Одно делознать, что твой ребенок болен, просто знать название болезни, но видеть Сонечку улыбающейся и живой. А другоев мельчайших подробностях слышать названия процедур, про этапы лечения, прогнозы, перспективы и риски. И представлять, представлять
Голова кружится, тугая веревка словно стягивает шею, стискиваю зубы до боли, сжимаю губы, чтобы не разрыдаться, оглашая пустой коридор с приглушенным светом громким воем убитой горем женщины.
Но нет, так нельзя. Мысленно даю себе хлесткую пощечину и заставляю тело встать, пойти куда-то, подальше от кабинета. Если Демид сейчас из него выйдет, я, ослабев от боли в душе, кинусь к нему на грудь за утешением.
Нет, этому не бывать! Я не опущусь настолько.
Завидев вдали большой кофейный аппарат, спешу к нему, сжимая в руках сумочку. И только дойдя, понимаю, что у меня нет иностранной валюты. Даже кофе не могу себе купить. А он бы привел меня в чувство.
Лбом прислоняюсь к пластиковой обшивке огромной бандуры, где находится вожделенный напиток. Нет, я не хочу пить, мне просто нужно чем-то занять руки, совершать какие-то действия.
Вам помочь?
С удивлением поворачиваю голову, слыша мужской голос, на чистом русском с приятным акцентом, обращающийся ко мне. Напротив стоит высокий черноволосый мужчина в больничной зеленой робе и шапочке. Его невероятные голубые глаза смотрят на меня, полные губы улыбаются. Невольно отвечаю такой же улыбкой. Обаятельный доктор, да еще и говорит по-русски. На табличке значится латиницей: «Таранов Лука».
Я Лука, медбрат этой клиники, спешит представиться мужчина, складывая руки на уровне бедер и раскачиваясь с отчего-то довольной улыбкой, которая смущает.
А я мама одной пациентки. Эля, отвечаю скороговоркой, потому что нужно же что-то сказать.
Вы хотели кофе? Капучино? С молоком? Дайте, я угадаю, деловито спрашивает он, бодро подходя к кофейному чудо-аппарату и вытаскивая из кармана монетки. Верх формы без рукавов обнажает мускулистые руки с черными волосками.
Я хмурюсь, потирая лоб, потому что я вроде как разговариваю, реагирую, но внутри все тот же заторможенный робот, у которого засбоили все программные настройки.
Латте, все женщины любят латте, уверенно кивает Лука и ловко нажимает кнопки, ставит стаканчик в специальное отверстие.
Улыбка не сходит с лица. У него прекрасное настроение, и это так не вяжется с моим состоянием и обстановкой больницы, что мне немедленно хочется уйти и покинуть общество этого улыбчивого человека.
Когда-то я была такой Когда-то радовалась самым простым вещам, наслаждалась жизнью и хотела, чтобы все вокруг поняли, что не из-за чего грустить, если ты здоров, имеешь друзей, любимых и интересные занятия
Хорошо, спасибо, выдавливаю из себя, наблюдая, как струя ванильного цвета льется в коричневый стаканчик, а потом медбрат подает мне ее, осторожно держа в руках.
Смотрите не обожгитесь, предостерегает, а потом показывает на какую-то дверь. Кафетерий еще закрыт, но могу предложить комфортабельные условия комнаты для персонала, приглашает улыбчивый медбрат, делая и себе порцию обжигающего напитка. Вам, наверное, интересно, что забыл русский в израильской клинике. Это очень запутанная история
Мне совсем неинтересно ни это, ни посиделки с медбратом, будь он хоть трижды обаятелен и имей в арсенале истории со всего мира. Все, чего я хочу, это сесть и в спокойной обстановке выпить кофе и позвонить няне. Узнать о своем ребенке, а потом выяснить, в каком режиме мы будем посещать клинику и какие процедуры будут первыми и когда именно
Неужели он не понимает, что здесь люди не просто праздно проводят время! Здесь матери и отцы больных детей, которым не до банальных и пустых разговоров! Или у него тактика такая, чтобы всех своими улыбками подбадривать? Так вот, в моем случае это не работает.
Я уже намереваюсь в вежливой форме дать понять медбрату, что его общество мне сейчас не нужно, и уже было открываю рот, но Лука, неверно истолковав мое молчание, открывает какую-то дверь сбоку, подталкивает меня к ней и зачем-то ненароком приобнимает за талию, кладя большую руку плашмя на поясницу.
Не успеваю отреагировать и отойти, ничего не успеваю. Открывается дверь кабинета врача Сони, оттуда выходит Демид. По его виду понятно, что он в точно таком же состоянии, в котором была я, когда покидала стены этого кабинета, но он видит меня и резко останавливается.
Его пристальный цепкий взгляд быстро пробегается по мне и медбрату, останавливается на стаканчиках кофе в наших руках, а потом черные, полные ярости и негодования глаза Демида впиваются в меня с немым вопросом.
Медбрат отшатывается, сразу же оценив обстановку и приняв решение отступить. Юркает в свою каморку, куда так беззастенчиво меня приглашал, пробормотав, что мы можем позже поболтать, и закрывает дверь. Я же остаюсь один на один с разъяренным тигром, который быстрой походкой идет ко мне. Чеканит шаги по полу, звук удара подошв о пол гулко отдается в тишине. Голова Демида наклонена вниз, лицо напряжено. От испуга я дергаюсь назад и натыкаюсь на ряд сидений, установленных в коридоре. Черт. Стаканчик без крышки трясется в моих руках, а слабые пальцы неспособны его крепко держать, и горячий кофе проливается мне на руку.
Демид
Ярость застилает глаза, когда вижу, как Эля позволяет лапать себя медбрату. И тут нашла себе мужика, вертихвостка!
Направляюсь к ней, чтобы разъяснить, что к чему, когда она проливает кофе на руку и шипит от боли, отбрасывая стаканчик в урну. Несмотря на злость, не раздумывая беру ее за запястье и тяну в находящийся рядом туалет, где подставляю обожженные пальцы под струю холодной воды, но, осознав, что именно делаю, отпускаю и отхожу на пару шагов.
Это получилось неосознанно. Я привык заботиться об Эле, потому что всегда считал ее неприспособленной, не зная, как на самом деле работает ее мозг и что вся эта беззащитностьвсего лишь маска.
Эля смотрит на меня так, словно я сделал что-то, чего она не ожидала, и этот взгляд заставляет меня напрячься. Пусть не считает за заботу, потому что мне плевать на ее боль. Я просто забылся и сделал это на автомате.
Перестань вести себя как дешевка! требую, окидывая ее откровенно брезгливым взглядом. Ты здесь не для того, чтобы цеплять мужиков. Я этого не потерплю.
Я больше не твоя жена и ты не можешь мне указывать! Попридержи свои тиранские замашки для своей девушки, возмущается она, отключая воду.
Ты прилетела сюда на мои деньги и живешь в квартире, которую оплатил я. Начнешь выделыватьсяя мигом избавлюсь от тебя. Не хватало мне терпеть еще и твоих ухажеров! Хватит с меня и этого вечно орущего дьяв
Ни слова о моем сыне, Демид! разъяренной кошкой шипит она, сжав руки в кулаки. Можешь говорить обо мне все что хочешь, но сына не трогай. Поверить не могу, что ты настолько опустился! Говорить так о невинном ребенке!
У этого ребенка отнюдь не невинная мать. Не тебе меня учить морали, Эля. Просто держись подальше от мужиков и ухаживай за нашей дочерью. Именно для этого я тебя и привез, если помнишь.
Она тяжело дышит, глядя на меня так, словно вот-вот набросится с кулаками.
Я не виновата в том, что у моей дочери такой тупой отец! Ты не видишь дальше своего носа, раз решил, будто я флиртую в такой ситуации. Десять минут назад мы разговаривали о прогнозах Сони, и ты действительно думаешь, что я после этого пошла заигрывать с первым попавшимся мужчиной? Яне ты!
И что это значит? не верю своим ушам. Ты обвиняешь меня в чем-то? Ты?!
Я ни в чем тебя не обвиняю, мне на тебя плевать! уже несдержанно кричит Эля. Ты можешь завести хоть целый гарем из своих бывших, но не смей обвинять меня без повода только потому, что тебе что-то там показалось!
Она выглядит так, словно вот-вот заплачет. Кончик носа уже покраснел, а глаза стали влажными. Однако Эля продолжает нести какую-то чушь, и я не понимаю, какого черта она делает, потому что в этом нет никакого смысла.
И что же мне показалось? обманчиво спокойно спрашиваю я. Ты не шла в комнату для персонала в обнимку с медбратом? Не вы мило ворковали за стаканчиком кофе? Он не лыбился как придурок, лапая тебя?
Нет! Человек увидел, что я расстроена, и купил мне кофе, предложив попить его в спокойной обстановке и прийти в себя. Или мне теперь и заговорить ни с кем нельзя без голословных обвинений непонятно в чем?
Я открываю рот, чтобы ответить, но она, видимо, решает, что разговор окончен, потому что направляется к выходу. Не так быстро!
Хватаю ее за предплечье и толкаю к стене, нависая сверху и упираясь ладонями по обе стороны от ее головы. Теперь не уйдет.
Эля смотрит на меня широко раскрытыми глазами, снизу вверх, и из-за разницы в росте я чуть ли не утыкаюсь носом в ее макушку. Волосы, собранные в тугой хвост, пахнут жимолостью, и этот запах ударяет меня прямиком в солнечное сплетение, заставляя затаить дыхание.
Какого черта я вообще к ней прикоснулся? Как мог допустить такую близость? Это ловушка, в которую сам себя загнал, потому что достаточно ощущения ее дыхания у шеи, чтобы по телу начало разливаться знакомое возбуждение.
Невольно наклоняюсь ближе, и Эля закрывает глаза, судорожно вдыхая сквозь приоткрытые губы. Они мягкие и влажные, нижняя заманчиво пухлая, и я помню, какая она на вкус, но всего в паре сантиметров от соприкосновения с ней своими губами осознаю, что я делаю, и с ругательствами отстраняюсь, вылетая из туалета, словно преступник с места преступления.
Глава 9
Эля
Сколько себя помню, у меня всегда был один-единственный друг. Алик. С детства мы играли вместе, в университете он присматривал за мной, а когда случилась беда, он поддержал меня, как никто. Мы всегда выручали друг друга, он тот, кто никогда не предавал, был рядом и не осуждал. И сейчас, когда я все еще дрожу после стычки с Демидом в больнице, я хочу услышать его голос.
Провозившись с раскапризничавшимся малышом, наконец укладываю его спать, а потом иду в ванную, чтобы закрыться, смыть с себя горести дня в душе, а потом в тишине поговорить с Аликом. Пока намыливаюсь ароматной пеной, не перестаю размышлять, переживать. Голова гудит, вереница мыслей носится по десятому кругу.
Меня преследует чувство вины за те неприятные ощущения, которые у меня возникли во время его визита к нам домой перед отлетом в Израиль. Его поведение показалось мне странным, взглядылипкими, прикосновения вызывали неприязнь, а словараздражение.
Я была взвинчена после приставаний Збруева и ругани с матерью. Теперь Алик кажется мне островком спокойствия, мне так хочется, чтобы хотя бы кто-то посочувствовал мне и подарил тепло. Вместе с тем я не могу вываливать на него все свои беды, не имею права, потому что не услышу ничего нового, кроме того, что он предупреждал меня насчет Демида.
Помню, как он кричал на меня, что спуталась с человеком с маленьким ребенком, порчу себе жизнь, гроблю будущее. Наверное, Алик был прав, только я не могу и не хочу жалеть о прошлом, а время не отмотать назад. Я просто пытаюсь понять, как в этой жизни найти ориентиры, за которые могу держаться. Аликмой ориентир сейчас, больше никого нет. Если он отвернется от меня, то я останусь совсем одна в этом мире.
Мой голос звучит глухо и раздается эхом по ванной комнате, и я очень надеюсь, что меня не слышно снаружи. Вряд ли Громов стал бы подслушивать, да и он ушел куда-то, едва привез меня на квартиру. Я была рада, потому что его присутствие стало для меня невыносимым! Ненависть, которая выплескивается из него, невозможно выдерживать. Она меня убивает.
Раньше он говорил, что ясолнце, нельзя не улыбнуться, глядя на меня, что я человек, который дарит радость. А теперь ругает меня за то, что я просто вела себя вежливо с посторонним человеком, который оказал любезность.
Нет. Не ругает. Демид был в ярости, он готов был вытрясти из меня душу, оскорблял, обвинял, вывалял меня в грязи и заклеймил распутницей, которая, не успев выскочить из кабинета врача, после разговоров о лечении больного ребенка, побежала на свидание!
Сжимаю трубку в руке, прикрыв глаза и сидя по-турецки на большом мягком ковре посередине огромной ванной. Вокруг мраморное великолепие, золотые вентили, тихий гул вентиляции, аромат моего геля для душа витает в воздухе. Замотанная в полотенце и с тюрбаном на голове, я набираю знакомый номер. Плевать, что этот разговор будет стоить неизвестно сколько денег. Может, баланс уйдет в минус и мне придется просить у Демида пополнить счет моего телефона. Плевать.
Легко быть адекватной и рассуждать здраво, когда твоя жизнь спокойно и размеренно течет, когда у тебя есть близкие, которые помогут и поддержат, а когда ты одна и едва справляешься со своими невзгодами и не видишь впереди ни одного просвета, ты имеешь право совершить ошибку
Привет, говорю сухим безжизненным голосом, пытаясь мысленно понять, сколько у Алика времени, но я не в состоянии думать о таких мелочах.
Мне нужен его голос. Чей-то родной голос рядом, чтобы не сойти с ума.
Эля, что случилось? он сразу же включается в разговор, и я выдыхаю с облегчением, наконец получив то, что хотела.
Сегодня был тяжелый день. Мы с Демидом встречались с врачом Сони. Она рассказала о лечении, предстоит много анализов и процедур, рассказываю механическим голосом.
Какие прогнозы? спрашивает Алик обеспокоенно, и это берет за душу.
Он, мягко говоря, не любит своего бывшего друга, но волнуется за его дочь. Алик любит детей. И действительно, он мог бы стать прекрасным отцом и мужем, но почему-то один. Неужели мама права и он испытывает ко мне совсем не дружеские чувства?
Прогнозов здесь никто не дает, но мы верим в лучшее.
Сколько ты пробудешь там? Хотя бы это ты можешь сказать? спрашивает Алик несколько нервно.
Я не знаю. Даже примерно не могу предположить, но я останусь настолько, насколько нужно.
К счастью, Алик больше не давит на меня и не говорит о том, что я не должна была ехать в Израиль. Он уважает мое решение и принимает его. Мы еще немного говорим о том, как здесь устроились, о Димочке и его няне, а потом я спрашиваю словно невзначай:
Алик, твоя мама сказала кое-что о тебе.
Он молчит, я чувствую напряжение даже через трубку, слышу его тяжелое дыхание, будто бы он рядом. Сиплым голосом он спрашивает, что я имею в виду.
Твоя мама сказала моей, что ты влюблен в меня, говорю тихо и тут же прикусываю губу, невыносимо краснея от стыда.
Ужасно неловкая ситуация. Крайне смущающая. Я бы никогда не спросила его об этом, если бы не преграда между нами в виде расстояния. Не смогла бы задать это вопрос прямо в глаза. Я и сейчас дико жалею о сказанном. Зачем, зачем я спросила?!
Эля, давай мы поговорим об этом, когда ты вернешься. Я кладу трубку, иначе ты разоришься из-за этого разговора. Не звони, лучше пиши мне.
Он кладет трубку, а я, нажав отбой, автоматически отпираю дверь, но еще не выхожу. Долго смотрю в пространство, не видя и не слыша ничего. В голове нарастает гул, я чувствую странную вялость в мышцах. Пытаюсь поднять руку, но не могу, не в состоянии, а когда опираюсь на ванную, ноги скользят и расползаются. Шатаюсь будто пьяная, видя перед глазами мелькающие мушки. Они кружатся, кружатся, а потом все вокруг темнеет, и я падаю во тьму.
Демид
Папочка, а вы можете вместе с мамой со мной в палате поспать? спрашивает моя сладкая девочка, глядя прямо в глаза и так умильно и жалобно улыбаясь.
Она у меня такая смелая, сильная, слушала внимательно, когда медсестра рассказывала о порядках больницы, не перебивала и не задавала ненужных вопросов. Самая умная девочка на свете.
Один из родителей может оставаться с ребенком круглосуточно, поэтому я решил, что первую ночь с Соней проведу я. Но дочка хочет маму. Как бы она ни любила меня, никто не смог заменить в сердечке Сони мою бывшую жену.
Вместе не получится, у мамы спотыкаюсь на этом слове, опускаю голову, впиваясь взглядом в сжатые кулаки, а потом разжимаю их и вскидываю взгляд. Придется немного потерпеть. Она с ребенком. Малышу нельзя в больницу.
Я хочу поиграть с Бусей, улыбается дочка, а я любуюсь ямочками на ее щеках. Он такой милый пупсик.
От каждой фразы сдавливает грудь, ведь Соня постоянно говорит о том будущем, которое в нашем случае невозможно.
Обязательно поиграете, а сейчас тебе надо спать. Завтра рано вставать, сдавать кровь.
Маленькое личико морщится от испуга, губа дрожит, и я спешу заверить дочку, что буду рядом и она не останется одна во время процедур. Объясняю ей, как будет проходить ее пребывание в клинике, и спустя некоторое время она наконец успокаивается.