Машка, я могу предложить отвезти тебя? мягко спросил Сашка и машинально провел рукой по лбу, там, где всегда болталась непослушная прядь.
А что, ты не занят?
У меня есть дела, конечно, но для тебя
В общем, до пятницы, он наклонил голову набок, как всегда перед тем, когда хотел отпустить какую-нибудь хохму, я совершенно свободен. Это очень далеко?
Едем!
Откуда у Сашки такой автомобиль? Может, одолжил у знакомых? Вряд ли, такими машинами не разбрасываются. Даже господин Беседовский присвистнул бы от удивления. К тому же Сашка смотрелся очень органично в светлом кожаном салоне. Машину он вел спокойно и уверенно.
Свободной рукой Сашка потыркал какие-то кнопочки на почти самолетной панели, и блаженные звуки Вивальди наполнили салон. Насколько мне помнится, Таланов всегда был равнодушен к музыке.
Ты любишь классику? удивленно спросила я.
Сашка усмехнулся и быстро взглянул на меня поверх очков.
Да не то чтобы люблю Так, на всякий случай, неопределенно ответил он.
Сашка уже не походил на того нескладного угловатого парня, каким я его помнила. Казалось, он открыл в себе некую правильную линию, гармонию, делавшую его движенияуверенными и точными, а словазначимыми и важными. Но веселый, с хитринкой взгляд в ореоле пушистых ресниц остался прежним Заметив, что я щурюсь, Таланов стянул с носа очки.
А ты?
Нормально, махнул он рукой. Машка, а помнишь гриль-бар возле университета, где мы курицу ели? Ты еще боялась, что у меня зубы сломаются?
Я кивнула.
Тут такое дело, я помещение выкупил, сейчас там ремонт. Все голову ломаю над названиемможет, подскажешь?
Я подумаю.
Ничего себе, дела. Меня потрясло не то, что Сашка заделался таким крутым, что смог купить бар, а то, как он об этом рассказывалкак о чем-то обыденном и не стоящим особого внимания. Таким бы тоном я, например, объяснила, что в булочной не было хлеба и пришлось взять батон. Но, похоже, он не рисовался и не хотел меня поразить, а просто советовался.
Мы быстро неслись по трассе. Разговор не клеился. Оба чувствовали себя натянуто и по кругу перебирали ничего не значащие темы: чудесную погоду, мою учебу в университете, здоровье родителей и место их теперешнего обитания. Услышав, что папка превосходно себя чувствует, Сашка широко и радостно улыбнулся и сразу же переменил тему.
Ощущение скованности не покидало меня. Неожиданно я разозлилась. Два взрослых (ну или почти взрослых) человека встретились, поговорили и разошлись снова. «Я встретил вас, и все такое», пришла на ум студенческая присказка. Проще надо быть, проще! И вечером, сидя за чашечкой ароматного чая, набрать Аришкин номер и с эдакой ленцой поведать:
Представляешь, кого я сегодня видела? Ни за что не угадаешь. Таланова. Какого Таланова? Ну бывшего, помнишь, он разбил мой аквариум, а я емусердце
Но Таланов совсем не был похож на человека, имеющего какие-либо проблемы с сердцем. Скорее даже наоборот, оно у него работало отменно, потому что вид он имел здоровый, я бы даже сказалацветущий. Конечно, душа человекапотемки, но Сашка производил впечатление человека, вполне довольного жизнью и главноезнающего, чего он от жизни этой хочет. У него, наверно, невестаноги от ушей и далее по списку, а я тут сижу в старых кроссовках и о чем-то еще мечтаю. Спросить или не надо? Я настолько убедила себя в мысли о невесте, что заранее расстроилась. И зачем я села к нему в машину? Мы не виделись сто лет, у него давно своя жизнь, у меня своя Сейчас бы спокойненько тряслась в электричке, читала бы Мопассана и горя бы не знала.
Маш, что-то случилось? тревожный Сашкин голос оторвал меня от грустных дум. Неужели у меня все на лице написано?
Да нет, я так, о своем, о девичьем Не обращай внимания.
Извини меня за бестактный вопрос, но можно я спрошу
С наигранным смехом я воскликнула:
Да что мы все обо мне да обо мне? Ты сам давай говори, чем занимаешься?
Компьютерной техникой занимаюсь, хмуро буркнул Сашка.
Техникой?
Да, но тебе это скучно, Машка. Я все расскажу, но прежде ты мне ответь
Нет-нет-нет, ты первый, давай, начинай!
Господи, о чем он хочет спросить? И вид такой недовольный, тоже нервничает. Брови нахмурил, у него смешная всегда такая физиономия была, когда он так сердился. Что это у меня, ностальгия?
Но занудства, конечно, у Таланова тоже поубавилось. Потому что он весело встряхнул головойуже без длинных черных кудрейи начал рассказывать историю превращения Сашкивторокурсника Финэка в удачливого молодого предпринимателя Александра Игоревича Таланова. Я изображала внимание, но из-за шума в голове почти весь сказ про Польшу, таможню, накладные и какие-то суперкомпьютеры пропустила мимо ушей.
Так что теперь у наспланов громадье! И в карманах наконец что-то забренчало, сказал Сашка и довольно рассмеялся. И знаешь, что самое удивительноеденьги сами по себе меня не интересуют, возбуждает сам процесс. И такое чувство, что горы можешь свернуть
У нас?!
А где ты живешь? небрежно спросила я.
Сердце забилось часто-часто.
Снимаю квартиру, от родителей уехал, ответил Сашка.
Внутри все опустилось. Ясно! Зачем бы еще ему снимать квартиру, как не для того, чтобы жить там с длинноногой блондинкой, будущей невестой. А может, уже женой. Кольца на пальце нет, но это еще ничего не значит И мобильный телефон отключил. Надо просто успокоиться и сидеть тихо. Скоро меня привезут к маме с папой, выползу из этого роскошного монстра и пойду, солнцем палимая. Оно-то над моей головой еще светит, вот и хорошо, и славно
Машка! по решительному Сашкиному тону я поняла: не отвертеться.
И только открыла рот, чтобы сморозить очередную глупость, как он выпалил:
У тебя кто-нибудь есть? и съехал на обочину.
А я сидела рядом с ним в «Мерседесе» с кожаным салоном и в самом деле не знала, что говорить. Есть у меня кто-нибудь? Или нет у меня кого-нибудь?
Я открыла дверь. Свежий запах просыпающегося леса нахлынул на меня. Возникла безумная мысль забраться поглубже, найти симпатичную опушку и упасть на землю, лежать и ни о чем не думать. Хотя земля, конечно, еще холодная, не прогрелась, но ее живительная энергия добавила бы мне сил разобраться в самой себе.
И тут вдруг я отчетливо поняла: у меня нет Степана, просто я никак не могу себе в этом признаться. Есть родители, есть любимая квартира, Аришка, Маринка, работа. Есть сосны, и небо, и весеннее, уже начинающее греть солнце, а Степананет. Вернее, он есть, но не у меняу своей холеной жены, с которой он, кстати, развелся и котораяя была в этом отчего-то уверенавсе равно любит его, у будущих гипотетических любовниц Я поймала себя на мысли, что думаю о нем без ревности. И что мне легко.
Слушай, а у тебя нет какой-нибудь тряпки?
Тряпки? Машка, ты всегда умела удивлять.
Я тебе задаю вопрос о твоей личной жизни, а ты Ну есть у меня тряпка, мы на ней летом на пляже валялись
С кем? вырвалось у меня непроизвольно.
С друзьями! Сашка изумленно глянул на меня.
Пошли!
В лесу нас оглушил звенящий запах весны. Воздух словно излучал сияние, где-то почти рядом радостно переговаривались птицы. На проталинах тут и там пробивалась первая весенняя травка, изгибаясь и булькая, куда-то спешил ручей.
Через десять минут мы сидели на оранжевом покрывале спина к спинемы всегда так сидели, когда дулись друг на друга. Вернее, когда я дуласьтакое случалось гораздо чаще. Высоко над нами сосны сплетались и уходили в сияющее небо. Вдалеке различимо свистел свою веселую брачную песню дрозд. Может, набрать маме подснежников?
Я рассказала Сашке всеисключая предстоящую поездку в Москву, с этим я сама должна была разобраться. Сосны слушали и удивлялись. Удивлялись тому, что я так давно не могла осознать простой, очевидной вещи, настолько очевидной, что захотелось закричать во все горло!
От оглушающего запаха сосен кружилась голова. Было странное ощущение пустоты внутри, но пустоты приятной. Как будто что-то сбросила с души и теперь могу идти дальшедалеко-далеко.
Сашка пошевелился, и внезапно та жизнь, в которой был он, навалилась сверху, чуть не придавив. Я вспомнила все: веселых чертиков в глазах, забористые шуточки, длинные гибкие руки, его запах, такой близкий и родной. Как я могла так долго без всего этого обходиться? И как я могла все это потерять? И теперь все это принадлежало кому-то другомуне мне, а длинноногой блондинке с чарующим взором.
Сашкина теплая и узкая спина молчала. Что же я наделала? Слезы душили меня. Лес стоял безмолвный и недвижимый, и никому не было до меня никакого дела. Через тоненькую оранжевую тряпку от земли шел мерзлый холод, он проникал внутрь, пробираясь к самому сердцу.
Я давно потеряла счет времени, прошло, наверно, десять тысяч лет, и мы сидели и молчали
Машка, тебе не холодно? обыденным ворчливым тоном спросил Сашка. Заболеешьчто я твоим родителям скажу?
Закинув руки назад, он нашел мои и пощупалне холодные ли?
Вымученные слезы брызнули из глаз, и я застонала, машинально сжав Сашкины горячие пальцы что было сил.
Маш?!
Неужели это была я? Не рассмотрела, не опознала, не различила настоящее? Как могла отмахнуться, наплевать, зачеркнуть это настоящее, искреннее, ни с чем не сравнимое?
И вдруг мне стало так легко и хорошо, что от счастья перехватило горло: я наконец поняла, что не давало мне покоя, что тревожило и не находилось. Это было так просто, но одновременно и невероятно сложно и просто непостижимо: пройти такой сложный путь, совершить столько глупостей и ошибок и опять вернуться туда, откуда все началось! «Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои»
Не было Степана, и блондинки тоже, мы были вдвоем на всей планетея и Сашка. Я рыдала в голос, крепко обхватив его руками, а Сашка целовал меня всю, слизывал соленые слезы с лица и что-то шептал.
Сознание отступило, спряталось за сосны. Сашкины руки становились настойчивее и отчаяннее. Теплые губы впились мне в шеюпоцелуй был на грани боли и наслаждения. Сашка задыхался, обнимая так, будто вся его жизнь сейчас заключалась в том, чтобы чувствовать, трогать, ощущать мое дрожащее тело сильными длинными пальцами. Горячее сладкое дыхание, рвавшееся из его груди, проникало мне в закипающую кровь и растворялось в ней, ураганом сметая и отбрасывая прочь сомнения и тревоги.
Мы покатились по земле, изнывая от желания, как звери, проспавшие долгую сонную зиму и теперьожившие. Свежий запах земли, залезающий в сердце и рвущий его на части, был совсем рядом. Тела наши сплелись и действовали слаженно, в унисон. Они знали сами, как и что нужно делать.
Перед самым падением в бездну Сашка остановился, придержав время, и заглянул мне в глаза, и я увидела в них свое отражение. «Люблю тебя, Машка», выдохнул он, и мы провалились в колдовской сладостный мрак, в бесконечный черный тоннель, в конце которого нас ждало исполнение всех наших желаний
Я все понял. Ты просто перегорела, мрачно, будто через силу произнес Сашка.
Мы уже сидели в машине. В салоне густо повисло нелепое отчуждение, будто не было потрясающих минут полного восторга и забвения Вентилятор беззвучно заполнял салон вожделенным теплом, и озноб потихоньку отступал, растворяясь в теплом автомобильном духе.
Перегорела? Что я, лампочка, что ли? возмутилась я.
Таланов задумчиво жевал травинку, держа руки на руле.
Я вот тоже думал тихо, почти неслышно сказал Сашка.
О чем, Саш? прошептала я, глядя в окно.
Сосны-великаны прощались с нами, обещая хранить то, что слышали. Подснежников я так и не нашла.
Ладно, поехали.
Весь остальной путь мы проделали молча. Скрипки выводили свою нежную, берущую за душу мелодию, от которой щемило грудь. Каждый из нас был погружен в свои мысли. То есть у меня-то уже мыслей особо не было, наверное, они кончились. Я не заметила, как задремала. Мне снился сон.
Свадебный эскорт медленно движется к Дворцу бракосочетаний. Толпа на входе с нетерпением ожидает невесту с женихом. Дорогие авто подъезжают одно за другим, толпа шумит. Наконец они появляются: жених изящно выпрыгивает из длинного, как огромная белая такса, лимузина и бежит к пассажирскому месту. Открывает дверцу, и все ахают: девушка неземной красоты грациозно привстает и покидает машину. Откуда-то сбоку выскакивают два маленьких мальчика, похожие на ангелочков, и подхватывают шлейф элегантного нежно-розового платья. В роскошные густые волосы невесты вплетены живые цветы; одна белоснежная лилия незаметно откалывается и падает. Опираясь на руку суженого, походкой богини она восходит по ковру, усыпанному лепестками роз; публика замирает в немом восторге. Звучит Мендельсон, и жених с невестой проходят внутрь.
Толпа расходится. Вскоре улица перед дворцом пустеетвсе достойное внимания происходит внутри. Лишь один представительный импозантный мужчина не уходит, он взором, полным тоски, смотрит в сверкающие окна, за которыми идет регистрация. В руках мужчина сжимает белоснежный цветоклилию, что упала с волос невесты. От одуряюще сладкого запаха и волнения у мужчины кружится голова, ему дурно. Но он досматривает действо до конца: с замиранием сердца смотрит он, как молодые ставят свои подписи в заветной книге, и только после того как очаровательная ручка невесты делает решающий взмах и расписывается, мужчина отходит от окна. Взгляд его тускл, слезы стекают по щекам. Бесцельно бредет он по улице, и перед глазами стоит пленительная невеста в свадебном убранстве: она ласково улыбается.
Мужчина доходит до своего дома, машинально заходит, поднимается по лестнице. На входе его радостно приветствует собака, она повизгивает и лижет руку хозяина. Но ничто не способно развеселить импозантного мужчину, все ему не в радость. Онв своей комнате. Медленным скорбным движением мужчина открывает ящик массивного письменного стола темного дерева и достает оттуда револьвер. Белоснежная лилия на столе перед ним еще издает благоухание и раздирает душу. Мужчина печально улыбается, берет револьвер и»
Когда я проснулась, так же гудел мотор и грел вентилятор, и хмурый Таланов, насвистывая какую-то песенку, вел машину. Мы уже почти приехали.
Куда теперь, Маш?
Сейчас покажу
Машина подпрыгивала по разбитой проселочной дороге. Сейчас будет поворот, потом еще один, ну а потоммы расстанемся
Мой сон был удивительным и никак не шел из головы. Он был каким-то черно-белым, пресным. Самым удивительным было то, что во сне, думая о Степане, я не испытывала томления, которое раньше всегда присутствовало в моих грезах. И я уже не хотела показать ему, что я счастлива. Нет, не так: я не хотела доказывать, что могу быть счастлива без него. Мне это просто было не нужно, мне было все равно. Это удивительно новое чувство и пугало, и радовало одновременно.
Мы остановились. За дощатым сбитым наскоро папкой забором, окутанный весенней дымкой, стоял родительский домик. Я сняла очки и осторожно положила Сашке на колени. Было страшно.
Машка, помолчав, сказал он:Мне нужно время. У меня есть время, Маш?
Время?
Да, чтобы обдумать все то, что я сегодня услышал от тебя.
Обдумать?
А, Сашка неопределенно махнул рукой, бросил очки назад и вылез из машины.
Я сидела, вжавшись в кожаное кресло, продлевая последние мгновения, запоминая каждую мелочь. Он открыл дверцу (прямо как в моем сне), и в какой-то момент мы оказались близко-близко. В моей бедной голове, как в доме Облонских, все смешалось.
Я я позвоню тебе, сказал Сашка. Можно я не буду сейчас встречаться с твоими родителями?
Угу.
Я хлопнула дверью светлой громады, по мощному торсу которой весело скакали солнечные зайчики, и нас одновременно кинуло друг к другу. Мы стояли, обнявшись, и не понимали, что происходит. Все вокруг провалилось, ушло, растворилось, я чувствовала лишь знакомый сладкий запах Сашкиных губ и его уверенные сильные руки, сжимающие меня крепко-накрепко, так, что было трудно дышать. Бывают в жизни моменты, которые можно назвать абсолютным счастьем. И, как бы банально это ни звучало, в ту минуту я поняла, что по-настоящему счастлива.
ОГРАБЛЕНИЕ ПО-МОСКОВСКИ
В «Шереметьево» была толкотня, и за окнами шел проливной дождь.
Как же я пойду? Я с ужасом взглянула на свои почти летние туфельки.
Спокойно, Маша, яБеседовский! как всегда оглушительно хохотал Большой Босс.
Низенькая бабулька, проходящая мимо, с ужасом шарахнулась в сторону. Беседовский теснил меня к выходу, где уже дожидались охранники в количестве четырех штук.