный от стыда и обиды, я выбежал из класса и с пол часа пытался отмыться в туалете, стараясь при этом, чтобы штаны еще и высохли, поворачиваясь мокрым местом к сушилке. Наверняка очень занятное со стороны зрелище.
Мне было и обидно, и при этом я жутко злился. Когда бросал взгляд в зеркало, видел там неопрятного краснолицего парня с несколькими прыщами на лбу. Точно, я же вчера хотел сменить рубашку, потому что на эту капнул немного кетчупа. Но утром, разумеется, ни о чем подобном уже не помнил.
Мне бы свалить домой, но тогда я бы никак не успел на контрольную. А потому пришлось возвращаться в класс. Кажется, еще никогда в жизни я не был так зол. Говорят, человек привыкает ко всемуи к постоянным унижениям тоже. Я думал, что научился пропускать их мимо себя, не реагировать, уходить в сторону при первой возможности. Но не в тот раз.
Когда началась контрольная, я просто сидел и на чистом автомате решал задания, не позволяя никому заглянуть мне в тетрадь. Слышал сначала просьбы, а потом шипение и угрозы, но своего решения не изменил.
Как же приятно было видеть перекошенные рожи своих одноклассников, которые наверняка получат по двойке, а вместе с темкучу проблем с закрытием четверти. Жаль, что моя радость быстро испарилась, когда Платонов пообещал вспороть мне брюхо, как только выкачу свой жирный зад из школы.
Вот я и сидел в ней, пока мог, пока на улице не начало темнеть, пока уже даже уборщицы не стали смотреть на меня косо. Впрочем, к тому времени я все же надеялся на лучшее, что сегодня мне удалось избежать «заслуженной мести». А может и не только сегодня. В конце концов, проклятая школа уже почти окончена, мне осталось продержаться совсем немного. И я очень старался держаться, очень ждал гребаного последнего звонка, едва ли не зачеркивал в календаре даты.
Я ошибся в своих надеждах. Очень сильно ошибся.
* * *
Овощебаза, я тебе сказал или кому?!
Слышу торопливые шаги за спиной и прибавляю шаг, уже зная, что толку от этого не будет. Я задохнусь через полминуты, если перейду на подобие бега. А им все равно даже особенно напрягаться не придется, чтобы меня догнать.
Кажется, у нашего обосратыша уши заложило, - поддакивает Платонову Нестеров.
Так мы сейчас ему все сразу и прочистим.
Конец фразы совпадает с ударом в спину. Даже не ударомтолчком. Но сильным и неожиданным, отчего я резко наклоняюсь вперед, делаю два шага и, не в силах удержать равновесие, падаю в дорожную пыль. Инстинктивно выбрасываю руки перед собойи в раскрытые ладони врезается мелкое каменное крошево.
Больно.
Они уже вокруг. Мне даже не нужно поднимать голову и смотреть в их лицазнаю всех.
Толстозад, ты где страх потерял?присаживается на корточки Платонов.Совсем охренел на своих булках?
Ты вообще понял, что натворил, чмо?!В голос орет над моей головой Нестеров и пинает мне в лицо пыль, смешанную с камнями.
Щурюсь, прикрываю глаза руками.
Заткнись, - осаждает его Платонов.Он ведь не дурак. Правда, хомяк? Ты же не дурак? И отлично понимаешь, что очень сильно накосячил. А раз такнадо отрабатывать. Давай, вставай, чего развалился? Споткнулся что ли? Так под ноги надо смотреть.
Не понимаю, чего ему от меня надо, потому что Платонов протягивает мне руку.
Осматриваюсь по сторонам, ожидая какого-то подвоха, но преследователи намеренно отступают на шаг-другой.
Вставай, говорю, - настаивает Платонов.Вон, испачкался весь. Ты вообще на себя в зеркало смотришь? Хоть иногда. По праздникам, к примеру.
Неуверенно протягиваю ему руку. Платон обхватывает мою ладонь и резко тянет на себя. Едва успеваю опереться о другую руку и кое-как подняться. С силой сжимаю зубы, чтобы не застонать от боли. Впрочем, наверняка все и так отражается на моем лицечувствую выступившую на лбу холодную испарину.
Сердце в груди бьется так сильно, что почти больно. А еще очень противно крутит и урчит в животе. Очень надеюсь, что урчание слышу только я сам, потому что в противном случае все может обернуться еще хуже. И я даже думать в эту сторону не хочу.
Ну и тяжелый ты, чувак, - деланно отдувается Платонов. - Не ушибся?
Нет, - мотаю головой.
Что за дурацкий вопрос? У меня все ладони расцарапаны, и колено болит жутко.
Ну и отлично. А то мы идем, смотрим - ты бежишь. А потом рази носом вниз. Мы аж еле на ногах устояли. Ты этоаккуратнее гуляй, тут весь район землетрясением баллов в пять накрыло.
Я совершенно не понимаю, что им от меня нужно. Избить? Так, наверное, было бы куда проще, чем все эти слова, подначивания, неизвестность. Понятно же, что просто так меня не отпустят. Ну и пусть бы уже избили, лишь бы поскорее все закончилось. Кто-то на моем месте наверняка бы попробовал заговорить придурков, присесть им на уши, только для меня сделать что-то подобноесравни не то что подвигу, а чуду. Я просто теряюсь в стрессовых ситуациях. И выражение «Засунул язык в задницу» ко мне подходит, как нельзя лучше.
Краем глаза ловлю какое-то движение. Ого, мы не одни. Только от осознания, кто именно стоит в тусклом кругу фонарного света, становится еще гаже.
Больно и погано, когда тебя бьют или унижают. Тем более, когда бьют или унижают сразу несколько человек. Пусть даже не пытаются покалечить, а просто вымещают на тебе всю свою ненависть, все свое неприятие твоей внешности, вообще твоего существования на этой планете. Но куда хуже, если на эти издевательства смотрят девчонки.
У меня аж колени подгибаются, когда вижу среди четверых ярко накрашенных девчонок Свету Савельеву. Нет-нет-нет! Только не она. Света это же она же в общем, я влюблен в нее по самые уши. Еще с начальных классов, когда целых три года сидели за одной партой и, как мне тогда казалось, были друзьями. Я даже несколько раз провожал ее до дома, рассказывал всякие дурацкие анекдоты, а Света смеялась. С переходом в старшую школу все резко изменилось, у Светы появились новые друзья и подругиобеспеченные, красивые, уверенные в себе. И поначалу она просто тихонько сторонилась меня, ссылалась на занятость, когда предлагал погулять, а затем и вовсе в открытую сказала, чтобы я больше не подходил к ней, потому что общение со мной плохо скажется на ее репутации.
Репутации?
Для меня это слово было чем-то далеким и размытым, чем-то из американских фильмов о подростках и колледжах. Какая репутация у нас? Прошло немного времении я все понял. Толстеющему и потеющему парню не место возле красивой девчонки с огромными голубыми глазами и кукольным личиком.
С тех пор мы почти не общаемся, только я, как последний дурак продолжаю ее любить. Кажется, даже сильнее, чем раньше.
Света смотрит на меня из-за распущенных белокурых волос, закрывающих половину лица. Она настолько хороша в своей короткой юбке и футболке, открывающей плечи, что на некоторое время я даже перестаю бояться никуда не девшихся пацанов.
Глава вторая
Закрываю глаза и невольно съеживаюсь в ожидании первого удара. Я - трус. И все это знают. И я сам в их числе. Легко ругать этих придурков, сидя у себя дома, легко придумывать, как бы я мог отомстить им, если бы у меня была какая-нибудь суперсила. Легко самому себе давать обещание, что уж в следующий раз точно дам им отпор. По крайней мере, попытаюсь, чего бы мне это ни стоило. Легко быть крутым парнем в собственных фантазиях.
Трудно не быть говном в реальном мире, когда собственное сердце бьется уже где-то у самого горла, напрочь перекрывая в легкие доступ кислорода.
Удар прилетает в район солнечного сплетения. Резко выдыхаю, почти выплевываю из легких скомканный воздух. Кто-то сзади бьет по ногам, под самые колени. Опрокидываюсь, широко раскинув по пути руки. Задеваю кого-то - и слышу в ответ злобную ругань, но даже слов не могу разобрать, так как даже не успеваю грохнуться наземь, как мир окрашивается кровью и наполняется болью. Скукоживаюсь, стараюсь прикрыть голову руками, но пацаны бьют ногами, пинают с остервенением безумной ярости. Слишком долго ждали расправы. И теперь, дорвавшись до свежей крови, явно намереваются превратить меня в кусок хныкающего мяса.
Раньше я действительно просил о пощаде, плакал и пускал слюни, даже как-то норовил ухватить за ноги, прижаться. Отвратительное зрелище - поступки не человека, но безвольного членистоногого. И каждый раз потом я ненавидел себя за слабость.
Не знаю, что случилось теперь. Их удары впиваются в тело, взрывают внутри острые очаги боли, кажется, что-то хрустнуло в правой руке, а в лицо дважды прилетело так, что перед глазами все плывет в мутной пелене.
«Зубы» - мелькает в раскалывающейся голове глупая мысль.
Я только неделю назад был у зубного, лечение у которого стоило моим родителям изрядную сумму. Будет очень жаль так глупо все просрать.
Не знаю, сколько длится избиение. Я теряю сознание и вновь выплываю на поверхность, где нет людей, а остались только озверевшие скоты. Харкаю кровью, чувствую, как в груди что-то булькает. Почти ничего не вижулишь размытые образы, завывающие в экстазе тени. Вроде бы пытаюсь ползти, но не уверен, что удается преодолеть хотя бы несколько сантиметров. Возможно, это лишь попытки моего сознания таким образом подкинуть мне мысль, что я не просто валялся бессловесным кулем, а что-то пытался сделать. Пусть даже и сбежать. Если это так можно назвать.
Все заканчивается резко. Шорох наверху, короткие окрики, быстрый топот удаляющихся ног. И тишина. Долгая, невыносимо гудящая тишина. Я больше не пытаюсь ползти, не закрываюсь руками, вообще не двигаюсь. Просто лежу и хочу снова потерять сознание - на этот раз чтобы надолго. В идеале, чтобы, когда очнусь, весь этот гребаный день остался далеко позади, а тело перестало болеть.
Но сознание не делает мне такого подарка. Напротив - я непроизвольно сосредотачиваюсь то на одном пульсирующем болью отбитом участке тела, то на другом. Так сильно меня еще никогда не били. Да только завтра будет еще хуже - знаю об этом из прошлого опыта.
Во все еще гудящей тишине слышу надтреснутый женский голос. Голос приближается, причитает и охает. Наверное, именно эта женщина и вспугнула избивающих меня уродов. Надо бы поблагодарить ее, но я едва способен ворочать языком, стремительно распухающие губы превращаются в тяжелые неповоротливые пельмени. Хорош же я буду завтра утром.
Ой, да что же это делается - судя по всему, женщина опустилась рядом со мной на колени. - Ты жив, милый?
Киваю - и все же пытаюсь перевалиться набок, а потом сесть. Женщина помогает мне, чем-то сухим трет по лицу, наверное, вытирает кровь и сопли. Что ж, вполне терпимо, жить можно. Самое паршивое, что до сих пор плохо вижу.
Сейчас, потерпи, - кудахчет женщина, - я «скорую» вызову. И милицию. Что же это делается!
Не надо - ну и голос, точно каменного крошева в глотку насыпали.Я сам виноват.
Вот в милиции и разберутся, кто виноват! Живого человека смертным боем битьэто, интересно мне, в чем же провиниться надо.
Пожалуйста. - Противно от собственного просящего тона. Но у меня просто нет сил приводить аргументы и спорить. - Не надо. Все хорошо.
Я знаю, чем кончаются такие звонки в милицию. В лучшем случае, вообще ничем. Вряд ли эта женщина видела лица избивающих меня пацанов. Судя по всему, бежала издалека, да и темно уже на улице. А я в жизни не укажу ни на Платона, ни на остальных. Потому что были уже такие, тыкающие в Платонова пальцем. Где они теперь? В основном, ходят в другие школы, потому что в нашей им не светило ничего хорошего. Потому что отец Платонова какой-то крутой бизнесмен, который время от времени делает школе крупные дорогостоящие подарки. Его сын и вся его компашкаони неприкосновенны, чего бы про них ни говорили такие нищеброды, как я. А мне осталось доучиться всего ничего, не хочу каждый из этих последних дней ходить и оборачиваться, опасаясь мести.
Идиотская мысль, но после сегодняшнего, думается, они от меня отстанут. Пусть и на время, но так мне только этого и надо. Последние экзамены, выпускной, а потом только меня и видели в этой проклятой школе.
Ты уверен? - недовольно спрашивает женщина.
Да. Можете такси вызвать?щупаю по карманам в поисках мобильного и не нахожу его. То ли выпал, то ли эти уроды вытащили. Вряд ли вытащили, конечно. На кой им моя старая «труба». Но в этой темноте и с моим затуманенным взглядом я точно ничего не найду. - Я заплачу.
Несколько мятых мелких банкнот у меня есть.
Конечно-конечно, - оживляется женщина, будто почувствовала, что хоть как-то может мне помочь.