Что я могу сделать? Да ничего, кроме как завалиться спать, едва мы приезжаем в снятую моими родителями квартиру на Копе. Это небольшая студия с кухней в отдельном помещении и окнами на океан.
Едва успеваю бросить короткий взгляд в окно, как, приманенная кроватью, погружаюсь в молниеносный сон. Буквально проваливаюсь в пустоту.
Следующее, что понимаюя проснулась. Лежу на спине, моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. В комнате всё ещё светло, и поэтому не понимаю, сколько я проспала. Сажусь на кровати и вижу Германа, расположившегося на диване с ноутом на коленках.
Проснулась? С добрым вечером, путешественница, отвлекается он на мои шуршания и шевеления.
Герман выглядит так органично в одной комнате со мной, будто мы сотни раз делили с ним дом, а не познакомились всего несколько часов назад. Прошлая я сказала бы: ты с ума сошла, привела в дом практически незнакомца, а новая я лишь махает рукой, пусть всё идёт своим чередом.
А? С добрым вечером? Как уже с добрым вечером? Это минус один день от путешествия? Я так всё на свете просплю, начинаю причитать я. Скажи, что это состояние не навечно? Скажи, что это пройдёт?
Я сжимаю голову в ладонях и на удивлениеона светлая и ясная. Сон помог.
Уже прошло, так думаю. Кстати, я тоже поспал, не считай, что я киборг какой-то. Просто быстрее, чем ты, восстановился. И он кивает на пакет на барной стойке, сходил в магазин. Он прямо в этом доме, только вход с параллельной улицы. Так что, Варь, у нас есть реальный шанс встретить закат на городском пляже. Предлагаю тебе наведаться в душ, прийти в себя, нацепить что-нибудь полегче, потому что за окном почти тридцать градусов и ай-да во внешний мир.
Через час мы уже в нём: во внешнем мире. Я смотрю на него широко распахнутыми от удивления глазами. Меня поражает абсолютно всё: незнакомая речь, быстрый ритм города, белоснежные высотные здания вдоль бесконечной набережной, светлый песок и бурлящий океан прямо в черте города. Неужели ещё вчера я была в сером Питере?
Герман хватает меня за руку, и мы перебегаем Авеню Атлантик, чтобы очутиться на пляже. Мой заботливый попутчик расстилает захваченное из квартиры покрывало, достаёт вино и бокалы, так же взятые из кухни студии, а ещё фрукты и сэндвичи, сделанные на скорую руку.
Ого, вот это пир, искренне восхищаюсь я и, словно заворожённая, смотрю, как Герман умело откупоривает бутылку.
На нём футболка с короткими рукавами, и я вижу крепкие мышцы и светлые выгоревшие волоски на руках, признак того, что этот парень любит находиться на солнце.
Погоди, тебе же можно пить, ты совершеннолетний? с улыбочкой спрашиваю я, принимая наполненный вином бокал.
Мы же уже выяснили, что я «дяденька», с которыми мамы своим дочерям не разрешают общаться.
Что, правда? Совсем-совсем не разрешают? Ты настолько опасен?
Нет, я абсолютно безобиден и бесконечно дружелюбен.
Мы дружно чокаемся и пьём за наш приезд сюда и первый вечер в новой стране.
Ну, а если серьёзно, сколько тебе лет? чуть погодя спрашиваю я.
Двадцать три, Герман пододвигает ко мне тарелочку с фруктами.
У нас на пикнике нет пластика. Герман прилично опустошил кухню на предмет посуды, чтобы создать этот импровизированный «ресторан на берегу». Я в некотором восторге от этого парня. С ним легко и совсем не страшно. Вспоминаю, как он отвлекал меня разговорами во время посадки, и я почти и не заметила, что самолёт уже приземлился.
А мне девятнадцать, зачем-то поясняю я и снова делаю глоток красного вина.
Оно местное: терпкое и богатое на вкус, как все южноамериканские вина, и пьётся удивительно легко.
На первом курсе учишься? спрашивает Герман.
На второй перешла.
А что за специальность?
Экономика.
Красивые у нас финансисты.
Ничего не могу с собой поделать: краснею, как переживающий гормональный взрыв подросток. А всё потому, что Герман мне нравится. И, судя по тому, как он смотрит на меня, я ему тоже нравлюсь.
Всё чаще я замечаю, как его взгляд задумчиво задерживается на мне, как горят его глаза, когда он начинает что-то мне рассказывать, как он смеётся, поддерживая мои шутки, как садится всё ближе и ближе, пока мы не оказываемся совсем рядом друг с другом.
Наконец, в какой-то момент он наклоняет голову, и наши губы оказываются на опасно незначительном расстоянии друг от друга.
Замираю на полуслове и смотрю то на него, то на его рот. Взгляд Германа скользит по моему лицу, он делает короткое движение и наши губы соприкасаются. Сладкие от вина и тёплые от вечернего солнца. Поцелуй этот, скорее, долгое касание, мягкая дегустация, не резкий и не требовательный, но я чувствую, что он может стать таким, если мы и дальше продолжим.
Не удержался, ты мне очень нравишься, Варя, говорит Герман, и я понимаю, что за его словами кроется нечто большее.
Например, обещание не останавливаться на одних только поцелуях. С ужасом я внезапно осознаю, что мне бы хотелось, чтобы он не останавливался.
Боже, ты знаешь его без году неделя, твердит внутренний голос, и тут же сам себе отвечает:А ну и что?
Вижу, что и я тебе нравлюсь, ведь так? продолжает он, и я мгновенно вспыхиваю.
Не привыкла я получать такие вопросы в лоб, поэтому, не зная как реагировать, не нахожу ничего лучше, чем спросить:
Ты всегда такой откровенный?
Всегда, подтверждает он, и мы почему-то хохочем.
Солнце практически село. Мы ещё какое-то время сидим на пляже, но наши мысли уже о другом. И он, и яоба думаем об одном и том же. О том, что произойдёт, когда мы поднимемся в квартиру. А ведь это обязательно случится. И не надо сейчас говорить, что я не знала, чем всё закончится, когда принимала решение пригласить его к себе.
Ещё выдерживаем полчаса, а потом возвращаемся в студию. Слегка напряжённые поднимаемся в тесном лифте на двенадцатый этаж. Думаю, если бы руки Германа не были заняты вещами и посудой, он бы начал прямо здесь. А так мы доходим до двери, которую я отпираю пляшущим ключом в неуверенно дрожащей руке.
Заходим внутрь, не зажигая света. Герман закидывает вещи на кухню, а потом оборачивается, смотрит на меня, стоящую позади него в темноте.
Пары шагов достаточно, чтобы он оказался рядом со мной. Делаю шаг назад и теперь прижимаюсь к стене. Герман молчит, молчу и я. Только вижу в глубине его тёмных глаз этот вековой мужской взгляд. Я знаю, что сейчас произойдёт, и я соглашаюсь. Я нравлюсь ему, он нравится мне: к чему лишние вальсы? Всё просто: он и она, другой конец света, отпуск и внезапное притяжение. Мы ведь взрослые люди, прочь эти предрассудки!
Цепочку рассуждений прерывают пальцы Германа. Он проводит ими по моей щеке нежно и аккуратно, разжигая занимающийся огонь. Я прикусываю нижнюю губу и с шумом выдыхаю, когда пальцы следуют к шее, мягко поглаживая её, а затем рука опускается к груди.
Голос у Германа хриплый, низкий и глубокий, когда он говорит:
Если хочешь, скажи «нет».
Несколько секунд я смотрю на его лицо, укрытое тенями, прежде чем ответить:
Не хочу. Не хочу говорить «нет».
07
Первые три дня мы практически не вылезаем из кровати. Ленивые и разморенные жаркой погодой, а ещё поглощённые друг другом. Мы бродим по пляжу, пытаемся купаться в океане, а по факту лишь барахтаемся в волнах. Катаемся на мега-сумасшедших скоростных автобусах, заглядываем на блошиный рынок хиппи в воскресенье, где Герман спонтанно покупает мне удобные хенд-мэйд шлёпки, в которых так классно таскаться и по улицам, и по пляжам. Мы едим в кафешках, торгующих едой на вес, пробуем все возможные экзотические фрукты, продающиеся на каждом углу, и только наслаждаемся нашей свободой.
Русских туристов пока не встречаем, поэтому, когда местные узнают, откуда мы приехали, они удивлённо и воодушевлённо кричат «Вива Русиа», а мы лишь смеёмся и чувствуем себя какими-то особыми диковинками в этом диковинном государстве.
Ммм, очередное моё утро начинается с нежного поцелуя в шею.
Просыпайся, красавица, у меня сегодня на тебя грандиозные планы.
Серьёзно?
Мне совсем не хочется открывать глаза, я бы ещё поспала, тем более, мы гуляли большую часть ночи, а потом занимались любовью. Герман неутомим, да и я не лучше, превратилась рядом с ним в какую-то мартовскую кошку.
Мне щекотно, потому что его пальцы блуждают по моему плечу, гладят шею, откидывают волосы и замирают.
Что это?
Я напрягаюсь, тут же переворачиваюсь, чтобы он дальше не пялился на меня. Три дня прошло, наверняка, он уже заметил на мне эту отметину, но, вероятно, лишь сегодня разглядел при дневном свете. Обычно я хожу с распущенными волосами, но не потому, что чего-то стесняюсь, мне так самой больше нравится.
Ничего, стараюсь говорить ровно и без лишних эмоций.
Прекрасно знаю, что он там увидел. Шрам он бы не выглядел так ужасно, если бы не был относительно свежим.
Откуда он у тебя?
Ниоткуда, отвечаю и зачем-то натягиваю одеяло повыше, чуть ли не до подбородка.
Ты, что, внезапно замёрзла? Герман хмурится, сдергивает покрывало и принимается меня щекотать, предпочитая свести разговор к шутке.
Очень быстро я оказываюсь у него на коленях, задыхаюсь от хохота, пока он не накрывает мои губы своим ртом. Возмущение тонет в глубоком поцелуе. Пальцами ныряю в его тёмные, завивающиеся от жары волосы. Они и мягкие, и жёсткие одновременно, и прекрасно отображают характер самого Германа. Он может быть очень целеустремлённым и настойчивым, но я понимаю, что у него доброе сердце.
Боже я, кажется, тотально увязла в этом парне. Не хочу говорить, что влюбилась. Просто потому, что не готова думать сейчас о каких-либо чувствах, но я таю и млею, и чувствую себя окрылённой, как никогда. Это даже несколько меня пугает. Эмоции такие сильные, что я практически ощущаю от них боль. Они режут режут меня, жалят, а секунды, проведённые без Германа, когда он просто спустился в магазин за соком на завтрак, тянутся бесконечно. И паника накрывает, что он может не вернуться.
Варя, он с нежностью прижимает меня к своей груди, я хочу, чтобы ты рассказала, откуда у тебя этот шрам. Он ведь появился недавно?
Подушечкой большого пальца он поглаживает основание моей шеи.
Ну вот приехали.
Шрам небольшой и, надеюсь, со временем станет менее заметным.
Давай как-нибудь в другой раз, ладно?
Я смотрю на него исподлобья, вкладывая в этот многозначительный взгляд обещание, что мы когда-нибудь вернёмся к этой теме. Сейчас я не готова рассказывать ему про Руса и то, что тот со мной сотворил. Да и в целом не хочу с Германом обсуждать своё прошлое. Так приятно жить в здесь и сейчас, и не думать о том, что было, а ещё большео том, что будет. Правда, я знаю, что Герман из Питера, так что в душе надеюсь, что наше маленькое «курортное» (боже, как странно звучит, тут же не курорт) приключение выйдет за рамки пошлого слова «случайный роман».
Договорились? повторяю более настойчиво.
Хорошо, нехотя отступает Герман.
А сейчас лучше расскажи, что ты там сегодня придумал?
Эээ нет, когда приедем на место, тогда и расскажу, а, вернее, ты сама всё поймёшь, как увидишь.
Тогда как? Сейчас собираемся?
Я уже готова спрыгнуть с кровати, но Герман ловит меня за талию и притягивает спиной к своей груди.
Попозже, чуть ли не мурлыкает мне на ухо, раскрытыми ладонями поглаживая ноги и задирая подол лёгкой сорочки.
Мои бёдра покрываются мурашками, когда Герман кончиками пальцев рисует на них узоры. Наша одежда куда-то быстро исчезает. Он обнимает меня крепко-крепко и переворачивает, укладывая на живот. Ему явно мало нашего ночного забега. Говорю ж, неутомим.
Через два часа мне вовсе не до смеха. Мы забрались, кажется, на самую высокую гору в Рио. Идём по извивающейся тропинке вверх, хорошо, что налегке, сомневаюсь, что выдержала бы такой подъём даже с небольшой поклажей.
Далеко ещё? недовольно ворчу.
Да собственно всё.
Дорожка делает поворот, мы выходим на открытое пространство, и я замираю.
Секунду спустя со словами «эээ нет» разворачиваюсь, готовая бежать обратно, но Герман быстро ловит меня за руку и тормозит.
Ты спятил? приходится на него чуть ли не шипеть. Что это такое? мой палец обвинительно указывает на группу людей на краю скалы, а ещё огромный ненадёжный дельтаплан.
Это? Лекарство от аэрофобии, с улыбкой Герман притягивает меня к себе, и я утыкаюсь лбом ему в грудь, мотая головой из стороны в сторону.
Сама мысль, что он пусть даже теоретически предполагает, что я соглашусь сигануть вниз на этих «крыльях мотылька», меня удивляет.
Нет и нет. И ещё раз нет. И нет.
Тише, он целует меня в макушку. Не обязательно лететь сразу. Пошли просто посмотрим.
Герман не давит и не настаивает, и я ему благодарна, но принять предложение не могу.
Ты точно обалдел, я не собираюсь на это смотреть.
Варь, ну ты же мне сама говорила, помнишь?
Что говорила?
Что твоя аэрофобия от того, что ты не управляешь процессом. То есть, скорее всего, из-за этого. А здесь, он делает широкий жест рукой, всё полностью под твоим и моим контролем. Я ведь полечу с тобой, я уже делал это, со мной тебе абсолютно ничего не грозит, я буду рядом, я поддержку.
Его голос такой ласковый, а доводы настолько убедительны, что велико искушение поддаться, согласиться, пойти на поводу.
Ааа я не знаю, жмурюсь и снова мотаю головой, но Герман опять шепчет своё «тише».
В конце концов, он убалтывает меня посидеть и посмотреть, как это делают другие.
Ты мне доверяешь? шепчет мне на ухо.
Доверяю, искренне отвечаю, но этодругое!
Смотрю на довольных улыбающихся людей, предвкушающих приключение, а у самой в животе холодеет, но где-то там под ледяной коркой страха начинает просыпаться интерес, пока Герман в красках описывает мне, какое это классное чувствосвобода полёта, как здорово ловить потоки воздуха, чувствовать себя птицей, видеть сверху места, где мы гуляем каждый день: Ипанему, Леблон, Сан-Кораду, он практически убеждает меня. Я смотрю на всё его глазами, и, наверное, в какой-то момент страх немного отступает.
08
Наши дни
Очень опасно вспоминать о прошлом. По крайней мере, о том периоде, когда они только познакомились, и всё было безоблачно. Герман подлечил её от последствий токсичных отношений, в которых она увязла достаточно плотно. А затем произошло то, что произошло. Так что теперь приходится напоминать себе, что ностальгировать в её положении непозволительно.
Непозволительно. Именно так. Однако воспоминания то и дело лезут в голову. Жила без Германа и думать не думала о том периоде, на который сама поставила жёсткий блок. С самого начала волевым усилием приказала себе не искать о нём информацию, не «гуглить», не спрашивать общих знакомых, а всех желающих рассказать о его жизниубрать из круга общения.
К концу недели я уже в Петербурге. Сейчас только середина октября, так что снегом даже не пахнет. Зелени на деревьях ещё предостаточно, а я с детства знаю, что пока всё не спадёт, начала зимы можно не ждать.
Квартира на Шпалерной встречает меня холодом каменных стен. Приходится в спешном порядке включать все батареи и выветривать застоявшийся запах питерских дворов из просторного помещения. Здесь не особо уютно, или это мне так кажется, потому что мой северный город встретил меня мрачным серым небом и призрачной туманной дымкой, висящей над артериями рек. Комната площадью почти в тридцать метров с потолками под четыре метра живо отапливаться не желает, поэтому, как только предоставляется возможность, я сбегаю отсюда, готовая гулять хоть весь день, только бы не возвращаться и не заполнять голову очередными воспоминаниями. Здесь они, по большей части, будут горькими.
Но и в городе, особенно в этом районе, куда не плюнь, всё напоминает о Германе. Вот чёрт же-ж! Не было его на горизонте, и жила себе преспокойно, а теперь я так нервничаю, будто мне снова девятнадцать и мы только познакомились.
Самое неприятное, я не понимаю, что в голове у Германа, не могу поверить, что он не знал, что я здесь работаю. А, может, действительно не знал?.. Кто теперь разберёт Ситуация поменялась: он мой босс, и надо с этим как-то жить. Только если Островский думает, что я буду покладистым сотрудником, пусть обломится сразу и бесповоротно. Если он, как и говорил, наводил справки, то знает, что покладистостьэто совсем не про меня.
Вечер накатывается внезапно, я снова забегаю домой, чтобы переодеться и сходить в «Шляпу». Я знаю, там всегда разношёрстная публика, прекрасный джаз и разнообразный выбор алкоголя. В тесном душном помещении можно без проблем затеряться и перекинуться парой ничего не значащих фраз у барной стойки с каким-нибудь завсегдатаем.