Эм ЛенскаяМы познакомились как в глупом фильме
Сцена 1: на мосту
Данила стоит по ту сторону ограды моста и застывшим взглядом пялится на кажущуюся в темноте черной гладь воды. Для конца сентября погода держится едва ли не летняя, однако полуночный ветер напоминает о том, что жаркие деньки все же остались далеко позади. Тонкая футболка едва колышется на худом теле от прохладного дуновения, заставляя табун мурашек разбегаться по коже.
Пальцы, крепко вцепившиеся в чугунную ограду, будто закостенели и начинают замерзать. Для того, кто решил свести счеты с жизнью прыжком с моста, Даня до смешного сильно хватается за перила. Только Дане совсем не до смеха.
Прыгать-то собираешься? внезапно доносится из-за спины.
Данила оборачивается на незнакомый и до обидного несочувствующий голос и, по всем законам жанра его трагикомической жизни, срывается одной ногой с узенького отрезка, на котором и так едва держится.
Вопреки всем канонам, жизнь перед глазами Данилы вовсе не пролетает. Все случается до нелепости быстро. Соображает Даня вообще с трудом. Единственное, что для него очевидноон все еще жив и висит, как сопля, колыхаясь над глубокой холоднючей рекой.
Ебанутый, я ж прикалывался! все тот же чужой голос врывается в его сознание сквозь пелену колошматящего по перепонкам пульса. Только беспокойства, кажется, чуток прибавилось. Держись давай крепче!
Даня поднимает вверх голову, и взгляд, хоть и не сразу, фокусируется на лице молодого парня. Перевесившись пузом через ограду, тот свободной рукой держит Даню где-то в районе локтя, но ладонь медленно соскальзывает под тянущим Даню вниз собственным весом. Второй рукой парень цепляется за перила, чтобы следом, не дай бог, не рухнуть. Даня замечает, что и сам одной рукой все еще каким-то чудом за мост хватается, и лишь через миг боль в плече приливной волной накатывает, отчего туман застилает глаза, а пальцы больше не слушаются, и Данила перилину отпускает.
Да чтоб тебя, суицидник ты херов! Арррх! рычит горе-спаситель, и уже второй рукой тянется вниз к Даниле. Ногами цепляйся за край, придурок! Ну!
Данила чувствует, как его тщедушное, на первый взгляд, тельце едва движется наверх, и ногами замахиваться начинает, но дважды мимо бордюра мажет. Слышит только, как над ухом сверху злобно шипят. Чужие пальцы больно впиваются в кожу, хотя с ноющим плечом ни в какое сравнение, конечно, не идет. Даня вновь пытается ногу на мост закинуть и кое-как пяткой наконец на самый край попадает. Парню-спасителю этого, видать, хватает. Кряхтя, он одним резким движением дергает Даню на себя, обхватывает вокруг пояса и тащит.
Ты в своем уме вообще или как? кричит парень, едва ноги Данилы касаются мостовой. Если утопиться решил, камней бы в карманы напихал лучше и на залив уехал, а не с моста сигать вздумал! Хули тебя сюда вообще понесло?
Данила едва на дрожащих ногах держится и на асфальт так и оседает без сил. Весь адреналин моментально испаряется, как только на мосту опять оказался жив и почти здоров. Плечо ноет, что пиздец, аж выть хочется. Даже помереть нормально не выходит. Неудачник. Сам не замечая, Даня шмыгает носомраз, второйи реветь натурально так начинает. Парень, что-то раздраженно ему втирающийДанила его весьма выборочно слышитрезко замолкает, аж плеск волн снизу доносится в перерывах между Даниловыми рыданиями.
Эй, чувак, парень усаживается на корточки перед Данилой. Тебе плохо? Скорую вызвать? Ты чего, под наркотой, что ли?
Щелкает перед самым лицом пальцами, и Данила бестолково мотает головой из стороны в сторону, мол, нетчист я. Просто судьба у меня дерьмовая.
Если молчать и мычать будешь, я тогда ментов вызову, пусть сами с тобой разбираются, вновь раздражается незнакомец, хоть и продолжает сидеть рядом.
Скорую давай, плечо болит, гундосит из-за хлюпающего носа Данила. Не надо ментов.
Парень вздыхает обреченно, явно жалея о своем геройском порыве, и вытаскивает мобилу из кармана. Быстро сообщает в трубку адрес, что-то угукает на вопросы с той стороны и поглядывает на Данилу: то ли с жалостью, то ли все-таки с осуждением. У Данилы в глазах из-за влаги мутно, да и без очков зрение заметно падает, а вокруг ночь вдобавок, фонари едва свет цвета мочи отбрасывают и все куда-то мимо.
Едут, жди, сообщает парень и поднимается.
А ты? вдруг спрашивает Данила. Внезапно остаться одному посреди ночи в безлюдном сейчас районе кажется совсем не комильфо.
Мне и так впечатлений уже достаточно. Вдруг ты чокнутый, сбежал из дурки, не хочу потом показания давать, свидетелем там быть или еще что. Ну нахер. Бывай.
Эй! зовет Данила, когда парень разворачивается в противоположном от него направлении.
Да бля-я-я, тянет тот негромко, но достаточно, чтобы Даня его услышал. Ну?
Спа спасибо, мямлит Данила и здоровой рукой вытирает мокроту под носом.
Ага, отзывается, стоя в пол-оборота. Все?
Ну, наверное. Хотя
Данила думаеттерять нечего, хуже, кажется, ведь точно уже быть не может.
Что? Рожай уже, а то скорая приедет вот-вот.
Дай мне номер свой. Пожалуйста.
Зачем это?
Ну сходим куда-нибудь, отвечает Данила и тут же чертыхается, понимая, как глупо сейчас звучит. В смысле, выпить. Угощу тебя. В качестве благодарности.
А я не пью, фыркает в ответ спаситель. Но похавать можно, в принципе.
Тогда обедом угощу. Или ужином. Сам выбирай.
Ладно, черт с тобой. Диктуй номер, я тебе сам звякну, когда надумаю.
Данила послушно и почти с радостью называет номер телефона и слышит приближающиеся сирены скорой помощи.
Итого: растяжение плечевого сустава, ободранный локоть, синяк почему-то на жопе и нервный срыв. Так себе анамнез. Из больницы Данилу забирает отцовский водитель, говорит, мол, Михал Палыч переживает, но там сделка горит синим пламенем, так что будь добр, сынок, сам уж как-нибудь со своими проблемами разбирайся или вон, Аркашу, попроси. Аркашадля Дани вообщето Аркадий Викторовичмужик мировой, Даня его с голожопого детства помнит, видел чаще, чем отца родного. Но сидя с видом побитого пса на больничной койке, Даня, как в детстве, снова тупую тоску чувствует, как в те дни, когда папка из садика забрать обещал, а в итоге Аркаша являлся, руками разводяМихал Палыч занят, работу работает, деньги сами в карман не прыгнут.
Даниле, конечно, грех жаловаться с его-то обеспеченной жизнью. Ни братьев, ни сестервсе ему одному доставалось, игрушки какие хочешь, каникулы за границей, уроки частные, кружки, секции, праздники. Аркадий Викторович его и в зоопарк, и в планетарийвезде водил. Только на работу к папе строго запрещено было являться. А Даниле что делать, если там отца, в отличие от дома, в сотни раз чаще видели. Только выбора ему не давали. Так и свыкся со временем. В школе с головой в учебу бросался, послекурсы: Даня к языкам тянулся, схватывал быстро. Дальше в Политех поступил без блата, на своих мозгах целиком выехал, хоть отец и предлагал любой ВУЗ в пределах Европы на выбор, но спорить с сыном не стал. Даня даже рад был отчасти: хоть в наследные принцы компании ему путь не прочили и в бизнес на аркане силком не тащили, и на том спасибо.
Только, видимо, сказались детские комплексы да аукнулась нехватка отцовской любви и ласки, что пошел Данила искать ее в крепких объятиях других мужчин, но и с ними все как-то криво складывалось. Первый укатил с концами работать в Америку, второйкорыстная сволочьради бабок с Даней, как вскрылось, встречался, а третий
Дань, слушай, я расстаться хочу.
Женя тушит сигарету о дно пепельницы и откладывает в сторону. Оба стоят на лоджии, смотрят на рыже-красный закатговорят, значит день новый будет солнечным. Только внутри Дани убийственный мрак наплывает. Туман ядовитый, из которого лезут монстры, чтобы выжрать глаза, все кишки, но главноесердце. Ведь оно сейчас так в груди давит, будто в хватке железной стискивают.
В смысле расстаться? Жень, не шути так, лопочет, оборачиваясь к нему, Даня, а у самого губа по-детски так уже трясется, и в глазах сыро.
В прямом, Дань. Я жениться планирую. Семья, дети, все как полагается. Женя трет лоб, почесывает коротконервничаетДаня все его привычки дурацкие вызубрил за год.
Но как то есть прям жениться? На женщине?
Ну не на тебе же, Дань! Ну в самом деле, бросает Женя и громко вздыхает, будто неразумному дитяте простые истины безуспешно втолковывает. Ноу Дани в горле не ком, а целый шар земной, кажется, застревает. Я решил уже все, прости. Не могу так дальше, не по-настоящему все както выходит, в половину. Там можно, тут нельзя. Не в той стране мы, Дань, живем. Сложно, устал.
Женя отодвигает стулплетеный, из комплекта, вместе выбирали, чтобы вечерами летом прям на лоджии романтики́ с вином и закусками устраивать, а днем с круассанами кофе пить, плюхается на мягкую подушку на сиденье и на Даньку смотреть избегает.
Так давай уедем, Жень, куда только хочешь. Даня падает перед ним на колени, ладони руками похолодевшими сжимает крепко. Мы же не бедствуем.
Я отца попрошу, если надо, он поможет.
Цепляется за спасительную соломинку, а внутри пустота неминуемо разрастается.
Нет, Дань, не хочу. У меня здесь вся жизнь. Да и не выход это, сильно проще жить все равно не станет.
Откуда ты знаешь?! срывается Данила. Хлынувшие против воли слезы крупными каплями стекают с носа и темными пятнами на Женькиных светлых брюках расплываются. Ты ведь даже попробовать не пытаешься!
Дань, вот только прошу, без истерик давай, а, говорит с досадой Женя, будто Данила подобные сцены ему дважды в неделю устраивает. Мне жаль, правда, но тянуть ярмо это дальше я отказываюсь. Ну какой смысл? Мы как пара лишь дома, считай, были. А за порог выйдешьтого и гляди по сторонам. Мне тридцатник уже стукнул, отговариваться, мол, не нашел свою единственнуюуже не выходит, а признаться я не готов. Не примут, Дань, я точно знаю. Если родители поймут с горем пополам, то друзья, коллегивсе отвернутся. Мои же не отвернулись! Такие друзья у тебя значит херовые. Даниле больно. Физически выворачивает наизнанку, буквально подташнивать начинает. Данила встает с колен, выныривает, но на дно слишком глубоко уже затянуло. Высовывается через окно наружу, дышит шумно, глотает ртом свежий воздух, только дурнота не отступает. Хорошо на полке рядом одинокий пустой горшок стоитДанила едва успевает схватить его, когда желудок исторгает всего полчаса назад съеденный ужин.
Эй, Дань, ты чего вдруг? Отравился, может? Грибы же ели, скорее по привычке суетится Женя, обнимает бережно за талию, челку со лба убирает.
Пойдем внутрь, приляжешь.
Даня позволяет себя увести в спальню. Молча. Кажется, если рот откроет, снова вырвет. Будто так размолотая в отвратительную кашу любовь из него выходит. Исторгается. Теперь она чужая внутри, инородная. Как искусственный орган.
Я тебе водички принесу, подожди.
Женя укладывает его в кровать, плед накидывает и уходит на кухню.
Возвращается тут же с бутылкой в руке и садится на край.
Даня присасывается к горлышку жадно, стараясь пробить запруду в глотке, привкус рвоты запить, давится и кашляет до саднящего горла. Слезы, оказывается, по щекам так и текут, смешиваясь с соплями. Думает мимолетом, что лицо сейчаста еще картина.
Мне тоже тяжело, поверь, продолжает оправдываться Женя. Гладит по бедру, машинально так, как пса какого-то. А Даню будто обжигает каждым касанием.
Уходи лучше, Жень. Не делай еще больнее, почти шепчет Данила, силы как высосали, внутри лишь вакуум. Правда, бользаразакак клубок колючей проволоки по кишкам перекатывается, разрывая на лоскуты.
Я вещи соберу и уеду сразу, ладно?
Нет, Жень. Сейчас, пожалуйста.
Хорошо, не спорит. Береги себя.
Наклоняется, чмокает в торчащую из-под пледа золотистую макушку, а через минуту хлопает входная дверь.
Даня воет.
Сцена 2: пациент скорее жив
За неделю плечо практически перестает ныть, но по указу грозного дядьки-врача, осматривавшего его тогда в больнице, Данила послушно сидит в приемной и ждет своей очереди на контрольный осмотр. Девушка напротив периодически бросает на Даню заинтересованные взгляды, даже не скрываякак говорится, без палева. Только Данила едва реагирует. Он и в обычное-то время редко внимание женщин к своей персоне замечал, хотя его не раз, не два и даже не три активно тыкали носом в тот факт, что парень он, в общем-то, красивый и интерес у окружающих вызывает далеко не случайный. Но теперьброшенный, апатичный, растрепанный, как старая тряпичная кукла, и с неудачной и, откровенно признаться, максимально идиотской попыткой утопиться в довесокон и вовсе плевать хотел на то, что там вокруг него происходит, будь то хоть скачущий по больничным коридорам единорог с волшебной гривой или же пышная четверочка в изящном декольте напротив. Данила бы, может, и рад был поглядеть, потрогать и слюни попускать на подобное богатство, да и вообще, чтобы девочки ему нравились, а не вот эта вся радужная свистопляска и цирк с голубыми конями, которых он ну никак в своем домашнем стойле сдержать не может. Так себе конюх из него, всех жеребцов упустил. Лохи правда, видать, судьба.
Захаров, проходите, деловым тоном приглашает появившаяся из кабинета медсестра средних лет и ждет, пока Данила войдет.
По результатам осмотра врач ожидаемо подтверждает, что плечо господина Захарова чувствует себя вполне прекрасно, чего, правда, о самом Даниле совсем не скажешь, только доктору это уже неизвестнопрофиль, так сказать, не егов мыслях чужих копаться да грусти-печали анализировать.
О визите к психологу Данила действительно размышлял. Еще до бесславной ночной прогулки на мост. Прилечь на кушеточку, ладошки на пузе сложить, как почивший, и о суке-судьбе поведать: как парень бросил, которого Данила до сбитого пульса любилвот как смотрел на Женьку каждый божий день, так сердце то замирало, то вскачь шло; как отца родного за полных двадцать пять лет видел ровно столько, чтобы приравнять того к дальним родственникам и без фото лицо начать забывать. Как матери своей не знал с рождения, и ладно б если та, как в грустной книжке, померла родами. Так нет жебросила, младенцем в руки папаши сплавила.
О причинах поступка матери отец Даниле рассказывать не желал, но по секрету и доброте душевной Аркадий Викторович как-то Даньке поведал, мол, Ольгамать твоя, чтоб пусто ей такой-сякой былоотца совсем не любила, и замуж по принуждению вышла, семья заставила. Тогда молодой еще, но уже по карьерной лестнице поднимающийся Миша Захаров партией был завидной: трудился усердно, от родителей не зависел, образован и на лицо приятный, да к тому же без вредных привычекмечта, а не муж. Вот и родители Олечки так подумали, пихая девку навстречу семейной жизни. Всех деталей, конечно, и дядя Аркаша не знал, хоть и был у Захарова и друг, и жнец, и на руле с педалями представительской тачки игрец. Но из известного: был у матушки хахаль на стороне, еще до брака нарисовавшийся, да по классике жанра родителям Оли не приглянувшийся. Вот к нему в итоге она и сбежала, оставив в качестве подарка прощальногосына.
Короче, пациентом бы Даня стал перспективным, почва для психолога благодатная, копайся в мозгахне перекопаешь. Только Даня до последнего верил, что и сам справится. Что протяни руку, и вот онаполоса его белая. Да и до предательства Женькиного особых проблем в своей жизни Данила по факту не наблюдал. Подумаешь, ну с любовником мать сбежала, так он ее и не видел, все фото отец где-то спрятал, а может, и вовсе избавился. Отец-трудоголик, зато не пил, не бил, достойное детство ему обеспечивал. Таким же гордиться надо. И плевать, что скучать приходилось чаще. Справился, да и дядя Аркаша всегда по зову мелкого Даньки являлся.
Только бах потоми висишь на мосту, думая утопиться, и прощай мир.
Садясь в такси возле больницы, Данила размышляетрад он или все же расстроен, что попытка самовыпилиться так позорно для него обернулась. Стыд, конечно. Оконфузился перед спасителем он правда знатно. Ясно, отчего парень слинять спешил. Данька бы тоже быстрее смылся от такого психотика. Но, наверное, думает Даня, не случись той ситуациину ей-богу, прямо встреча Джека и Роуз в «Титанике» он бы прыгнуть так и зассал. Маячил бы жердью на ограде, пока не свалился по дурости. А не выплыл быну, туда ему и дорога. Жаль, письма прощального не оставил. Женьку бы в нем он, конечно, припомнил, но винить откровенно не стал. Пожурил бы, чтобы помучался, но просил бы жить счастливо, ведь любил его, хоть убей, крепко.