Ты выиграла все награды,ухмыляясь, говорю я, когда она входит, и ставит вещи на стол.Я действительно думаю, что сегодня я здесь надолго,говорю я ей,хотя не могу обещать тебе, что здесь будет менее скучно. Возможно, Фредди был лучшим вариантом.
Она подтягивает стул с другой стороны стола и садится, потянувшись за палочками для еды.
Ну, ты, профессор Голубые глазки, совсем не скучный.
Я смеюсь.
Прости, как ты меня сейчас только что назвала?
Она стреляет в меня хитрой улыбкой.
Профессор Голубые глазки. Разве не знал, что тебя все здесь так называют?
Да ну, чепуха,пренебрежительно говорю я.
Это правда,протестует она, хватая коробку с едой и открывая ее.Всякий раз, когда кто-то спрашивает меня, чем я занимаюсь, я отвечаю, что я твой ассистент, и они всегда такие «оу, профессор Голубые глазки, что за красавчик».
Я прищуриваю свои якобы знаменитые глаза:
Черт возьми, перестань морочить мне голову.
Она смеется.
Ладно, может это только я зову тебя профессор Голубые глазки. Про себя. Но гарантирую, если такие мысли у меня в голове, значит, они у всех. И у девушек и у парней.
Я стараюсь улыбаться, но это сложно, потому что, черт, это лестно. И не в хорошем смысле. Я польщен таким образом, каким не должен. Опять же, уже месяц я работаю с Наташей почти каждый день, и все больше осознаю, что чувствую много такого, что не должен.
Прости, я смутила тебя?спрашивает она, втягивая лапшу в рот. Она ест с наслаждением, без ограничений, просто ради чистого удовольствия и наслаждается каждым кусочком. Этот великолепный рот ...
Прекрати.
Нет, нет,говорю ей, пытаясь выбросить эти мысли из головы. Я тянусь за пивом и смотрю на дверь. Она открыта, как это обычно бывает, когда мы работаем вместе. Но, несмотря на то, что я уверен, что я делаю в своём кабинете - это мое личное делокажется, у каждого профессора здесь есть бутылка виски в столе - я не хочу раскачивать лодку. Я здесь всего лишь два года и люди болтливы.
Поднимаюсь и закрываю дверь. Щелчок защелки кажется ужасно громким в комнате. Я оборачиваюсь, и она с любопытством смотрит на меня.
Хочешь немного уединения?шутит она, но в ее голосе есть что-то такое, трель, которая говорит мне, что она, возможно, нервничает.
Я сажусь на место и поднимаю свое пиво.
Не хочу, чтобы кто-то выговаривал мне за то, что я пью в своём кабинете, тем более с моей ассистенткой.
Почему нет?дерзко спрашивает она.Слишком предосудительно?
Я натянуто улыбаюсь, отчётливо ощущая свое обручальное кольцо.
Что-то в этом роде,указываю на нее пивом и, хотя я начинаю сомневаться, что выпить с Наташей хорошая идея, говорю:Теперь, давай выпьем за продуктивную пятницу.
Она быстро вытирает руки о джинсы, проглатывает еду и чокается со мной пивом.
За дикую и безумную ночь.
Но, конечно, вещи не становятся дикими и сумасшедшими, не с нами. Мы работаем, по крайней мере, в течение первых двух часов: она на ноутбуке, листает книги и я на своём компьютере, печатая как сумасшедший, как я обычно делаю рядом с ней. Ее присутствие в моем кабинете величайший стимул для моей книги. Она практически моя муза.
Но, в конце концов, когда мы проглотили пиво и лапшу, и я вытащил бутылку шотландского виски из своего тайника в столе, работа практически замирает.
Итак,говорю я, откидываясь на спинку стула и кладя ноги на стол.Ты никогда не рассказывала, какой ты была, когда росла. Средняя школа. Все это. Расскажи мне о Наташе.
Она делает глоток виски из бутылки и ставит ее обратно на стол. Затем откидывается на свой стул и кладёт ноги на стол, копируя меня. Я не могу не улыбнуться.
Я расскажу тебе о себе, если ты сделаешь то же самое,говорит она, лукаво глядя на меня.
Идёт.
Хорошо,прочищая горло, говорит она.Я выросла в Лос-Фелисе. Это в Лос-Анджелесе. Мой папа - француз и он женился на моей матери американке после моего рождения. Вообще-то я родилась во Франции, в Марселе, куда приезжала несколько лет назад. Довольно классное место. Я точно знаю, это был брак по необходимости потому что моя мама залетела. Абсолютно уверена, я последнее, чего она хотела, но все же. Обещаю, это не слезливая история. Мне все равно, хотела она меня или нет. Но я знаю, папа любил меня. Он был кинооператором.
Ах, вот оно что,говорю я. Теперь все становится понятно.
Ага, и он заставлял меня смотреть очень много фильмов, когда я была маленькой. О-о-очень много. Всю классика. Всего Хичкока, Премингера. И много иностранных тоже. Он был помешан на Ингрид Бергман,ее улыбка немного угасает и голос становится тише.Так или иначе, он ушёл, когда мне было десять. Влюбился в молодую женщину. Может быть, он пытался подражать Роберто Росселлини, не знаю. Он вернулся во Францию. И моя мать стала матерью-одиночкой. Ей это не понравилось. Ее проблемы с самооценкой усилились, а все и так было уже довольно скверно.Она качает головой, глаза смотрят вдаль. Вздыхает и хватает бутылку виски.Моя мама весьма эксцентрична. Ты бы возненавидел ее. Иногда мне кажется, я сама ее ненавижу, но в основном мне ее жаль. Что ещё хуже.
Думаю, я тебя понимаю,наши отношения с моим братом Лакланом иногда шли по тому же пути.
Знаешь, что мама говорила мне, когда я была моложе?наклоняясь, говорит она.Она имела обыкновение говорить, что лучше бы мне не быть красивее, чем она в ее возрасте.Она закатывает глаза.Я имею в виду, закладывала в меня чертов комплекс. В то же время, все, что она делала, это хвалила мои наряды, наряду с ежедневной критикой о том, как мне нужно похудеть.
Тебе не надо худеть,не могу не сказать я.Ты идеальна такая, какая есть.
Она посылает мне одну из этих ироничных, смущённых улыбок, которая говорит мне, что она не верит мне.
Затем в последних классах школы я присоединилась к команде по бегу, и начала терять вес. Она притащила меня в модельный бизнес, затем было актерское мастерство. Играть было весело, модельный бизнес же был скучным, а когда бег закончился и я выпустилась, вес пополз обратно. Хочу сказать, я никогда не была толстой. Я была примерно такой, как сейчас. Но грудь и задница с бёдрами как у слона не модельный типаж. Да и для актрисы такая фигура не очень, если уж на то пошло, если только ты не получишь работу в «Безумцах». Не важно, что я делала, ее это не устраивало. Когда я была худее, она ревновала, когда я снова стала обычной, она находила способ намекнуть, что я толстая.
Какая ведьма,- думаю я про себя, чувствуя необходимость защитить ее. То, что я сказал ей, правда. Я нахожу ее совершенной, по крайней мере, в моих глазах. У нее действительно есть округлости, и она не худая, но у нее узкая талия, и ее попка идеальна, а ее глаза угрожают увести меня куда-нибудь. В какое-то новое и очень красивое место.
Вспышки жара и вины соревнуются друг с другом. Я делаю глубокий вдох и заставляю себя подумать о другом.
Твоя мать снова вышла замуж?спрашиваю я.
Она начинает вертеть бутылку виски на столе.
Нет. Но она пыталась. Она не может быть одна, в принципе, очередная ее фишка. У неё в жизни всегда есть мужчина, обычно какой-нибудь придурок. Когда они обманывают ее или бросают, как они всегда делают, потому что, какой человек захочет быть на втором месте после ее любования собой, она сразу же начинает новые отношения. На самом деле, не думаю, что когда-либо видела ее без пары больше чем пару недель.Она вздыхает, сдувая прядь темно-каштановых волос с лица, и смотрит в потолок.Боже, как же хочется покурить.
Я стучу по столу.
У меня есть сигара.
Она приободряется.
Правда? Хочешь разделить ее со мной?
Я улыбаюсь. На мой последний день рождения Лаклан подарил мне коробку сигар, и я обычно курю их по особым случаям с ним или с отцом, хотя у меня и лежит парочка в столе. Было бы хорошо поделиться с ней.
Ты уверена?
Ага,говорит она.Я курила их пару раз с папой в Марселе.
Ты производишь впечатление разносторонней личности,говорю я, открывая ящик.Женщина мира.
Я достаю коробку и выбираю парочку, нюхая их и проверяя на сухость. Когда выбираю одну, начинаю рыться в поисках зажигалки.
У меня есть,говорит она, засовывая руку в карман джинс и вытаскивая Зиппо. Я вопросительно смотрю на нее, она пожимает плечами, лениво улыбаясь.Женщина мира всегда должна быть готова.
Она бросает зажигалку мне, я ловлю ее одной рукой. И гордо усмехаюсь своему достижению, радуясь, что не упал со стула, пытаясь произвести на нее впечатление.
И что ещё носит с собой женщина мира?спрашиваю ее, нежно нажимая на Зиппо и наблюдая за танцем пламени.
Блокнот и ручка для любовных писем. Или ненавистной почты. Или списка продуктов. Зеркало, потому что у меня всегда что-то застревает в зубах,при этом она потирает пальцами зубы и демонстрирует их мне.
Все хорошо,говорю я.
Она продолжает.
И зубная нить. По той же причине. И может, чтобы что-то связать. Жвачка для свежего дыхания или на случай, если надо что-то починить. Крем для рук с приятным запахом. Паспорт на случай, если влюбишься в иностранца, который увезёт тебя,она делает паузу.И презервативы.
Я поднимаю брови. Господи. Я одновременно и завидую идее о ней, использующей презервативы, потому что это значит, что она пользуется ими не со мной, и возбуждён потому что... что ж, теперь я представляю нас обоих в ситуации, в которой один бы нам точно пригодился.
Так мы собираемся курить эту штуковину или нет?говорит она выпрямляясь.
Я киваю, прочищая горло. Мои щёки горят.
Нам надо пойти куда-то в другое место. Я могу спрятаться с виски в кабинете, но сигара это другое,встаю со стула и хватаю кожаную мотоциклетную куртку. Сейчас конец июня, но по вечерам бывает прохладно. Надевая куртку, я спрашиваю ее:Так зачем зажигалка?
Она накидывает на шею бордовый шарф, подходящий ее волосам и улыбке.
На случай если профессор Голубые глазки захочет покурить со мной сигару.
Твою мать.
Я начинаю думать, что влип.
Беспокойно сглатываю.
Что ж, рад, что ты подготовилась,иду к двери и открываю ее для нее.После тебя.
Она выходит в коридор, перебрасывая шарф через плечо, словно кинозвезда. Я понимаю, почему ее мать завидовала ей. Понимаю, почему каждый сделал бы то же самое. Как можно не влюбиться в неё?
Я следую за ней, запираю за собой дверь, мы идем по коридорам и выходим в Эдинбургскую ночь, легкий ветер заставляет деревья кланяться. Мы направляемся к Мидл Медоу Уолк и отправляемся по направлению к Медоус, останавливаясь под фонарем, когда я пытаюсь прикурить сигару, укрываясь от ветра, который гасит огонек.
Наташа действует как щит, подходя как можно ближе, и мы, в конце концов, встаём совсем рядом, пытаясь поджечь ее.
Ее близость нервирует. Табак не мешает мне чувствовать ее аромат. Кокосовый шампунь. Сладкий. Пьянящий. Это заставляет мое сердце сжаться.
Я встречаю ее глаза, смотрящие сквозь длинные ресницы.
Ощущаю пульс в собственном горле, ее взгляд околдовывает меня.
Мы смотрим в глаза друг другу, и воздух между нами вращается и кружится, медленное торнадо изменения давления, пока его не становится трудно игнорировать. Он тянет и тянет, и магнетизм поджигает мою кожу.
Я не знаю, что происходит.
Но такого со мной никогда не случалось.
И это абсолютно ужасно.
Наконец, сигара загорается.
Должно быть, ты уже курил эту штуку,шепчет она мне с томным взглядом.
Я делаю затяжку, угольки разгораются и она отступает. Дым поднимается вверх, уносимый ветром в темное небо. Хотя нить между нами не рассеивается. Не с расстоянием. Она потрескивает, как живой провод, тяжелый и напряженный и очень опасный.
Образ Миранды всплывает в меня в голове. Ее смех, как ее тонкие, изящные ноги бегали по пляжу на Ибице.
Предупреждение.
Должно быть, видение отражается у меня на лице, потому что Наташа спрашивает:
Плохая сигара?
Я качаю головой и медленно выдыхаю, позволяя дыму колечками выйти из моего рта.
Совсем нет.
Протягиваю сигару ей, и наши пальцы соприкасаются.
Это электричество, которое нельзя игнорировать.
Она держит сигару так, словно держала одну всю жизнь. Ее поза расслаблена, уверенна и совсем не похожа на то, как я себя чувствую. Измучен, сердце словно пропустили через мясорубку.
Но с чего бы ей чувствовать себя так, как я? Знаю, иногда она смотрит на меня, игриво и застенчиво с глазами, полными тайн, но раз, и она тут же хохочет над какой-то грубой шуткой, которую услышала где-то. Я просто профессор, даже если мне посчастливилось иметь голубые глаза. Мужчина, давший ей работу.
И я женат.
У меня есть сын.
У меня есть много всего.
Так почему я хочу, чтоб она смотрела на меня по-другому?
Она передаёт сигару обратно мне и выдувает дым уголком рта, как актриса сороковых годов.
Очень похоже на Лорен Бэколл,говорю ей, когда мы медленно идем по пешеходной дорожке, несколько человек бредут в противоположном направлении в город к барам и ночной жизни. Но мы, мы идем к темноте.
Богарт и Бэколл, у них было все,мечтательно говорит она.Знаешь, а ты ведь никогда не рассказываешь о жене.
Я кашляю, дым моментально попадает в горло.
Разве?удаётся сказать мне.
Нет,говорит она.Ты не слишком часто говоришь о себе. Ты твердишь о кино, но о себе - нет. Ты очень таинственен, Бригс МакГрегор.
Я закатываю глаза.
Честно говоря, наоборот. Полагаю, я не говорю о своей жизни потому что она скучная.
Что я говорила тебе раньше?говорит она, ударяя меня по руке.Ты полная противоположность скучному. Так что давай, рассказывай. Расскажи мне о своей жене. О родителях. О своем брате.Она делает паузу.Ты много говоришь о сыне, так что, по крайней мере, об этом я знаю. Ты хороший отец.
Я улыбаюсь ей так же, как и она тогда, когда я сказал, что она идеальна. Приятно слышать от неё подобное, но я в это не верю.
Я глубоко вдыхаю и думаю.
Хорошо,осторожно говорю я.Я женился на Миранде, когда мне было двадцать один.
Вау, так рано, свадьба по залету, как у моей мамы?
Я качаю головой, когда воспоминания ползают мимо, большинство из них несчастливые.
Нет, Хэймиш появился у нас только три года назад. Мы познакомились, когда я учился в университете. Эдинбургском университете, прямо здесь,я указываю рукой в сторону здания.Хотя у нас не было совместных классов, я знал о ней. Все знали о ней. Она была такой девушкой, которая никогда не уделяла ни секунды своего времени ни одному парню. На самом деле она была светской львицей. Росла иначе. Ее родители, Хардингсы, они своего рода известны в городе. И в то время здесь были мои дядя и тетя, и они тоже были частью уравнения. Мы познакомились на одной из их вечеринок, и мне, каким-то образом, удалось очаровать ее. На самом деле я все еще не знаю, как это вышло.
О, я могу понять как,говорит Наташа, улыбаясь мне.Ты не представляешь, какой ты на самом деле милый. Что делает тебя ещё очаровательней.
Внезапно мне становится слишком жарко в куртке.
Я прочищаю горло.
Что ж, видимо она подумала так же. Остальное история.
Она останавливается и изучает меня.
И это все?
Я останавливаюсь и смотрю на неё, передавая сигару.
На этот раз мой палец задерживается на ее, может быть на секунду.
Боже, как же мне хочется, чтоб сейчас рядом оказался виски. Эти чувства должны утонуть.
Что ты имеешь в виду «и это все»?
Ты не собираешься говорить о том, как она прекрасна, что она любовь всей твоей жизни? О Хэймише ты говоришь постоянно.
Я не должен быть настолько поражён тем, как она прямолинейна, но все же так и есть. Или, возможно, дело не в том, что она прямолинейна. А в том, что у меня не хватает сил сказать ей всю правду.
Потому что Миранда не любовь всей моей жизни.
Она лишь мать моего ребёнка.
И соседка, с которой я живу уже одиннадцать лет.
Нет,просто говорю я. Даже частичная правда освобождает.Не буду.
Она запрокидывает голову, затягиваясь. Изучает меня так, словно пытается прочитать слова, написанные на моем лице. Интересно, что они говорят. Наконец, она просто кивает и говорит:
Извини. Я не хочу совать нос в чужие дела.
Да, ты хотела именно этого,- думаю я.И поэтому я
Гребаный ад. Я не могу закончить собственную мысль, не пугая себя.
Нет проблем,говорю ей и снова начинаю идти.Что касается родителей, они милые. Действительно. С братом у нас более натянутые отношения. Его усыновили, и он вошёл в мою жизнь когда я окончил школу, и провёл нашу семью через ад. Вообще-то он был настоящим ублюдком, и я долго ненавидел его.