Она робко запротестовала, но голова ее кружилась, разум отступал. Она видела перед собой лишь тьму и слышала легкий плеск воды. «Почему вода? в ужасе спросила она себя. Ведь дом стоит не у реки». Тут она услышала звук, словно какое-то животное с всплеском прыгнуло в воду. Миссис Клак вскрикнула от страха и неожиданности и подалась назад, хватаясь за своего приятеля.
В-вернемся бормотала она. Хочу вернуться
Мигель рассмеялся. И от этого зловещего, дьявольского смеха кровь застыла в жилах бывшей домоправительницы. Она сделала последнее отчаянное усилие вырваться, ища вход в комнату, из которой они только что вышли. Но было слишком поздно. Она не услышала, как Лопес быстро открыл небольшую дверцу люка, ведущего к стоку нечистот, располагавшемуся под домом. Туда юркнула крыса, ее-то и услышала миссис Клак несколько секунд назад.
Через мгновение безжалостная рука Лопеса с силой ударила в жирное брюхо домоправительницы. Женщина пошатнулась, теряя равновесие. Она издала последний отчаянный вопль, и зловонные воды сомкнулись над ней, унося в бездонную пропасть смерти.
Мигелю показалось, что он услышал эхо жалобного крика миссис Клак, и он вздрогнул. Резко захлопнув дверцу люка, он прикрыл его небольшим ковриком. Затем вернулся в комнату, где под столом валялся его вдребезги пьяный брат, не переставая оглушительно храпеть. Несмотря на холодный мартовский рассвет, Мигель вспотел. Он взял саквояж с золотом и как следует встряхнул его, наслаждаясь манящим звоном золотых гиней.
Тысяча семьсот гиней! прошептал он. И никакой половины для этой свиньи. Она уже труп. Об этом позаботятся крысы. И мы с Хуаном вдвоем распорядимся денежками, которые заработали этой ночью. А по миссис Клак не будет горевать ни одна живая душа. Невелика потеря!
Такова была эпитафия над Дорой Клак. Ее жизненный путь, полный жадности, жестокости и ненасытности, завершился. Она умерла страшной смертью от руки человека, у которого жажда денег оказалась сильнее, чем у ней самой.
И никто на всем белом свете не станет горевать по ней.
Глава 19
Еще двое суток после торгов Фауна пребывала в мире сумрачных теней.
Она двигалась и говорила, но делала это в каком-то полусне, полубессознательно. Девушка то смеялась, то плакала, часто впадала в глубокое забытье. Врач, срочно приехавший в дом Люсьена, поставил именно тот диагноз, который и подозревал маркиз. Девушку сильно отравили опиумом, но, к счастью, эффект снадобья был не слишком велик. Пожалуй, это было даже лучше для нее, ибо она почти не понимала, что происходило с ней в этот период ее жизни.
Маркизу доставляло удовольствие избавлять разум девушки от губительных последствий наркотика, восстанавливать ее силу воли и спокойствие духа. А сознание того, что он имеет дело с существом такой невиданной красоты, еще больше радовало маркиза.
Когда в голове Фауны стало проясняться, она начала понимать, что очутилась в совершенно новом для нее мире, разительно отличавшемся от того, в котором она пребывала у Генриетты Памфри или от того короткого рая с Гарри Роддни.
Стоял теплый мартовский день. Фауна с трудом приоткрыла налитые свинцом веки и обнаружила, что лежит на диване недалеко от огромного камина из резного камня, в котором весело потрескивают дрова. Медленно, с любопытством и изумлением разглядывая помещение, она изучала каждую деталь окружавшей ее обстановки. Все вокруг сверкало великолепием и роскошью. Три стены огромной комнаты были уставлены книгами в кожаных переплетах. Напротив девушки располагалось окно эркера, обрамленное пурпурными бархатными занавесями, расшитыми золотыми нитями. Из окна Фауна увидела лишь затянутое прозрачными облаками весеннее небо. Однако позднее, когда она встала с дивана и подошла к окну, то смогла разглядеть вдали скалы, нависающие над серым пенистым морем. Возле окна стояли банкетки с подушками, которые маркиз привез в Бастилию. Здесь он любил посидеть с книгой, особенно летом, вдыхая через открытое окно соленый морской воздух, вслушиваясь в шелест прибоя.
Справа виднелись очертания порта. Тут и там сновали яркие, разноцветные рыбачьи суденышки, а над поверхностью воды стремительно пролетали чайки, оглашая окрестности пронзительными криками.
Фауна вернулась к дивану и снова легла. Она старалась собраться с мыслями, которые все еще пребывали в беспорядке. Что это за роскошная комната? Как она попала сюда? Откуда? Девушке было очень тепло и покойно на великолепном широком диване, ее ноги оказались укутанными прекрасной кашемировой шалью ручной работы. Пеньюар на Фауне выглядел намного красивее всех тех, которые ей доводилось надевать прежде, и намного элегантнее, чем у леди Генриетты. Он был сшит из бирюзового бархата, отороченного натуральным мехом, украшавшим также и широкие рукава. Ожерелье на шее состояло из крупного жемчуга, стоившего баснословно дорого.
Она в растерянности разглядывала все эти вещи и вдруг вскрикнула, заметив, что ее локоны, разметавшиеся по бирюзовым атласным подушкам, черного цвета. Черного! Она была озадачена еще больше. Фауна села и бросила взгляд на свои руки. Они были хорошо ухожены, с отполированными ногтями, запястья охватывали браслеты, украшенные бриллиантами. На пальцах сверкали восхитительные кольца.
И вдруг она расхохоталась. Наверное, она сошла с ума или умерла и оказалась в каком-то удивительном райском месте. Но почему ее волосы черные, когда они всегда были золотисто-рыжими? Она снова легла на подушки, вздохнула и вытянулась, приняв чувственную позу. Она заметила и другие предметы, находившиеся в комнате: бесценные гобелены, толстый ворсистый ковер, покрывающий пол медового оттенка из-за струившихся на него потоков солнечного света. У окна стояла великолепная ваза с цветами. На каминной доскепозолоченные часы, привезенные из Франции. Внезапно они пробили три разатак Фауна узнала, который час. Ее взгляд упал на бюро стиля «буль» с расставленными на нем изящными поделками из слоновой кости. Возле бюро стояли клавикорды. Фауна изумленно смотрела по сторонам. Еще ни разу в жизни она не видела такого количества всевозможных чудес, какое собрано в этой комнате. Она стала ощупывать бархат, меха и драгоценности, пожимая плечами, пытаясь собраться с мыслями.
Фауна чувствовала себя так, будто только что пробудилась от долгого необыкновенного сна, перемежающегося странными видениями: то чувственными и красивыми, то зловещими и беспредельно страшными. Но большинство этих сноввсе же кошмары, сказала она себе. Перед ее мысленным взором промчалось множество лиц, она слышала разные голосаи чужие, и знакомые Но плохо помнила их. Словно напуганные птицы, в ее голове кружились воспоминания. Ужасное лицо миссис Клак да, это она хорошо помнила. Она помнила угрозы, мучения, горькие слезы и жестокое разочарование. Затем перед ее взором появилось лицо мужчины с зелеными сверкающими глазами. И оно тоже пронеслось как бы сквозь ее разумэто было самое доброе воспоминание. Она ощущала прикосновения сильных молодых рук, слышала нежный тихий голос, зовущий ее:
«Фауна! Фауна!»
Но этот милый голос вдруг смешался с ее отчаянными криками. Затем появился мелодичный звук цитры и чьи-то злобные руки крепко вцепились в ее лодыжки.
Она закричала, испытывая страх, который совершенно не вязался со спокойной и роскошной обстановкой, окружающей ее сейчас.
Гарри! вырвалось из уст имя, так много значащее для нее.
И тут за спиной раздался мужской голос:
Полно, дитя мое, тебе нельзя волноваться. Не расстраивайся. Ты попала в хорошие руки. И тебе нечего бояться.
Она оглянулась и сквозь пальцы, которыми закрыла лицо, увидела невысокого, но стройного человека, чьи не напудренные волосы были завязаны на затылке в косичку. У него было тонкое аскетическое лицо со множеством морщинок. Перед ней стоял мужчина средних лет, одетый в расшитый серый камзол, воротник и рукава которого украшали тончайшие кружева. В руке он держал кружевной носовой платок. Она опустила руки, глядя на него бессмысленным взором, но постепенно страх начал исчезать. Очевидно, этот человек не собирался причинить ей боль. Элегантным жестом он поднес ее пальцы к губам и поцеловал их.
Тебе уже лучше, произнес он. Намного лучше. Это подействовало последнее лекарство, которое дал тебе мой французский врач, месье Суренн. В первый раз я вижу твои глаза такими ясными. А теперь мне хотелось бы, чтобы ты рассказала, кто такой Гарри и почему ты беспрестанно повторяешь его имя.
Он пододвинул к ее дивану позолоченный, обитый шелковой тканью стул и добавил:
Я только что закончил свой обед, а тысвой. И, насколько мне известно, сегодня ты ела с отменным аппетитом.
Фауна посмотрела на него огромными удивленными глазами, словно не понимая, о чем идет речь.
Я ела? Не помню.
Он улыбнулся.
Верно. Последние два дня и две ночи ты пребывала в забытьи, словно марионетка. Ты жила в мире фантазий. Я дернул за ниточкии ты ожила, задвигалась. Ты даже стала пить и есть, чтобы порадовать меня. Но я не очень-то люблю марионеток. Посему мне бы хотелось, чтобы ты очнулась и зажила настоящей жизнью.
Ради Бога, сэр, запинаясь, проговорила Фауна. Объясняйтесь более ясно. Это все так странно. Я плохо понимаю
Белыми изящными пальцами Люсьен открыл золотую табакерку, достал щепотку табаку и поднес к ноздрям. Он трижды громко чихнул, затем улыбнулся своей обычной холодной улыбкой. Однако в его глазах не было такого холода. Скорее в них стояло любопытство. Его интересовало, осознает ли это дитя, насколько совершенно выглядит оно в вышитом бирюзовом пеньюаре, так прелестно открывающем восхитительные плечи. К тому же сегодня девушка была не такой бледной, как обычно. Ее щеки слегка порозовели, в удивительной красоты глазах появился блеск. Люсьен мог смотреть на нее безотрывно. С тех пор как он привез Фауну в Бастилию, он неоднократно приходил в ее комнату и разглядывал девушку, пребывающую в тяжелом наркотическом сне. Он рассматривал ее так же пристально и критически, как произведения искусства. Но никогда, никогда он не приобретал ничего более совершенного! И ему нравилось созерцать новоприобретенное сокровище с бесстрастным восхищением.
Так кто этоГарри? тихо переспросил он.
Он заметил, как девушка вздрогнула. Ее лицо зарделось, и даже белоснежная шея залилась краской. Маркиз нашел это очаровательным. Он давно, со времен своей молодости, не видел, чтобы женщина так краснела. Значит, юная невольница не окончательно очнулась. Ибо женщина, охваченная любовью и страстью, не могла ответить так, как Фауна ответила ему:
Он Я Я когда-то любила его
Когда-то? переспросил маркиз.
Девушка печально опустила голову. Сейчас она вспоминала происшедшее, и ею начала овладевать жажда мести. Мощный поток чувств вырвался наружу и прорвал плотину забытья, обнажив воспоминания о тех сладостных днях любви, которые она провела с Гарри. Теперь перед ее глазами стояло предательство, а дальшетот страшный незнакомец, который силой увез ее из имения Пилларз. Затем Фауна словно наяву увидела безвкусную комнату с розовыми обоями, а в нейужасную жирную миссис Клак.
Маркиз де Шартелье напряженно наблюдал за девушкой.
Ты можешь говорить со мной совершенно доверительно, произнес он. Но я должен знать все с самого начала.
Она села и прижала руки к груди.
Но кто вы, сэр? Кто вы? И где я нахожусь? Сначала скажите мне.
Он рассказал ей о том, где она, а потом добавил:
Дитя мое, я купил тебя за тысячу семьсот гиней. Но, конечно же, ты стоишь намного больше. Твоя красота и совершенство не имеют цены. Однако я купил тебя, стало быть, ты принадлежишь мне. Ты поражена?
Она разглядывала его робко и смущенно, что он находил обезоруживающе очаровательным. Ведь ему раньше приходилось иметь дело с двумя сортами женщинсо служанками (неотесанными, грубыми крестьянками, грязными и невежественными) и со светскими дамами, совершенно не разбирающимися в жизни, не считая придворного этикета, кокетства, флирта с любовниками, измен мужьям. Они лишь играли во влюбленность и в жизнь. И они беспредельно наскучили Люсьену де Шартелье. Но такая женщина это странное смешение невинности и чувственности эта невольница с какой-то царственной красотой и достоинством, не покидавшими ее даже тогда, когда она, почти обнаженная, беззащитная, стояла перед толпою похотливых мужчин в ночь торгов такое было совершенно неведомо доселе маркизу.
Он наклонился к ней ближе и заговорил снова:
Тебе неприятно узнать, что ты стала собственностью маркиза де Шартелье?
Она тяжело вздохнула и, бледная, опустила глаза на свои руки, украшенные бриллиантами.
Похоже, вы очень добры ко мне, но
Неужели ты оцениваешь доброту по драгоценностям и мехам, которые дарит тебе мужчина? перебил он ее.
Теперь, когда жизнь снова заструилась в ее венах, а разум просветлел, она могла и противоречить. А возражая, она становилась еще более интересной маркизу.
Меня совершенно не волнуют бриллианты, сэр. Конечно, они поразительно красивы. И мне они нравятся, но своей красотой, а не из-за их цены. Есть доброта, которую я просто не могу оценить вы уложили меня в мягкую постель, кормили, ухаживали, и благодаря этому я выздоровела. Не помню, как меня продавали, но знаю, что такие намерения были, когда когда эта ужасная миссис Клак вместе с теми людьми увезла меня от Она запнулась.
От Гарри? мягко спросил маркиз.
Да, прошептала она.
Так, значит, добро не заключается для тебя в драгоценностях задумчиво произнес Люсьен. Как это ново и необычно для женщины.
Фауна грациозно спустила ноги с дивана и встала. Но тут же ощутила сильное головокружение. Увидев это, маркиз мягким движением снова уложил ее на подушки.
Полежи еще. Давай-ка побеседуем. Люди, продавшие тебя, воры. Каким же образом они захватили тебя? И откуда ты родом Как тебя зовут?
Она полежала несколько секунд молча, а затем тихим голосом ответила:
Меня зовут Фауна.
Фауна! воскликнул он, широко раскрыв от удивления глаза. Какое необычное имя! Ты хоть знаешь, что это означает?
Да, сэр. Мой прежний хозяин, лорд Памфри, объяснил мне. Это слово латинское и когда милорд прямо с невольничьего судна вез меня из Бристоля в Лондон, он объяснил мне, что это значит. Лорд Памфри знал так много всего! Он ему нравилось называть меня Букашка. Но он называл меня так в шутку, а не по злобе. Он не был злым.
Маркиз сейчас думал о другом. Это имя, его значение совершенно не соответствуют ей. Надо придумать другое имя. Однако любопытно, что лорд Памфри, ныне покойный, купил ее, когда она была совсем ребенком. Это крайне заинтриговало Люсьена. Он вспомнил, как однажды познакомился с лордом Памфри в клубе, а потом был приглашен на званый вечер к леди Генриетте, где так и не появился.
Маркиз заметил, что девушка не хочет рассказывать о Гарри, человеке, которого, по ее словам, любила. И он решил не торопить ее. Девушка стала рассказывать все, начиная с того момента, как ее, переодетую мальчиком, затащили на невольничье судно вместе с дедушкой.
Он был негром, печально проговорила она. И мне ненавистна одна мысль о черной крови, которая течет в моих жилах, несмотря на мою память о нем. А ведь мой дедушка был благородной, августейшей персоной. Его убили англичане, которые оказались намного более жестокими и дикими, чем любой человек из моего несчастного племени.
Совершенно верно, кивнул маркиз. И белые люди могут быть не менее дикими, чем черные, равно как черный человек может обладать благородством не менее белого. Кстати, как ты могла понять, дитя мое, мне совершенно неважно, какого цвета твоя кожа.
Она ударила кулачком по ладошке и с ненавистью, преследующей ее все эти годы, проговорила:
Ненавижу! Ненавижу свою черную кровь. Они могли бы выдать меня замуж за африканского карлика. Меня презирали и мучили из-за моей негритянской крови! О, как я ненавижу ее!
Маркиз прищурился и холодно произнес:
Дитя мое, тебе должно научиться подавлять свои чувства. Кто в ненависти умеет сохранять хладнокровие и с улыбкой обуздывает свои страсти, тот всегда побеждает. А слезы и эмоции сохрани для тех секунд, когда тебя будет охватывать восторг при виде чего-нибудь несказанно красивого. Я, например, улыбаюсь, когда пронзаю своей шпагой врага, но рыдаю только при виде истинной красоты, совершенства например, когда вижу твое изящное белое тело, линии твоих запястий и лодыжек, твои губы, подобные лепесткам роз, пушистость твоих ресниц и шелковые локоны твоих волос.