Ди ТемидаExcommunicado
Глава 1
15 января 2015 года, Нью-Йорк
Святой отец, я
Голос ломается, трескаясь, словно лёд на озере. Я сглатываю, ощущая, как саднит в глубине глотки.
Много ли людей после очередного сеанса психотерапии вдруг решают обратиться к вере? Навряд ли. Особенно, если никогда не были благочестивыми христианамии католиками, да и в церковь-то забрели лишь потому, что ноги сами свернули с заснеженной улицы в непривычно тихий, по сравнению с шумным Уолл-Стритом, двор. Ну и конечно, если эта самая терапия, кажется, больше не работает.
Тринити-Черч встречает темнотой и прохладой, исходящей от стен. Здесь оглушающе тихо. Настолько, что я слышу шорох мерзких мыслей в своей голове.
Я согрешила, собравшись с силами и решив идти до конца, всё-таки договариваю фразу, до этого ни разу не используемую и услышанную лишь в кино.
Однажды.
Словно в прошлой жизни.
Опустив глаза, замечаю, как под подошвами замшевых ботинок расходится лужа растаявшего снегав ней золотится свет, отбрасываемый бесчисленным множеством свечей в главном зале храма. Он проникает сквозь плохо прикрытую алую шторку кабинки для исповеди.
Я вздрагиваю и тянусь закрыть её как следует, хотя в церкви нет никого, кроме меня и молчаливо ожидающего продолжения священника за резной деревянной створкой по правую руку. Тайну исповеди никто не отменял, но она охраняется лишь священнослужителями; случайные же слушатели запросто могут донести в полицию. В общем, осторожность не помешаетто, что я собираюсь сказать дальше, действительно должно остаться лишь в сознании служителя дома божьего, в его тёмных стенах и на дне моей развороченной души, которую, уверена, всё равно уже ничем не отмыть и никак не отстроить заново.
Да и существует ли она у меня после содеянного?..
Ведь я даже не собираюсь на самом деле получать отпущение греховто, что совершила я, навряд ли сможет простить хоть какой-либо известный человечеству бог. Но что сделано, то сделаноя уже здесь, сижу, сжимая сумочку на коленях, и не чувствую сил, чтобы отступить. И чтобы продолжить
Что-то же меня сюда привело по дороге от мистера Моргана, моего лечащего психотерапевта. Хотя, конечно, туман в голове и сковывающее конечности безволиене самые хорошие путеводители, но лучше уж так, сюда в церковь, чем продолжать бесцельно брести по улице, упереться в какой-нибудь тупик и окончательно склониться к мысли о самоубийстве. Это единственное, на что у меня, кажется, воли бы хватило.
Поведай о своих грехах, дитя моё, не утаивая ничего. И да поможет тебе Господь, вдруг раздается вкрадчивый и мягкий голос священника, который, кажется, устал мириться с затянувшейся паузой.
Я хочу покаяться в убийстве двух близких мне людей. И во лжи.
***
Таксист то и дело бросает на меня, сидящую на заднем сиденье, пытливый взгляд. Еле слышно с горечью хмыкаю, представив, как выгляжу в эту минутус неидеальной укладкой, мертвецки бледными щеками, несмотря на мороз, и прислонившись лбом к стеклу, будто меня сейчас стошнит.
Наверное, не может сопоставить эту картинку с налетом пафоса на адресе, который я ему назвала, машина поворачивает в Гринвич-Виллидж, шурша шинами по снегу и льду, и зрачки хаотично двигаются вслед проносящимся аккуратным домам.
Слышу звук тормозов и АБС. Когда такси останавливается у огороженного особняка, вместо того, чтобы выйти, я прикрываю отяжелевшие веки, желая навсегда остаться в этой уютной позе у окна в тёплом салоне, где лишь стекло контрастом холодит кожу.
Миссосторожно произносит водитель, судя по акцентупуэрториканец, и я чуть было машинально не поправляю его обращение. Приехали, мисс.
Но одергиваю себя, как и ткань чёрного пальто, чтобы заодно серебристые застёжки попали друг на друга. Дрожащими пальцами берусь за них, а другой ладонью протягиваю ему двадцатку, выуженную из сумки.
Сдачи не нужно, произношу с натужной улыбкой и захлопываю за собой дверь, покинув автомобиль.
Несколько минут стою у порога дома, до колкой боли вдыхая ледяной воздух в лёгкие. Желая их разорвать, но это, к сожалению, никак невозможно.
***
Выпьешь, милая? отец заботливо протягивает стакан с виски, но я отрицательно мотаю головой, параллельно стягивая с плеч верхнюю одежду и передавая её подоспевшей Амандедомоправительнице. Я не сразу отогрелась, когда вошла внутрь, и решила оставить пальто на себе.
Иногда мне кажется, что чем больше на мне слоев одежды, тем толще невидимая броня на моей сущности.
Едва Аманда скрывается за дверью кабинета, я хрипло проговариваю, разлепив потрескавшиеся от мороза губы:
Мне и нельзя. Не сочетается с «Селексой».
Папа внимательным взглядом озирает меня, скорее, угадывая за озвученным названием мрачное «антидепрессанты», нежели зная наверняка, о каких таблетках идёт речь, а затем, оставив свой стакан на крепком дубовом столе, подходит ко мне.
Терракотового цвета кожа кресла напротив мелодично скрипит под его весом, и взгляд прозрачно-голубых глаз отца устремляется в моё лицо, которое я больше всего на свете сейчас хочу спрятать в ладонях.
Как и всю себя в какой-нибудь скорлупе.
Ты до сих пор их принимаешь, Джейн?..
Мистер Морган говорит, что
Послушай, нетерпеливо, но мягко перебивает отец, сдвинув брови. Он наклоняется, и дорогой шелковый галстук тёмно-синего цвета медленно спадает вперёд. Солнышко, это ведь не шутки. Прошёл уже год
Вот именно, голос впервые за последнее время обретает твердость, и я устало откидываюсь назад. Избегая его взора, смотрю в потолок, бессмысленно разглядывая витиеватые лепнины. Так проще удержать слёзы внутри глазниц. Сегодня год, пап. Двенадцать чёртовых месяцев. А ощущение, будто это произошло вчера
Повисшее мазутом в воздухе молчание не затягиваетсяя почти сразу добавляю невпопад, не позволяя отцу что-то сказать:
Мне страшно.
В какой-то миг всё-таки набираюсь смелости и медленно перевожу на него, молчаливо ожидающего, взгляд, отмечая про себя тёмные круги под родными глазами, свидетельствующие о множестве бессонных ночей и постоянной подготовке к предвыборной кампании, седину на висках, появившуюся совсем недавно, и жесткие, но привлекательные линии лица. Напрягшиеся от моих последних слов.
Очень страшно, слабым эхом повторяю ещё раз. Я кусаю щеку изнутри, еле сдерживая абсолютно неконтролируемые рыдания, просящиеся наружу: они стали моим постоянным спутником, изводя последние крупицы адекватности всё больше и больше. Я боюсь, что правда когда-нибудь вскроется, и тогда
Джейн! восклицает отец, протянув руку и коснувшись моего плеча. Сжав его, слишком крепко, хоть и ободряющеон настойчивым тоном продолжает: Всё осталось в прошлом. Ты достаточно занималась самобичеваниемперестань себя корить. Мы исправили ситуацию настолько, насколько могли.
Вот онсухой сенаторский тон, который отец обычно не использовал ни в общении со мной, ни с матерью, которой давно уже нет. Семь лет назад её унёс рак.
Но надо отдать должноевластная интонация слегка отрезвляет, и я в болезненном ожидании продолжаю смотреть на папу.
Хочу, чтобы он снова повторил то, что говорил мне так часто после их смерти.
И он видит это, чувствует. Вновь идёт на поводу, словно янеуверенная в себе семилетняя девочка, завалившая роль в школьном спектакле, которую он должен утешить, а не почти тридцатилетняя женщина, обретшая лишь в нём свой единственный оплот поддержки.
И соучастника.
Ты ни в чём не виновата, моя дорогая, почти шёпотом добавляет отец, одаряя меня убедительным взглядом. По крайней мере, сейчас Ты больше ни в чём не виновата.
Я судорожно вздыхаю и резко сжимаю губы, чтобы не дать вырваться трусливому всхлипу. Проморгавшись, сипло и жалко проговариваю, не замечая, как вонзаю ногти в ладонь:
Я обязательно верну тебе всё до цента, когда
Отец тут же отмахивается, жестом заставив меня умолкнуть, и стремительно поднимается с места, возвращаясь к столу. Хоть тема и не переведена, она несомненно так же болезненна и для негоон уже тверже и спокойнее произносит:
Ничего не хочу об этом слышать, взяв стакан с виски, отец опрокидывает в себя часть, не поморщившись, и продолжает: Сейчас ты должна направить все усилия на то, чтобы не обрушить свою карьеру окончательно, а не на желание собрать какие-то жалкие двести тысяч. Карьера, Джейн. Твоя целькарьера, а не деньги. Ты просто обязана её сохранить. И полноценно вернуться к работе.
Не думаю, что он действительно считает подобную сумму «жалкой», но я не спорю, не поправляю его. На это нет ни желания, ни морального ресурса. Я всегда любила отца и всегда была благодарна за всё, что он делал для меня и для нашей семьи, и этоединственное нормальное человеческое чувство, которое осталось во мне незыблемым. Остальноеотмерло, продолжая гнить у меня внутри. Поэтому я не хочу портить эти любовь и признательность
Только лишь послушно киваю, совсем как когда-то в детстве на любое родительское наставление, и потом быстрыми движениями протираю глаза.
Я Я могу заночевать у тебя сегодня? Машина осталась у кабинета мистера Моргана, и мне не хочется снова брать такси
Если этот факт как-то и озадачивает отца, он не забрасывает меня вопросами. Про поход в католическую церковь рассказывать не собираюсь, скорее, не потому, что он не поймёт логики поступка и начнёт нотацию, а потому, что мой пападовольно убежденный протестант.
Боже, Джейн, ну конечно, он забавно вскидывает руки, будто я сморозила несусветную глупость. Это и твой дом тоже, о чём речь Я попрошу Аманду подготовить твою старую комнату, а Гарри заберёт машинуутром она будет здесь. Только скажи адрес.
Я немного сбивчиво диктую ему улицу и дом, где прохожу терапию, чтобы отец передал информацию своему водителю. И медленно поднимаюсь с места.
Выспись и отдохни как следует, милая, отец мягко касается моей руки, чуть сжав её. И затем едва слышно добавляет: Жизнь продолжается, Джейн. Чем скорее ты это примешь, тем скорее выберешься из тьмы.
***
Я прокручиваю в голове последние слова отца, пока шаркающим шагом поднимаюсь в свою прежнюю спальню. Здесь всё, как и раньше, разве что нет подростковых плакатов любимых групп, косметики, яркой одежды, а позжеогромных стопок учебников по юриспруденции. Чистая, без излишеств, уже обставленная в строгих тонах и всегда готовая встретить хозяйку, хоть та и не была здесь лет десять, комната.
Снимая с себя одежду, я продолжаю ввинчивать ржавыми гвоздями острое «тьма» в мысли и почти физически ощущаю, как она, словно рассеивающееся чёрное вещество из разбитой склянки, обволакивает сознание.
Прохожу в ванную в нижнем белье, старательно избегая смотреть на своё отражение в зеркале. Моя новая фобия
Чем скорее ты это примешь, тем скорее выберешься из тьмы.
Пожалуй, это то, в чём мой всегда всезнающий отец сейчас неправ.
Приглушённый свет над раковиной почему-то раздражает.
Открыв кран, я немигающим, пустым взглядом всматриваюсь в льющуюся воду. И боюсь поднять глаза к зеркалу. Медленно отсчитываю про себя до десяти
Раз. Два.
Я соткана из этой тьмы. И лишь внешняя оболочка продолжает это скрывать. Её мой муж считал привлекательной; я же всегда относилась к ней, как к набору определенных черт, изгибов, линий, которые можно выгодно или не очень преподнести с помощью одежды и макияжа.
Ничего особенного
Всего лишь оболочка.
На которую сейчас мне больно и тошно смотреть.
Три, четыре
Ведомая невидимой силой, словно марионетка, которую дёрнули за нить в шее, я всё же вскидываю подбородок.
Измученный взгляд, в который раз за день застланный непролившимися пока слезами, скользит по ключицам и плечам
Пять.
Разглядываю свою фигуру мучительно долго, не в состоянии теперь отвернуться. И в тот момент, когда взор останавливается на груди под плотной тканью бежевого бюстгальтера, меня будто пронзает раскаленной иглой в виски. Веки распахиваются, и дыхание неритмично учащается.
Шесть, семь
Я пытаюсь отогнать от себя возникшую назойливую и почти сумасшедшую мысль, но не получаетсяглаза шарят по отражению, всматриваясь теперь ещё и в белые растяжки на животе возле пупка. Их много, очень много Как растресканная поверхность остывшей лавы на земле после извержения вулкана.
Потом взор снова возвращается к груди. Кожа растянута, не так свежа и упруга, как раньше И непрошенная мысль усиливает своё влияние, терзая мой мозг до исступления.
Восемь.
Не хочу об этом думать, не хочу!..
Мы только с мистером Морганом научились блокировать всё, что связано с ним. С ними, с тем днём
Какого черта я чувствую всё это так, словно заново переживаю свой самый страшный кошмар?
Всхлипнув, всё-таки даю волю слезам, на автомате и слишком медленно снимаю с себя белье, продлевая агонию. Освобожденная из чашек грудь немного провисает, всем своим видом говоря о том, что бюстгальтер лучше никогда не снимать.
И растяжки Чёртовы растяжки
Девять.
Я закусываю запястье, чтобы заглушить рвущийся наружу вой, и захлебываюсь слезами. Как и захлебываюсь теперь до одури пульсирующей мыслью в голове: я избавилась от его одежды, фотографий, игрушек и части воспоминанийблагодаря терапии водрузила их в дальний угол разума. Но от собственного тела, когда-то выносившего новую жизнь и всем своим видом сейчас напоминавшего мне об этом, я не избавлюсь.
Чем скорее ты это примешь, тем скорее выберешься из тьмы.
Десять.
Я не выберусь.
Глава 2
6 апреля 2015 года, Нью-Йорк
Медленно провожу ладонью по гладкому материалу чёрного пиджака, внимательно вслушиваясь в речь Томаса Майерса, прокурора в сегодняшнем деле. Весеннее солнце слегка пробивается сквозь жалюзи в зале заседаний, и в лучах танцует едва заметная пыль. Волнение отступило ещё в начале слушания, хотя изредка продолжает накатывать комом к горлу.
В зале виснет тугая тишина, и я, собравшись, нарушаю её.
Ваша честь, я протестую. Материалы, предоставленные прокурором, являются личной перепиской сотрудника компании моего клиента и могут трактоваться как угодно, твёрдо проговариваю я, когда он заканчивает. Нам не нужен субъективизм.
Сторона обвинения окидывает меня злобным взглядом, что, правда, ускользает от внимания судьитот слегка ударяет молотком и басисто молвит:
Протест принят. Мистер Майерс, личная переписка не доказывает факт наличия двух книг бухгалтерского учёта в «Юджин Интертеймент». Вы хотите добавить что-нибудь ещё?
Я опускаю взгляд, еле сдерживая рвущуюся наружу наглую улыбку, но она всё же касается уголков губ.
У прокурора нет на моего клиента ничего. Абсолютно. И он это прекрасно знает.
Дело «Юджин Интертеймент» одно из первых доверенных мне партнёрством после возвращения из затяжного «отпуска».
Министерство финансов заподозрило их в махинациях по бухгалтерским отчётам, после того, как те не отобразили крупную сумму поступления. Потом всплыла переписка сотрудника финансового отдела, где крайне двусмысленно упоминается слово «книга» в контексте сверки счётовда и по факту, никаких других прямых доказательств предоставлено не было. Максимум, что грозит моему клиентунекрупный в масштабах их бюджета штраф и предупреждение.
Надо отдать должное отцу: благодаря его знакомству с главой «Беккер и партнёры», после того дня мне снисходительно предоставили возможность прийти в себя. Заняло это, правда, год с небольшим, но место адвоката за мной сохранили, хоть и отдавали пока не самые громкие дела, как это.
Я уже не так привередлива, как раньше: мне достаточно и этого для начала. Отлично отдаю себе отчёт в том, что если реабилитация как личности уже почти закончена, то как юриста ещё только предстоит. Отец был прав пару месяцев назадя действительно не должна рушить карьеру, взлет которой мог бы быть стремительнее, если бы не раннее замужество, последующий декрет и случившееся
Ледяная волна воспоминаний ударяет по позвонкам, но я резко одергиваю себяне здесь, не сейчас, не после такой серьёзной годовой терапии.
Миссис Ричардс, слово предоставляется стороне защиты, грузно опираясь о дубовый пьедестал, проговаривает судья Никсон, возвращая меня в реальность.