Ты уверена, что это мой ребенок, Клау? не то чтобы он не хотел ей верить, но после вазэктомии самопроизвольное возвращение фертильности случается крайне редко
И если это произошлото чьего ребенка носит Роза?!
От этой мысли сердце оборвалосьи забилось где-то в горле, мешая дышать. Мадонна и младенец. Его Мадонна и его ребенок. Езу, может ли такое быть?! И что он тогда делает здесь, с этой безгранично понимающей и сочувствующей, но совершенно чужой женщиной?!
Конечно же, уверена. Бенито, ты мне не доверяешь. Мне казалось, мы вместе
Клау прижала руку к животу таким знакомым жестомв точности как Роза, в точности как делала мама.
Прости, Клау, это было очень неожиданно. Я я рад, правда.
Неправда. Он рад, но вовсе не тому, что Клау беременна. Но но она тоже беременна! И что ему с этим делать?
Так. Опять он запутался. Стерилен он или нет? Его ребенок или нет?
Я вижу, ты мне не доверяешь, Бенито, в ее голосе сквозила неподдельная обида. Мы можем сделать генетический анализ, и он точно покажет, что ребеноктвой. Я не была ни с кем больше.
Ты уверена, что готова на такой шаг?
Разумеется! ее глаза зло сверкнули, но она тут же вздохнула и прижалась лбом к его плечу. Бенито я люблю тебя и готова ради нашего доверия и нашей семьи на все. Я понимаю, ты привык к совсем другим отношениям, но пойми и меня. Мне непросто, я изо всех сил стараюсь помочь тебе.
Ему стало стыдно. Не своих сомнений, а потому что на самом деле ему стыдно не было. Должно было бытьно нет. И все ее слова о зависимости, поддержке и семье почему-то звучали иначе. Не так хорошо, как раньше.
Потому, что он вдруг задумался о ребенке Розы? Или потому что усомнился в своем отцовстве в случае с Клауи, следовательно, в ее честности.
Дерьмо собачье. Если она врет насчет ребенка, то почему так легко соглашается на анализ? Блефует? Он не распространялся о том, что стерилен. И Роза не писала об этом в своем романена самом деле она многое оставила за кадром, все, что не готов был показывать посторонним он сам, все же у нее потрясающее чутье и такт.
Прости, Клау. Поехали домой, уже поздно. Я верю тебе.
Но я все равно сделаю анализ, как только это будет безопасно для ребенка. Не хочу, чтобы что-то стояло между нами!
Ох, Клау. Чтобы ничего не стояло между нами, тебе придется убить Кея и Розуно тогда тебе будет не нужно то, что от меня останется.
Разумеется, он не сказал этого вслух. Как и того, что сегодня сдал анализы, и завтра будет знать точно, могут у него быть дети или нет.
9. 1:0 в пользу Британии
Нью-Йорк, три дня спустя
Бонни
В баре на Пятой авеню ничего не изменилось. Тот же тапер за белым роялем наигрывает джаз, тот же бармен-ирландец полирует бокалы, те же господа бизнесмены попивают виски, обсуждая все ту же биржу, или что там интересует господ бизнесменов.
А у стойки, блуждая взглядом поверх голов, лорд Говард цедит свой неизменный «Макаллан» сорок седьмого года. В гордом одиночестве.
«Сегодня в шесть, в баре», лаконичную смс Бонни получил в пять, когда они с Филом ругались на тему роли и Мартина. Фил доказывал, что бросать сцену сейчасполный идиотизм. Что ему нужно срочно записывать альбом и снимать киноверсию, что с Эсмеральдо начинается совершенно новый виток его карьеры.
Перечитывая короткую строчку в десятый раз, Бонни прослушал очередные аргументы Фила, да и какое они имели значение? Он все решил. Сегодня Эсмеральдо поет Мартин, и завтра, и послезавтра. И совершенно никакого значения не имеет то, что Бонни по-прежнему стерилен, а дети Розы и Клауне его.
Ты меня вообще слышишь, japona mat`?
Прости, дружище, у меня срочная встреча.
Со зрителями, придурок! У тебя встреча со зрителями через два часа!
Бонни только покачал головой.
Мне пора. Созвонимся.
И вот онв баре, где они с Кеем десять лет назад обмывали его первую постановку. На соседнем табурете. Бармен, не спрашивая, наливает ему тот же виски, что Кея. Кей продолжает медитировать на крышу дома напротив. Ничего не изменилось.
Бонни очень хочется в это верить. Хотя бы ближайшие несколько минут.
Твое здоровье, Британия, тихо говорит он, поднимая свой стакан.
Твое здоровье, Сицилия, отвечает Кей, не поворачивая головы.
Несколько минут они молча рассматривают знакомую до последней антенны крышу, и тысячетонная плита вины, пригибающая к земле и не позволяющая нормально дышать, тает. Просто от того, что друг рядом.
И то, что ребенок Розыот Кея, а не Бонни, не имеет никакого значения.
Ты хотел мне что-то сказать? не выцедив и трети виски, спросил Бонни.
Или ты мне, наконец, бесстрастное лицо лорда оживает в кривоватой, такой знакомой и привычной ухмылочке. Он оборачивается, смотрит Бонни в глаза.
Я?.. Да. Хотел.
Бонни все еще не знает, как начать, и знаетКей не начнет за него. Выслушает, поможет, но не будет вытирать ему сопли. Кейне Клаудиа, он никогда не жалеет. Он берет за шкирку и дает пинка, но не топит в болоте сочувствия. И это правильно. Три недели быть маленьким, несчастненьким и беспомощнымслишком много. Еще день-другой, и Бонни начал бы вешаться, как маленький и бедненький Том, который никогда не ноет. Тьфу, пакость.
Ничего не говоря, Кей саркастично приподнял бровь. И Бонни бросился в омут с головой.
Клау беременна.
Поздравляю, кивнул Кей и отпил глоток виски.
Не меня, Бонни тоже отпил глоток и снова уставился на крышу. Я только позавчера сделал операцию, а она беременна минимум три недели.
И ты хочешь знать, от кого.
Нет. Мы расстались.
Поздравляю, повторил Кей, только на этот раз сарказма в его ухмылке стало больше.
Бонни со страшной силой захотелось врезать по этой саркастической ухмылке. Какого черта он издевается?.. Мало ему?..
Прикрыв глаза, он выцедил еще глоток виски и улыбнулся. Ну вот, все возвращается на круги своя. Британия провоцирует, Сицилия бесится.
И у него стоит в предвкушении хорошей драки.
Так что там с ролью? Фил в полном ахуе, Кей снова смотрел в окно, но это было неважно. Имело значение лишь то, что он рядом, плечо к плечу. Что Бонни чувствует его тепло.
Да ничего. Отдаю роль Мартину и начинаю новую постановку.
Запиши альбом, я хочу слушать твой голос.
Тепло от дружеского плеча распространилось по всему телу, заставляя Бонни особенно остро чувствовать запах старого виски и глубокого, горьковато-свежего, с ноткой дыма, парфюма под названием «Никель», впервые сделанного по заказу Бонни десять дет назад.
Я подумаю.
Крыша дома напротив бара сегодня была особенно хороша. А всякая ерунда, о которой они с Кеем говорили, перебрасываясь короткими репликами, особенно интересна. Впрочем, нет. Не особенно.
Твоя служба безопасности уже все выяснила о Клау?
Кей вместо ответа лишь повел бровью, мол, дерьмо вопрос. Чтобы моя СБ и чего-то не знала о твоей подружке? Нонсенс.
И кто же?
Ты в самом деле хочешь это знать, Сицилия? Кей все же повернул голову и глянул на него.
Глупо вышло, пожал плечами Бонни. Не понимаю, как я так влип.
Все ты отлично понимаешь, Сицилия.
Мне чертовски хочется тебе врезать, Британия, Бонни повернул руку с обручальным кольцом, чтобы лучше видно было три цветные полоски. Она была моей невестой.
Была, согласился Кей.
Она могла бы родить ребенка мне.
Могла бы.
Ты что, эхо?!
А, ты на самом деле хотел, чтобы она послала на хер нас обоих, Сицилия. Как же я не догадался.
Да иди ты! Бонни отвернулся к окну. По чертовой крыше бродили чертовы голуби, и смотреть на них было куда лучше, чем на собственное отражение в зрачках Кея.
Когда Кей молча слез с табурета и пошел прочь, Бонни не пошевелился, только зажмурился на мгновение. Что он опять творит, а? Придурок чертов. Больной ублюдок. Он в самом деле хочет, чтобы Кей послал его на хер? Или он хочет чего-то совсем другого?
Тянущее напряжение в паху и колотящееся о ребра сердце утверждали, что совсем-совсем другого.
Поставив пустой стакан на стойку, Бонни спрыгнул на пол и направился за Кеем. Он знал, где найдет егоили надеялся, без разницы. Лорд не изменяет своим привычкам, если к этому нет крайне веских причин. И сегодня не изменит.
Пожалуйста, Езу.
Распахнув дверь в мужской туалет, Бонни выдохнул.
Здесь. Моет руки, чертова педантичная Британия.
Чертова Британия глянул в зеркало, чуть дрогнув углом рта и до судороги в яйцах напомнив Бонни так и не случившуюся сцену в «Гудвине». Как жаль, что не случившуюся! Бонни бы многое отдал, чтобы повторить моменти встать на колени перед Розой прямо посреди снобского ресторана, а потом на виду у толпы ханжей поцеловать ее ножку
Он готов был спорить, что Кей прочитал его мысли перед тем, как отвернуться к бумажным полотенцам.
Из кабинки донесся звук спускаемой воды. Бонни на миг стало любопытнотам кто-то из знакомых Кея? Его конкурент? Деловой партнер? И что с этим будет делать Кей?..
Лично Бонни было плевать, увидит ли кто-нибудь. Хотятпусть смотрят.
Он дождался, пока Кей вытрет руки и обернется. Вопросительно поднимет бровь. Задышит чуть чаще. Пока его губы тронет жесткая, властная полуулыбка, а крылья носа напрягутся, отзываясь в теле Бонни волной нетерпеливого жара. И только тогда сделал четыре шага, разделявшие их, и на последнем опустился на колени
Ровно в тот момент, когда дверь кабинки открылась.
Интересно, какая рожа сейчас у партнера или конкурента? Но нет, Бонни даже не покосился на публику. Ему достаточно было реакции Кея. Однозначной и выразительной реакции. И руки, опустившейся ему на затылок. Пока просто касание. И ожидание.
Некто посторонний прерывисто выдохнул, но не стронулся с места.
Что ж, так даже лучше. Публичное покаяние. Кею понравится.
Бонни быстро и привычно расстегнул ремень, затем пуговицу и молнию, и взял Кея пересохшими от возбуждения губами.
Пальцы на его затылке сжали волосы, даря такую желанную, такую сейчас необходимую боль. С непроизвольным стоном Бонни подался вперед, принимая твердый шелковистый член глубже, на всю длину, до самого горла.
Больной ублюдок, почти неслышно шепнул Кей и тоже подался вперед, прижимая голову Бонни к себе и трахая его в ротсильно, резко и глубоко, до слез из зажмуренных глаз.
Езу, как же хорошо!.. как же хорошо
Кто-то нервно протопал прочь и хлопнул дверью, но Кей не обратил внимания и не изменил ритма. Он продолжал вбиваться в Бонни, держа его за волосы теперь уже двумя руками и шепча что-то матерное, похожее на «твою же мать, Сицилия, открой глаза!»
Распахнув глаза, Бонни поднял взгляд и замер, остановленный сильной рукой. Кей медленно вынул член из его губи Бонни непроизвольно подался следом, не желая его выпускать и лишаться волшебного ощущения заполненности и нужности. Он даже потянулся следом, но тут же его щеку обожгла оплеуха, отдавшись волной болезненного наслаждения, почти до оргазма.
Ремень и руки.
Да, милорд, хрипло, совсем тихо ответил Бонни, катая на языке это вкусное слово: мой лорд. Мой. Лорд.
Не отводя взгляда от серых, с расширенными зрачками глаз, Бонни расстегнул и вытащил свой ремень, подал его обеими руками. И скрестил сомкнутые запястья.
Ему хотелось стонать, тереться о Кея всем телом, выпрашивая ласку, но он покорно ждал, пока ремень охватывал его запястьяа пальцы лорда скупо и жестко касались его кожи. Сумасшедше остро. Сумасшедше прекрасно. Принадлежать ему, доставлять ему удовольствие, вдыхать запах разгоряченного мужчины, чувствовать ток крови в его венахи быть живым, нужным, любимым
Ты сукин сын и больной ублюдок, напоследок дернув ремень на его запястьях, констатировал милорд.
Да, милорд. Я приношу свои извинения, Бонни чуть потянулся вперед, чтобы коснуться губами подрагивающего прямо перед его лицом члена.
И снова застонал от наслаждения, когда милорд позволил ему обхватить губами головку и лизнуть нежную уздечку. А потом, снова сжав его волосы, вошел на всю глубинуи замер, бережно погладил пальцами горящую скулу, обвел губы, провел по подбородку снизу, еще ниже Бонни рефлекторно попытался сглотнуть, сжав горлом головку, и тут Кей резко дернул его голову назад, не позволяя задохнуться и закашляться. Несколько секунд он смотрел, как Бонни пытается отдышаться, и продолжал гладить его по щеке. Нежно, словно изучаяили вспоминая, какой он на ощупь.
Я подумаю, принять ли твои извинения, наконец, кивнул он и чуть надавил Бонни на затылок, позволяя снова взять себя в рот.
Именно этот момент выбрал кто-то из конкурентов, партнеров или просто фанатов журнала Форбс, чтобы заглянуть в чертов клозет. И мало того, что заглянуть, он еще и встал столбом на пороге, закашлялся и с неподдельным удивлением спросил:
Лорд Говард?..
Закройте дверь, сэр. Пожалуйста, идеально вежливым тоном попросил Кей, не прекращая трахать Бонни в рот.
Ему стоило большого труда не кончить от одного только восхищения. Каков засранец, а? Настоящий лорд, мать его!
Э прошу прощения, лорд Говард офигело пробормотал некто и закрыл дверь. С другой стороны.
Мне больше нравится как просишь прощения ты Dolce putta, его голос прерывался почти незаметно, но этого «едва» было достаточно, чтобы Бонни почувствовал, как улетает.
Кей опередил его буквально на мгновение, резко вынул член и дернул Бонни за волосы, поднимая на подгибающиеся ноги. И сразу, тем же движением, прижал к себе и поцеловал в губыжадно и голодно, словно пил из его рта свой собственный вкус.
Значит ли это, милорд что мои извинения приняты? Бонни тоже задыхался: от возбуждения, от счастья снова быть вместе, от нехватки воздуха, какая к черту разница?
Еще нет, выдохнул Кей.
Его «нет» прозвучало настолько горячим обещанием, что Бонни вздрогнул и подался к нему ближе, губы к губам, живот к животу. Связанные руки мешали прижаться так тесно, как хотелось.
Что мне сделать, милорд?
Сними джинсы, Кей накрутил его волосы на кулак и оттянул голову назад, провел губами по напряженной шее, и не ори слишком громко.
Бонни выгнулся, подставляя горло, и неловкими пальцами принялся расстегивать джинсы. От понимания того, что сейчас произойдет, кружилась голова и по телу разливалась жаркая истома.
Толком стянуть штаны он не успел, да и не вышло бы из-за ремня на запястьях, только спустить вместе с трусамипока Кей выдергивал ремень из собственных брюк, не выпуская его волос из кулака и не отрывая губ от его шеи. А потом втолкнул Бонни в кабинку, одновременно наклоняя над раковинойтак, чтобы можно было опереться на нее руками.
Иуткнуться взглядом в собственное отражение: сумасшедший плывущий взгляд, горящие приоткрытые губы, упавшие на лицо растрепанные волосы. Полное, абсолютное счастье.
А чуть вышеотражение Кея. Идеальная прическа, идеальный пиджак, четкие движения. Он запер дверь и обернулся, встретился взглядом с Бонни и протянул между пальцев свой ремень, лаская жесткую кожу. Выглядело это так, что Бонни едва не застонал, пришлось закусить губуно не закрыть глаза. Нет. Он хочет видеть Кея. Именно таким, с ремнем в руках, в приспущенных брюках и выпростанной из-под пиджака рубашкой нет, без пиджакавот Кей снимает его, вешает на крючок, следомгалстук, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки и кладет левую руку Бонни на спину, гладит, задирая рубашку и обнажая поясницу.
На миг Кей остановился, опустил взгляд на вытатуированную розу. И, нежно-нежно улыбнувшись, склонился и поцеловал ее.
От этого простого проявления любвине к нему, а к РозеБонни обожгло стыдом и резко захотелось зажмуриться, не видеть, не думать о том, что он опять натворил. О том, что обидел свою Мадонну, опять, снова, хоть сто раз клялся себеникогда, ни за что больше!..
Первый удар ремня он принял, как долгожданное освобождение нет, пока ещетолько надежду на освобождение. На прощение. Второйедва сдержав рвущийся из горла стон. Удары жалили обнаженную кожу, отдаваясь во всем теле дрожью. Кей бил в полную силу, не щадя его, не играя в наказание. Сквозь туман боли Бонни видел его хмурые глаза и сжатые губы, словно Кей наказывал не егоа себя. И с каждым ударом тугой ком вины и страха таял, растворялся в очищающем огне, и сам Бонни растворялсяего мысли, его ощущения, все, кроме захлестывающей с головой боли и желания. Он хотел еще. Больше. Ближе. Хотел Кея в себе, принадлежать ему, зависеть от него, быть в полной его властии знать, что он никогда не оставит его одного Езу, как он мог хотя бы подумать о том, чтобы отказаться от этого? От абсолютного доверия, от единства, от полета