Контрабас звучит заигрывающе, а клавиши под пальцами музыканта за узким видавшим виды пианино выдают шаловливую импровизацию, когда я с бокальчиком красного сухого устраиваюсь в углу стойки. Этот бар на Белинского совсем не меняется: всё те же зелёные стены, всё та же тяжёлая деревянная барная мебель и огромные вытянутые окна, за которыми по улице пробегают ночные гуляки. Такие же одиночки, как и я.
Хныкающие звуки саксофона с каждым новым моим глотком становятся всё веселее. И всё-таки чувствую себя в своей стихии, в своём городе. Боже, мне так этого не хватало. Да-да! В Москве так стремительно, в Нижнемслишком неспешно, а тутсамое оно. Ритм Северной столицы странным образом со-настроен с моим собственным.
Ловлю заинтересованные взгляды мужчин. Странные, ведь я оделась совсем по-простому: джинсы, толстовка, волосы забраны в хвостик, никакого намёка на интимность и утончённость, но, видать, здесь особая публика.
Притоптываю ногой в такт и допиваю вино. Надо бы повторить, думаю, и тут же передо мной на стойку опускается наполненный до краёв бокал, будто бы кто-то ждал знака от меня.
Поворачиваю голову и утыкаюсь взглядом в чтеца моих мыслей. В Германа. Отшатываюсь так, что чуть не падаю с высокого барного стула. Неподдельное удивление мелькает на моём лице, и глаза Островского опасно и довольно вспыхивают.
Я ненавижу, когда меня застают врасплох, теперь ещё более ненавижу, если это Герман.
Преследуешь? коротко бросаю без всяких приветствий, снова находя равновесие.
Он наклоняется ближе, и до меня долетает его запахтягучий, мужской. Аромат его кожи, перемешанный с дорогим парфюмом. Мне хочется вдохнуть поглубже, но я сдерживаюсь, лишь смотрю на его щёку, где уже проступает дневная щетина.
Мозг работает на полную, просчитывая все его и мои ходы. Общение с Германом сродни игре в шахматы, я не знаю, какой будет его следующий ход. Сегодня пятница, и, если он не спешит домой, значит, действительно торопиться особо некуда.
А зачем тебе знать: есть ли у Германа кто-то, к кому стоит спешить? тут же нарисовывается закономерный вопрос.
Кто виноват, что нам нравятся одни и те же места? вопросительно вскидывая брови, интересуется он.
Никто, милый. Только если общее прошлое.
Я жму плечом, как мне кажется, вполне себе небрежно. Затем опускаю взгляд на барную стойку.
Спасибо, но не надо, отодвигаю вино.
Не дури, давай уже без привычной принципиальности, он возвращает бокал на место, в его голосе лёгкое раздражение, будто я маленький ребёнок, который не желает слушаться. Я хочу тебя угостить.
Ладно, спасибо, слегка отступаю, а затем отворачиваюсь, чтобы не искушаться и не продолжать разговор, хотя по спине начинают бегать опасные мурашки.
Нервные окончания так остро реагируют на близость Германа, что вызывают у меня сплошное недовольство. Внутреннее «я» в приказном тоне твердит: обернись, обернись, ну обернись же!
Как переезд? Удачно? дыхание Островского касается моих волос.
Это что ж: он, значит, ближе подвинулся?
Если бы не ты, я бы и не переезжала.
Если бы не я повторяет он медленно, будто пробуя слова на вкус, Варя, а начало было таким многообещающим.
Возможно, это вечер и расслабляющая обстановка бара так на него действуют, а, возможно, он, как и я, какое-то время предавался горько-сладким воспоминаниям. Кто знает?
Я оборачиваюсь и то, что вижу, совсем мне не нравится. Только сейчас замечаю, что Герман одет повседневно, и от того столичного «босса» в нём мало что прослеживается. Джинсы, тонкий чёрный свитер с треугольным вырезом, кожаная куртка поверх создают совсем другой образ.
Даже интонация его голоса изменилась: мягкая и заигрывающая, что возвращает нас во времена, когда мы познакомились, и он был моим
Так. Стоп. Очень неправильное направление мыслей. Он теперь мой босс, а то что было преждепрошло, похоронено и забыто.
Знаешь, у меня нет привычки тусоваться с начальством, может, ты отсядешь? эти слова вырываются так необдуманно и слегка внезапно даже для меня самой.
Язык побежал вперёд головы, не совсем удачно, ведь с этим мужчиной надо аккуратнее подбирать слова, а я тут откровенно грублю.
Герман же, ничуть не обидевшись, накрывает лицо ладонью и хохочет, поглядывая на меня.
И не подумаю, тем более, тут всегда дефицит посадочных мест, ты же знаешь.
Это его «ты же знаешь» действует на меня раздражающе. Знаю, конечно, но предпочла бы не знать. Вернее, не разделять с ним общие воспоминания.
Хмурюсь, соскакиваю со стула, иду в зал. Ладно, тебе лень переместиться, тогда это сделаю я. Но Герман прав, тут яблоку негде упасть, и свободных стульев нет. Замираю на другой стороне бара напротив сцены, в пританцовывающей толпе.
Контрабасист заводит «Город над вольной Невой» в джазовой обработке, и все начинают подпевать. Это такой местный мини-гимн, что ли.
Ничего не меняется, даже репертуар, Островский всё же настигает меня, держится позади, и я сдаюсь.
Куда я бегу? Зачем? К тому же это глупо и по-детски. Просто вспомнилось прошлое, вот я и расклеилась, но я ведь не такая, я сильная, смелая, гордая, и никогда не пасую перед трудностями. Пожалуй, стоит это себе почаще напоминать.
Герман стоит прямо за моей спиной. Его ладони ложатся мне на плечи, защищая от неизбежных толчков в толпе. Через неё то и дело, словно волнорезы, снуют люди. А я ничего не замечаю и ни о чём не думаю, кроме горячих рук Германа, оберегающих меня.
Я делаю глубокий вдох и прислоняюсь к его плечу. Ладно, к чёрту, пора расслабиться. Сейчас я не могу держать оборону. А он чего хочет? Может, случайно в «Шляпе» оказался?
Ага, так же случайно, как купил фирму, в которой ты работаешь Вот, мысли снова бегут по кругу.
Если это какой-то извращённый способ мести, я не хочу быть его целью. Интересно, простого «прости, я переборщила тогда» будет достаточно? Что-то сомневаюсь
Варь, выдыхает он мне в ухо, я здесь давно не был, а ты?
Мы начинаем перекидываться незначительными фразами о музыке, об атмосфере, которая совсем не изменилась, кажется, болтаем даже об октябрьской погоде. Ох, и на опасную дорожку мы ступили. Ладно, пусть будет только сегодняшний вечер. Потом я подумаю, как поступать дальше, как с ним себя вести, какой тактики придерживаться.
В конце концов, через пару часов мы собираемся по домам, выходим на улицу и бредём по Белинского до перекрёстка с Литейным. В голове немного шумит от выпитого вина, но прохладный октябрьский воздух приводит меня в чувства. Не знаю, куда Герману надо, но мне вперёд, поэтому я быстро бросаю «пока» и спешу к мигающему светофору. Не хочу этих долгих неловких прощаний.
Островский быстренько ловит меня за руку.
А как же прощальный поцелуй?
Меня прошибает, это сказано так вот с теми самыми интонациями Германа из самолёта, того самого парня, с которым я познакомилась в отпуске. Это совсем не похоже на Германа-босса, и я боюсь, как бы у меня не случился диссонанс.
Лучше не стоит, бормочу я, пытаясь высвободить зажатый в его пальцах локоть.
Герман на секунду замирает, но затем усмехается и наклоняется ещё ниже. Его зелёные омуты маячат совсем рядом с моим лицом. Взгляд невольно опускается к губам. Я помню их мягкость и вкус, и деликатность, и ласку. С трудом мотаю головой, сбрасывая лёгкое оцепенение.
Не надо, упорствую и слегка толкаю его в грудь рукой.
А затем разворачиваюсь и ухожу, пока есть силы.
Давай провожу, долетает до меня.
Не надо, коротко бросаю через плечо.
Тем более, не надо, уточняю уже про себя.
09
Первый рабочий понедельник, как ледяной душ. Закрадываются мысли, что тот Герман из «Шляпы» мне то ли привиделся, то ли приснился. В офисе меня встречает совершенно другой Островский.
Зайдите ко мне, Варвара, бросает он, проходя мимо отдела кадров, куда я заглянула, следуя предписаниям в каком-то дурацком маршрутном листе, кем-то оставленном для меня на ресепшене.
А куда идти-то, Герман Маркович? бросаю я ему в спину, но он уже вышел из кабинета и меня не слышит.
Я вам сейчас всё объясню, успокаивает меня местный кадровик Анастасия, девушка чуть за тридцать с толстой косой каштановых волос.
Здесь все сотрудники, на первый взгляд, несколько «прибалдевшие». Филиал был неким сонным северным царством, которое то и не трогали без особой надобности. Теперь же на всех свалилось гордое звание головного офиса, и пока местные не понимают: хорошо ли это для них, плохо ли, и в целом, чем грозит.
Когда я слиняла сюда от Варгановых, «Интер-консалт» занимал всего несколько кабинетов в скромном двухэтажном здании на Лиговке. Теперь компания переехала в бизнес-центр премиум-класса с окнами на основную городскую магистральсердце города, и планирует оккупировать в перспективе два уровня полностью.
Из невнятного маршрутного листа я не могу понять, где находится мой кабинет. Поэтому пока, по договорённости с Настей, пристраиваю вещи в отделе кадров на временную передержку и иду в указанном ею направлении. Проплываю по коридору мимо бесконечных стеклянных дверей, я будто в аквариумевижу всех и вся. Царит лёгкий хаос, и кучи не распакованных коробок ждут своей очереди на разбор. Такое ощущение, что Островский сюда не только Москву перевёз. Интересно, это опыт работы в Европе сказывается или такой у него стиль руководства: экстремальная встряска? А ещё интересно, эти прозрачные стены для красоты или для удобства руководителей, чтобы знать, что их сотрудники не заняты левыми делами в рабочее время?
В целом, я надеюсь, что мой режим «постоянно в разъездах» сохранится, и новая командировка унесёт меня подальше от этого улья и нового босса. А ещё от воспоминаний. Нет ничего лучше, чем быть подальше от объекта моим мыслей.
Кое-где стекло, однако, матовое, это создаёт некое подобие интимности, а дверь, к которой я в итоге прихожудеревянная и сплошная. За ней офис генерального директора.
Ну, конечно, бормочу я, о своей приватности ты не забыл побеспокоиться, милый.
Вхожу внутрь, ожидая увидеть секретаря, но за столом никого нет, и следующая дверь в кабинете Германа нараспашку.
Нет-нет, думаю, на следующей неделе мы уже его получим, доносится до меня голос босса.
Кстати, довольно странно, что слово «босс» так органично приклеилось к Герману, так естественно называть его шефом. Пусть и дальше ходит в своих идеально-скроенных деловых костюмах, это помогает не воспринимать его, как парня из моего прошлого.
Это было бы замечательно, отвечает кто-то ему.
Я заглядываю в дверной проём и обнаруживаю Германа и ещё одного мужчину лет пятидесяти с лёгкой проседью в волосах, сидящими за конференц-столом, расположенным перпендикулярно к директорскому. Интересно, кто же этот визитёр, учитывая, что Островский предпочитает решать с ним вопросы на одном уровне?
Кхм, обозначаю я своё присутствие, и мужчины синхронно оборачиваются.
Конечно, можно было подождать в приёмной, пока они договорят, но раз уж я заглянула, будет как-то странно молча удалиться. Да и сам Герман приказал зайти к нему, как закончу. Вот, раз приказано, надо исполнять.
На лице Германа возникает дежурная улыбка, глаза смотрят серьёзно, но устало, будто бы он проработал все выходные без просыпу. Если в моей душе и возникает какое-то сочувствие, оно быстро улетучивается, стоит Островскому открыть рот:
Варвара, приятно видеть, что вы уже закончили, принесите нам, пожалуйста, кофе.
Мои брови удивлённо приподнимаются вверх. Принесите нам, пожалуйста, кофе? Это он с чего взял, что я тут нанялась кофе носить? Ни приветствий, ни представлений, полный игнор делового этикета, и эта просьба о кофе так сбивает меня с толку, что я на автопилоте разворачиваюсь и иду его готовить.
Пока кофе-машина в приёмной жужжит, выдавливая чёрный горький напиток из капсулы, я расставляю на подносе сахарницу, вазочку с печеньем, блюдца и приборы. Голоса мужчин приглушённые, только раз я слышу, как собеседник Островского чуть ли не выкрикивает «нет, нет, что вы!» О чём у них там беседа интересно? В голову закрадывается мысль, что, не специально ли меня выставили из кабинета, чтобы я не услышала лишнего. Впрочем, тогда Герману было достаточно попросить меня подождать за дверью, да и в общем-то не оставлять её открытой.
Через несколько минут с невозмутимым видом заношу поднос в кабинет, а потом удаляюсь, тихонько закрыв за собой дверь.
Ну, и что мне теперь делать? Окидываю взглядом приёмную: тут большой кожаный диван светло-коричневого цвета, фоторамки с видами города на стенах, безликий полупустой стеллаж и секретарский стол с развёрнутым к окну креслом. Ещё в приёмной есть пара дверей, но что за ними и куда они ведут, я не представляю.
Сажусь в кресло, достаю телефон и просто листаю ленту новостей, покачиваясь взад-вперёд, упираясь в пружинистую сетчатую спинку.
В чате в мессенджере сообщения от девочек из Нижнего, грустные смайлики и вопросы, как обустроилась на новом месте. А мне пока и рассказать нечего. Кабинета нет, стола нет, определённости тоже нет.
Через минут десять дверь кабинета Германа распахивается, седовласый незнакомец пулей вылетает в приёмную, невнятно прощается со мной и исчезает в коридоре.
А кто это был? спрашиваю у Островского, когда он выходит следом за гостем.
Неважно, бросает он, а потом с ухмылкой спрашивает. Уже обустроилась, смотрю?
В смысле? Что, значит, обустроилась? я поднимаюсь из-за стола и теперь стою подбоченившись.
В смысле это твоё рабочее место. Как будешь готова, заходи, расскажу, что у нас на повестке дня, кидает Герман и опять уходит к себе, показывая тем самым, что разговор окончен.
А мне это совсем не нравится. Я чуть ли не рычу от досады, готовая броситься за ним и высказать всё, что думаю о нём и его самомнении в это ужасное утро понедельника. Даже не верится, что этот айсберг с океанским самомнением пару дней назад подпаивал меня в «Шляпе», пытался поцеловать и набиться в провожатые до дома. Интересно, чем бы всё закончилось, если бы я позволила? Если вспомнить про Рио, ну понятно, чем бы всё закончилось, я так думаю. Ледяной душ рабочих отношений прекрасно приводит в чувство, скажу я вам.
Снова опускаюсь на стул и подъезжаю к столу.
А как же обещанный отдельный кабинет с окнами на Невский? фыркаю я. Врун!
Ну да, тут есть одно окно, оно тоже смотрит на проспект, но, видимо, мои заслуги для компании столь ничтожны, что меня перевели на должность секретаря в приёмной директора. Плакали мои командировки и инновационные технологии, внедрением которых я до недавнего времени занималась.
Выдвигаю верхний ящик стола и натыкаюсь на груду всякой всячины: тут и ежедневник, и помада, и расчёска, и стикеры, перетянутые резинкой, а ещё отрывные листы накладных курьерской службы и прочая дребедень.
Хлопком задвигаю ящик и решительно вскакиваю на ноги.
Там в тумбочке чьи-то вещи, обвинительно кидаю я, заходя к Герману в кабинет без стука.
Он уже сидит за столом и что-то быстро набирает на компьютере, уставившись в монитор.
Это моего секретаря.
Ах, всё-таки у тебя есть секретарь, не без сарказма отвечаю я.
Есть.
Островский лаконичен и даже не смотрит на меня, словно у него есть дела куда важнее, чем бессмысленный разговор с сотрудником. Нет, милый, придётся оторваться. Я приближаюсь к рабочему столу и прислоняюсь бедром к его краю. Герман переводит на меня задумчивый взгляд. Я жду, пока он пройдётся от бедра выше и остановится на моём лице. Надеюсь, он удовлетворён своим коротким осмотром. Мускул на его щеке дёргается, и я почему-то прихожу с заключению, что он доволен. Сегодня я надела зелёное платье по фигуре, и знаю, что оно чертовски мне идёт.
И где же он, твой секретарь, позволь узнать?
В моих глазах вызов, а в голоселёгкая претензия. А что? Имею право.
В отпуске на три недели по семейным обстоятельствам, снисходит он до ответа, и я киваю.
И ты решил
Что ты пока её заменишь, заканчивает босс за меня.
Герману не удаётся сохранить серьёзность до конца, потому что я вижу эту его чёртову ямочку на щеке, и мне совсем не нравится, что наглец тут развлекается за мой счёт. Сказал же, что скучает.
Прекрасно, но у меня, Герман Маркович, другая должность. Я далека от ассистентского функционала.
Пока у нас идут перестановки в филиалах, ты вполне можешь помочь мне. Уверен, ты справишься.