К тому времени, когда приезжает такси, я уже вполне сносно могу стоять на ногах, хотя колено болит жутко, пульсирует при каждом шаге. Видимо, приложился я им знатно.
Увидев меня, таксист хмурится и явно не особенно хочет пускать в салон. Ну да, ну да - я же там все перепачкаю, а ему потом оттирать. Но женщина так напускается на водителя, едва не кроя его матом, что тот быстро сдается и даже помогает мне сесть на заднее сидение.
Называю адрес и сразу расплачиваюсь. Напоследок благодарю сердобольную женщину и еще раз уверяю ее, что все со мной будет хорошо.
Ехать нам недолго, я живу всего в двадцати минутах неспешной ходьбы. Пока едем, пытаюсь придумать, что бы такое сказать дома, чтобы там так же не начали названивать в полицию. С синяками и ссадинами я и раньше приходил - и сразу попадал под перекрестный спор родителей. Мама говорила, что так нельзя, что завтра же она пойдет к директору школы и обо всем ему расскажет. Отец же отрицательно мотал головой и говорил, что мальчишки должны сами решать свои конфликты - и влезать в них нельзя.
Пока что в этих спорах всегда побеждал отец. И я очень благодарен ему за это. Но сегодня сегодня даже у него нет слов, чтобы передать весь свой ужас от того, в каком состоянии пришел его сын.
Дверь мне открывает мама - и по ее лицу вижу, что она жутко взволнована и зла. Еще бы, я давно должен быть дома, а на звонки не отвечаю. Но злость исчезает в мгновение - мама обхватывает свое лицо руками и стремительно бледнеет. И мне даже кажется, что сейчас ей станет плохо, снова засбоит сердце.
Сережа! - кричит она себе за спину и втаскивает меня в прихожую.
Отец, в растянутых трениках и в майке, появляется с кухни. Вообще он у меня не матерится, но сейчас вполголоса выдается длинную тираду, предназначенную явно не для маминых утонченных ушей. Она у меня музейный работник и очень не любит, когда в ее присутствии ругаются.
Видишь, до чего довели эти твои «пусть разбираются сами»?сквозь слезы бормочет она, обращаясь явно к отцу. - Чего стоишь, неси аптечку? Ну нет, в этот раз я точно пойду к директору. Или нет, сразу в полицию. Ты их видел, Стасик? Запомнил лица?
Нет, - помогаю маме стащить с меня рваную куртку. - Мне кажется, это были футбольные фанаты. Ребята не из нашего района. Кажется, я болею не за ту команду. - Пытаюсь выдавить улыбку, но губы трескаются и снова начинают кровоточить.
В больницу, надо ехать в больницу. Вдруг у тебя какие-то внутренние повреждения или что-то сломано.
Да все нормально, я же на своих ногах дошел, - вру ей прямо в лицо. - Оно только выглядит страшно, а на деле почти не больно.
Стас, мама права, лучше съездить в больницу, - отец берет с тумбочки ключи от старенькой «девятки».
Вот и езжайте сами, а я устал, - вырываюсь из цепких рук мамы, которая пытается получше рассмотреть мое распухшее лицо. Наверняка довольно сильно распухшее - я потрогал его руками и очертания показались мне совершенно не знакомыми. - Давайте так, я сейчас обработаю синяки, приму ванну и лягу спать. А если завтра что-то будет болеть, то поедем к врачу.
«Завтра будет болеть все», - беззвучно говорю сам себе, но родителям об этом знать не обязательно. Сегодня четверг, мне только пятницу перетерпеть, а в субботу они все равно уедут на дачу, не смогут не уехать, иначе там весь урожай без полива пропадет.
Мы еще спорим какое-то время, но все же я одерживаю верх. Родители помогают мне обработать часть ран, а потом я запираюсь в ванной. В горячей воде поначалу очень неуютно, я вообще с большим трудом заставляю себя влезть в ванну, стискиваю зубы и едва не стону от боли. Но текут минутыи боль начинает отступать, мышцы расслабляются. В конце концов, я едва не засыпаю.
Проклятый день все же подходит к своему завершению. Еще один паршивый день из тусклой жизни толстого пацана, который не может постоять за себя. Но только сегодня я сделал то, чего не делал никогда прежде: я не просил не бить меня, не унижался. Оказывается, это так просто, хоть и очень болезненно.
Однако вопрос остается открытымкакое решение было правильным? То, что принял яи в итоге получил ногами и по голове, и по корпусу. Или другоето, в котором я ползу к ожидающим и хихикающим под фонарем девчонкам? Даунизительно. Дастыдно. Но внутренности не отбиты и лицо не похоже на место побоища диких пчел.
Что важнее? Здоровье или гордость? Тем более моя гордостьдавно загнанная под лавку.
Я ненавижу свое детство, ненавижу школу и учителей, которые закрывают глаза на творящееся у них перед носом. Каждый год в любом классе и в любой школе есть как минимум один отщепенец, которого принято чмырить. Кому-то достается больше, кому-то меньше. Хорошо, когда нападкам подвергается не один человек - тогда внимание атакующих распыляется. Дети жестоки и всегда найдут, к чему прицепиться. В моем же случае им даже повод не нужен. Жирдяй, который не умеет дать сдачи, автоматически становится объектом травли.
И взрослые отлично все это понимают, но предпочитают оставить на самотек. Мол, сами разберутся, закалятся, перебесятся. Дети, что с них взять? Но достаточно вылезти в интернет и в любом поисковике набрать несколько правильных слов, чтобы в полной мере насладиться видосами с «невинными» школьными разборками.
Я ненавижу их всех, смотрящих на нас, детей и подростков, с высоты своего возраста и опыта. Двуличных, улыбающихся, уверяющих, что все будет хорошо. Только не все справляются. Знаю случаи, когда вот такие, вконец затравленные, теряли последнюю надежду на нормальную жизнь и решались на страшные шаги. Нет, у меня ни разу не возникло мысли покончить с собой. А вот отомстить это - да. Хотя бы в мечтах. Потому что проделать хоть что-то из обдумываемого в реальности не смогу ни за что. Плохо, противно, стыдно, но хотя бы здесь я себе не вру.
Впрочем, плевать, скоро выпускной, а потом я пошлю и школу, и учителей так далеко, что больше никогда о них не вспомню.
Чуть-чуть. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.
Глава третья
Я сижу в Макдаке и с сомнением смотрю на большую порцию картошки-фри. Двойной гамбургер и половину молочного коктейля я уже приговорил, но до сих пор голоден. Знаю, что это абсолютно пустая и мусорная еда, только ничего не могу с собой поделать. Это же вкусно! А что еще, если не вкусная еда, способно скрасить серые будни и хотя бы немного приподнять подавленное настроение?
А настроение у меняхуже некуда. Со времени драки прошла неделяи я, в целом, уже неплохо себя чувствую. Синяки на роже остались, конечно, но хотя бы сошли отеки. А вот колено все еще болит. И это очень отвлекает и мешает. Я даже на унитаз не могу нормально сесть и подняться, не говоря уж о том, чтобы подняться на наш шестой этаж, когда в доме снова не работают лифты. Да они почти все время не работают.
Родители были вынуждены уехать, но не на дачу, а на похороны. У нас умерла какая-то дальняя родственница. Вернее, дальняя для меня, но не для них. Я, весь расписной в коричнево-синих разводах, ехать наотрез отказался, да они и не настаивали. Только мама очень просила, чтобы никуда не выходил из дома без крайней на то необходимости. В школу она все же позвонила, но лишь для того, чтобы сказать, что я приболел. Наготовила целый холодильник еды и попросила соседку, Инну Павловну, заглядывать ко мне по вечерамвроде как приглядывать на всякий случай.
В итоге я уже четыре дня живу один. И с одной стороныникто не присаживается на уши и не расспрашивает, все ли у меня хорошо, ничего ли не болит, не пытается докопаться до того, как вообще у меня дела. А с другой стороны все то же самое, но со знаком «минус». В том смысле, что, когда тебе не с кем и поговорить, и поделиться какой-нибудь повседневной ерундойстановится немного тоскливо. Пара слов вечером с пожилой соседкойтакое себе развлечение.
Вот такна меня не угодишь. И расспросы не нравятся, и их отсутствие не по душе.
Понятное дело, никто не отменял интернет с его социальными сетями, да вот только мобилу я пролюбил, а на новую денег нет. Отец сказал, что в конце месяца наскребем и обязательно купим, а пока придется довольствоваться домашним телефоном.
Вот я и выполз в люди. Просто чтобы не совсем одичать. В низко надвинутой на глаза кепке и в солнечных очках, чтобы не очень народ пугать.
Запускаю руку в пакетик с картошкой, выуживаю пару ломтиков, обмакиваю их в кисло-сладком соусемоем любимом. Кладу ломтики в рот и неспешно жую, растягивая удовольствие. Надо будет и домой взять порцию или двена вечер потупить в телевизор.
Понятия не имею, как это работает, но еда всегда поднимает мне настроение, даже если поначалу о нем нет даже намека. Просто приятное тело распространяется от живота и будто проникает в кровь, разбегается по всему телу, разнося с собой ощущение спокойствия и умиротворения. Ну, да, потом я вполне могу пожалеть о съеденном, но ведь это будет потом, да и то не факт. Сейчас, когда представляю себе одинокий скучный вечер, варианта не взять собой вкусняшку на вынос просто нет.
Привет, - знакомый женский голос заставляет целый табун мурашек пробежать по спине снизу-вверх и обратно.
Едва не давлюсь не полностью прожёванной картошкой, спешно глотаю комок и поднимаю голову. Уже напряжен, готовый если не бежать, то, возможно, даже кричать или каким-то другим способом привлечь к себе внимание персонала. Тут же рыскаю обеспокоенным взглядом по сторонам.
Я одна. Можно присесть?
Сегодня на Свете облегающие джинсы со стразами, босоножки и то ли длинная легкая рубашка, то ли туника светло-розового цвета. На волосы, забранные в высокий хвост, заведены большие солнечные очки в очень изящной, почти невидимой оправе. Макияж едва заметный.
Умом хочу проорать ей в самое лицо: нет, нельзя!
Да только шестеренки в моей голове явно пробуксовывают, не попадают друг другу в пазы и стопорятся.
Конечно, садись, - торопливо, едва не уронив стакан с остатками коктейля, отодвигаю поднос со своим заказом в сторону.
Света улыбается, обходит столик и садится напротив.
Она просто сидит и молча смотрит на меня - прямо, открыто, но при этом вроде бы не рассматривает под микроскопом, не проматывает перед внутренним взором все мои недостатки. Впрочем, что их проматывать. Когда они и так почти все сидят перед нем? Или мне только кажется, что не проматывает? В любом случае, чувствую себя очень неуютно. Сейчас бы самое правильное встать, сослаться на какое-нибудь важное дело и уйти. Нам не о чем с ней говорить. Я же испорчу ее репутацию. Она слишком красива, чтобы такой как я даже сидел рядом. Очень красива
эй, ты меня слышишь?
Прихожу в себя и понимаю, что все это время Света что-то говорит, а я, как последний идиот, пялюсь то на ее губы, то в сверкающие прохладной глубиной глаза.
А? Прости, задумался.
Она улыбается еще шире. Наверняка ведь заметила, как облизываю ее взглядом - и сейчас что-нибудь по этому поводу скажет.
Это ты меня прости, - говорит то, что я никак не ожидаю услышать. - Это прозвучит банально, но я была огромной дурой, когда отказалась от дружбы с тобой.
Поначалу я даже не знаю, как реагировать на эти ее слова. После всего, что случилось неделю назад, они кажутся насмешкой, что ли. И это в лучшем случае.
Тебе неприятно со мной разговаривать?она вроде как неуверенно теребит в руках телефон.
Она вроде бы и правда одна. Может, и правда попробовать поговорить? Я же этого так хотел. Много лет хотел. Не укусит же она меня, в конце концов. А к возможным насмешкам с ее стороны я и так вроде бы готов. Хотя, если быть честным, Света никогда надо мной и не смеялась. По крайней мере, в открытую. Игнорировалаэто да. Но не смеялась с остальными.
Наоборот, это было правильное решение, - беру в руки салфетку и начинаю ее теребить. Да, я тоже волнуюсь. И очень сильно. Быть того не может, что у нас получается обычный спокойный разговор, хоть я и понятия не имею, откуда вдруг такая перемена. - Ты же сама все виделапытаюсь подобрать слова недавнему своему избиению, но почему-то язык буквально присыхает к нёбу. - Видела, как ко мне относятся другие.
Во-первых, это только придурок Платон с дружками. Остальные просто боятся его, потому и засунули языки по задницам, - неожиданно пылко высказывается она. Даже откладывает в сторону дорогую мобилу, которую до того крепко сжимала в руках. - Все учителя от него стонут, но ничего не могут поделать. Ты же знаешь, кто его отец.
Знаю, - пожимаю плечами. - Только все равно не понимаю, зачем ты мне все это говоришь. Поверь, мне давно на всех плевать. И на учителей, и на одноклассников. Привык.
И на меня?
Что на тебя?
И на меня плевать? - ее глаза немного расширяются, как будто Света сильно удивлена.
И у меня вертится на языке «На тебя мне плевать в первую очередь!», хочется хоть немного вернуть свою обиду за ее предательство, хочется увидеть ее реакцию, какой бы она ни была. Потому что любая реакцияэто проявление эмоций. Намного хуже полный игнор, полное равнодушие.
Я очень сильно пытаюсь вытолкнуть из себя желчные слова, но не могу, потому что, несмотря ни на что, продолжаю испытывать к Свете какое-то болезненное притяжение. Одно ее присутствие рядом заставляет невольно выпрямлять спину и пытаться вобрать в себя большой животтак себе попытка, но мне все равно рядом с ней хочется выглядеть лучше, чем есть на самом деле.
Прости, мне лучше уйти, - Света хватает со стола телефон и порывисто поднимается, так и не дождавшись моего ответа.
Нет-нет, - протягиваю к ней руку, но так и не решаюсь коснуться ее кожи. - Нет. На тебя мне не плевать.
«Она знает о моих чувствах» - проносится в голове.
Всегда знала.
Сейчас об этом уже глупо и поздно говорить, - она снова садится напротив, - но мне плевать на репутацию, если она достигается такой ценой. Мне не нужны люди, которые находят удовольствие в издевательстве над другими. Не хочу иметь с ними ничего общего.
Чего это вдруг? - вопрос вырывается сам собой - и я едва не прикрываю рукой рот, чтобы вернуть слова обратно.
Но Света и не думает обижаться.
Не знаю, как объяснить, - она посматривает на мой пакетик с картошкой. - Можно?
Конечно, - пододвигаю к ней весь поднос.
Удивительное дело, но мне резко перехотелось есть. Одно ее присутствие наполняет меня чем-то таким, что напрочь отбивает аппетитв хорошем смысле этого слова. Невольно задаюсь вопросом - каково это, когда рядом с тобой такая девчонка? Не на пять минут, как сейчас, не за ерундовым разговором среди десятков куда-то спешащих людей, а совсем рядом - по-настоящему.
Ты все время куда-то уходишь, - говорит она, немного хмурясь.Тебе со мной скучно?
Мне с тобой непривычно, - говорю чистую правду. - Ты такаякак же сложно говорить вроде бы простые слова, - красивая - голос звучит осипшим скрипом. - Это как всю жизнь со стороны наблюдать за яркой бабочкой, а потом, когда она вдруг села тебе на рукузамереть и бояться сделать что-то не так, испугать.
Ты стихи не пишешь? - неожиданно спрашивает Света, немного зардевшись и убирая за ухо несуществующую прядь.
Какие стихи, ты что, - отмахиваюсь я, вдруг почувствовав себя немного свободнее. - Я даже близко не гуманитарий.
А говоришь очень красиво, - смотрит из-под густых полуопущенных ресниц.И вообщеразве важно, гуманитарий ты или технарь? Взять того же Леонардо да Винчи, сколько у него изобретений? А ведь и стихи писал.
Ну, ты и пример привела, - даже усмехнуться себе позволяю.Спасибо, конечно, только мне немного много далеко до Леонардо.
Какие твои годы, - передергивает плечами Света и резко меняет тему. - Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
Никаких, - отвечаю на автомате.
«Она же не позовет меня гулять?»
Может, погуляем немного? Погода такая классная.
У меня такое ощущение, что начинаю гореть. В прямом смысле этого слова. Еще немного - и из ушей дым пойдет. Уж лицо наверняка цвета спелого помидора, а уши потрескивают и обугливаются.
Погуляем? В смысле я и ты? - чувствую себя последним идиотом. Она же именно это предложила? Мне не показалось с отбитой головы?
Да. Если ты не против,говорит так просто, будто это что-то само собой разумеющееся. Как будто не она, самая красивая девчонка в классе, зовет на свидание (нет, просто на прогулку!) самого уродливого в классе пацана.
Я только за!то ли шепчу, то ли просто выдыхаю, но она все же слышит.
Это вообще со мной происходит? Может, у меня сотрясение мозга, которое проявилось только теперь вот такой странной галлюцинацией?