У меня нет больше сил терпеть.
И она взвивается ослепительно прекрасной для моих глаз дугой, когда я врываюсь в нее. Прости, любимая, я еще наверстаю. Я еще зацелую-заласкаю-занежу-заобнимаю тебя. Но не прямо сейчас, когда мозг кипит и плавится от ощущения такого желанного тела в руках, от жара, которым она стискивает меня внутри, от плывущего перед глазами марева, из-за которого все происходящее кажется очередным сном, от которого вот-вот снова проснусь в пустой кровати.
Мне столько раз снился этот сводящий с ума аромат, эти опутавшие меня локоны-ноги-руки, эти стремительные, резкие и тут же плавные, тягучие толчки в глубине ее тела, эти призывно торчащие тугие горошины сосков, требовательно тыкающиеся в рот. Я столько раз просыпался в липком поту, кляня память своего своенравного члена, что не желал реагировать ни на один призывный женский взгляд и безучастно притворялся дохлым червяком, лишь занимающим место в нижнем белье. Я столько сдерживал его же, рвущегося в бой в последние недели, и уговаривал потерпеть, подождать, не спешить, не напортачить, что сейчас мы с ним просто не можем остановиться.
Мы дома. Мы в единственном месте, где нам надо быть, где мы должны быть, где мы должны оставаться на веки вечные. В этой тесноте, в центре взрывающейся сверхновой, в этой кипящей лаве, от искр которой вот-вот заполыхает новая, ни разу не использованная кровать. Боюсь, нам скоро придется ее поменять. А потом менять следующую, и очередную, что так же быстро придет в негодность от слишком интенсивного ее использования. Потому что я буду искать и находить любую свободную минуту на то, чтобы вновь и вновь вытравить собой память о всех тех, кто прикасался к моему, всех тех, кто посмел вкусить моего, ослепнуть от вида этого сокровища. Моего сокровища. Моей женщины. Только моей.
Где-то на задворках сознания прорезавшийся отцовский инстинкт требует тишины. И я давлюсь глухим рычанием, сдерживаю рвущиеся стоны и затыкаю жадными поцелуями ее всхлипы. Нежные руки порхают над моей спиной, едва дотрагиваясь. Но каждое легкое касание прожигает шкуру до костей, оставляет неизгладимые печати моей принадлежности этой женщине.
И надо разобраться с еще одним недоразумением. Ответственность за которое полностью на моих плечах.
Я люблю тебя, моя самая глупая в мире женщина. Влюбился с первого взгляда. А потом так и не смог разлюбить. Очень старался. Но не смог.
Слова ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас, сцеловывая соленые дорожки с ее щек.
Скажи мне это еще раз. Пожалуйста,сквозь слезы просит она.
Что я тебя люблю?
Нет, что я твоя дура.
Моя. Только моя.
Твоя,соглашается она.Твоя дура. И я очень люблю тебя, мой мужчина-ураган.
Она дрожит в моих руках. Но это уже не страх, а такая знакомая и такая почти позабытая дрожь ее наслаждения, что смывает с нас обоих горечь и пепел прошедших дней разлуки. И я, как безумный серфер, не боящийся гигантской океанской волны, лишь гребу и гребу на самую ее вершину, чтобы рухнуть в сокрушающий водоворот тщательно приглушаемого «О-о-о» вместе с ней.
И разбиться на миллиарды новых звезд и черных дыр, излиться досуха, обнажить наизнанку свое нутро, умереть, почувствовать себя мифическим фениксом, что сгорает дотла и тут же возрождается обновленным, переформатированным, совершенно другим человекоммужчиной, покорившим свой космос.
Мы оба тяжело дышим, как два марафонца, только что взбежавшие на вершину Олимпа. Ее глаза закрыты, а на губах расцветает робкая улыбка.
И что тебя так развеселило?спрашиваю я, проходясь поцелуями по линии подбородка.
Она слегка запрокидывает голову, предоставляя лучший доступ к шее, и шепчет:
Я чувствую себя девственницей, впервые занимавшейся любовью.
Я понимаю, о чем она говорит. Потому что чувствую примерно то же самое. И торжественно обещаю:
Любимая, больше никакого секса в нашей жизни. Ни-ко-гда. И если тебя кто-то спросит, так и отвечай«сексом мы не занимаемся». Потому что мы будем заниматься только любовью.
Ага. Агу. Ага.
Ой, Дашка проснулась!
Спасибо, дочка, солнышко мое золотое. На самое главное нам как раз хватило.
Блин! Данил, мы же на кухне вино разлили! А вдруг пятна останутся?
Спасибо, генацвале, дорогой ты мой. Самое главное я услышал.
А на все остальное у нас впереди целая жизнь.
Глава 36
Почему я раньше была такой дурой и боялась этого чувства?
Неужели только из-за того, что один идиот задел мое эго? Тот самый, который назвал малолеткой и послал в грубой форме.
Спасибо тебе, добрый человек.
И тебе, Володя, тоже спасибо.
Если бы не вы, наверное, я бы не ценила так то, что есть у меня сейчас.
Наверное, я бы не замирала от восторга от самых обыденных вещей: звуки плещущегося под душем Данила, запах нашего первого совместного завтрака, неспешная прогулка втроем по набережной в сгущающихся сентябрьских сумерках, тихая беседа во время сна малышки и молчание, наполненное разговором наших душ.
Почему ты не в Москве?спрашиваю я, нежась в крепких объятиях ранним утром.
А что мне там делать?лениво спрашивает он, наматывая мой локон на палец.
Как что? Работать,удивляюсь я.
Я в отпуске, это раз. И я уволился, это два,пожимает он плечами, которые я загладила, зацеловала и даже пару раз куснула совсем недавно.
Ох, как это уволился?
Очевидно, мой вопрос столь явственно читается на лице, что он продолжает, не забывая оглаживать, куда дотягивается его рука. А дотягивается она почти везде. И мысли путаются, мешая думать.
Я решил, что Москва для одиночек. А я теперь не один. У меня есть вы. И вам она не подходит. Так зачем терять там свое время?
Вот так просто? Все, что он годами строил, к чему так упорно шел, чего страстно хотел добиться? Ради нас?
Ради самого ценного, что у меня есть. Тебя и Дашки. Ведь вы у меня есть? А вам нужен я. Правда?
Не просто правда. Истина.
Но как же ты теперь?Я не просто рада. Я счастлива. Но кроме моего и Дашиного счастья есть еще и его жизненные цели и устремления. Не пожалеет ли когда-нибудь об упущенных возможностях?
Люля
Как ты меня назвал?
Люля. «Любимая Оля» долго говорить, могу забыть, что хотел сказать. А так, первый слог от «любимая» и последний от «Оля». Люля. Ну вот, сбила. О чем я? Ах да. Наши жизненные ценности и приоритеты меняются в зависимости от складывающихся обстоятельств. Мои поменялись. Работаэто не то, за что я буду цепляться зубами и руками. А за вас буду. И зубами, и когтями, и клещами, и душой, и сердцем. Уже зацепился. А работа Да не пропаду я. И вы со мной тоже не пропадете. Веришь?
Верю, полностью и безоговорочно.
Я, кстати, ремонт с тобой хотел обсудить.
Вот да, я тоже. И тоже кстати. Ты с ума сошел, столько денег вкладывать. Здесь сто лет ремонт не делался, я представляю, во сколько тебе это обошлось. Это же просто прорва денег какая-то. Давай хотя бы
Шуш! Я собираюсь взять с тебя натурой. И не только этой,он легко прикусывает сосок, и я забываю, на что еще хотела ему попенять.Мне нужна будет твоя помощь с ремонтом в моей квартире.
В какой квартире? Ты же сказал, что она осталась Лизе.
Та осталась, новая появилась,загадочно сверкает он своими грозовыми глазами.А если ты меня поцелуешь, то я даже покажу ее тебе.
Я готова целовать тебя ежесекундно, мой мужчина-ураган. За просто так. Мне не нужно никакого вознаграждения. Ты сам награда для меня.
Но посмотреть на его новое жилище жуть как интересно.
Одевайся, пойдем смотреть,подмигивает он мне и тянет за руку с кровати.
Данил, ты что? Дашка еще спит, пока проснется, пока позавтракает. Куда ты меня тащишь?
Здесь совсем недалеко,лукаво улыбается он и натягивает джинсы.Достаточно накинуть халат.
Не веря в проблеснувшую на задворках сознания догадку, я послушно накидываю халат. Мы на цыпочках пробираемся мимо открытой двери в детскую, прислушиваясь к умиротворяющей тишине в ней. Дочка еще как минимум час будет пузыри пускать. Но оставлять ее одну все равно страшно. Так что я по пути хватаю с ночного столика радионяню и выхожу вслед за своим да-да, именно своим любимым.
На лестничной клетке он достает ключи и открывает соседскую дверь.
Вот, Люля. За дизайн ремонта этой части квартиры отвечаешь ты. А что? Все по-честному, я придумал в твоей, ты придумаешь в нашей.
И когда ты ее купил?спрашиваю я, обозревая хаос и разруху, устроенную строителями.
А вместе со вторым кольцом. Не мог же я предлагать руку и сердце, не имея даже угла, куда можно привести любимую.
И ты уже тогда знал, что уволишься?неверяще качаю я головой.
Он крепко прижимает меня к себе, и я утыкаюсь носом во впадинку под шеей, где так вкусно пахнет и где ровно бьется его пульс.
Я бы уволился и раньше. Если бы ты поговорила со мной, сирена моя. Но что было, то было. Нам обоим больно вспоминать то время. Давай жить настоящим и верить в наше с тобой будущее. Наше и Дарьи Даниловны.
Давай,просто соглашаюсь я.
Нет, ну а что тут еще сказать?
По непонятной мне причине Даша за завтраком вдруг начинает капризничать: отворачивается, хмурится, кривит свои красивые папины губки и даже хнычет, что на нее совсем не похоже. А мне пора бежать на лекции.
Давай я попробую, а ты пока собирайся,неожиданно предлагает Данил, наблюдающий за моими плясками с бубном вокруг дочки.
Мне немного неуютно, но в то же время любопытносправится?
Пока я в спешном порядке одеваюсь и подкрашиваюсь, папа с дочкой о чем-то очень серьезно беседуют на кухне. Никаких «сю-сю-му-му», вполне себе взрослый разговор двух взрослых людейо необходимости вовремя получать ценные витамины, об ответственности за собственное здоровье, о том, что у мамы тоже есть свои обязанности за пределами дома и маме никак нельзя опаздывать на учебу. И бог его знает почему, но, похоже, Даше нужен либо вот такой разговор, либо она просто офигела от удивления, но ребенок ест то, что дает ей папа. И я уже практически стою на выходе, давая последние миллионные ценные указания остающемуся на первом самостоятельном дежурстве папашке, как звонит мой телефон.
О, папуля, привет. Что-то срочное? А то я на лекции уже бегу.
Доча, деткапапин голос срывается на непонятный всхлип, а у меня моментально холодеют руки.Олюшка, беда у нас, родная. Маму только что на скорой увезли.
Я сползаю спиной по двери, потому что ноги меня не держат, и только крепче, до хруста, стискиваю телефон ледяными пальцами.
Что с ней?
Утром мы собрались к тебе ехать, уже и вышли почти, а она вдругпапа снова странно всхлипывает, и от этого тщательно сдерживаемого мужского рыдания, мои собственные непрошеные слезы градом текут по щекам.Пошатнулась, как-то побледнела вся, губы такие синие Говорит, Володенька, вызови скорую, а потом Олюшке позвони и скажи, что я ее люблю. И чтобы она не морочила голову хорошему парню и выходила за него. Может, успеет, пока я жива-а-а-ая-а-а.
Папин вой рвет мне душу, а разум отказывается воспринимать происходящее.
Инфаркт, детка. Скорая быстро приехала. Прям через несколько минут, повезло, где-то рядом были. Сказали, еще пару минут и
Пап, где она? Куда надо ехать? Что делать?
В этот момент трубку из рук у меня забирают, вручая вместо нее дочку.
Владимир Иванович, добрый день. Это Данил. Вам сейчас не стоит садиться за руль в таком состоянии. Соберите сумку со всем необходимым, что нужно в больнице вашей супруге, и ждите. Я скоро приеду, и мы с вами вместе поедем, договорились?
Выслушав ответ, Данил продолжает:
Не переживайте, пока я буду ехать к вам, я все выясню. Мы найдем Валентине Сергеевне самого лучшего кардиолога в стране. Все будет хорошо. Раз вы успели вовремя, теперь все будет хорошо. А Ольгу я пока оставлю с дочкой в городе. У Даши, похоже, зубки полезли, она капризничает и плохо перенесет дорогу, а с незнакомыми ей еще родственниками, хоть они и любят ее безумно, я бы пока не оставлял. Все. Не будем терять время. Собирайте сумку, а я уже выхожу.
Он нажимает отбой, присаживается рядом со мной на корточки и, глядя прямо в глаза, говорит:
Люля, все обошлось. И все будет хорошо. Занимайся дочкой. У нее, кстати, первый зубик прорезается, поэтому она капризничает. На столе оставлю тебе телефоны моих родителей. При необходимости, любой, звони, обращайся. Они будут счастливы познакомиться с внучкой и невесткой и помочь вам. Я поехал к твоему папе. Я тебя люблю. Ты меня поняла?
Моих сил хватает только на то, что кивать головой на каждую его резкую, отрывистую фразу.
Я тоже тебя люблю. Очень-очень.
И как только твоя мама выздоровеет, мы с тобой пойдем и распишемся. Ты меня поняла?
Ты слышал? Слышал, что мама сказала папе?
Нет. Просто давным-давно надо было это сделать.
Я не знаю, что и как делает Данил и на какие волшебные кнопки он нажимает, но без его деятельного участия мы с папой не справилась бы. Мамулю в тот же день переводят в кардиологическую реанимацию в краевой клинике, а через сутки самолетом увозят в Москву. Первые дни я не могу ни спать, ни есть. И лишь требовательно агукающая Дашуля держит меня в тонусе: уложить, искупать, погулять, накормить. Данил возвращается только через два дня. Заходит в квартиру, окидывает меня внимательным взглядом, хмыкает. Моет руки, берет у меня дочку и одновременно достает телефон.
Бабушка Люба, а у тебя нет желания познакомиться с внучкой? Ага. Прямо сейчас. Можно с вместе с дедушкой Юрой. А то у нас мама капризничает, кушать ничего не хочет. Пока будете с внучкой играться, я хоть невестку вашу в порядок приведу.
Данил, может, не надо? Я не в том состоянии, чтобы знакомиться с твоими родителями. Я сейчас такаяЯ в смущении смотрю на себя в зеркало. Мда, та еще красотка.
Люля, это не пробы в голливудский блокбастер. Расслабься, у меня замечательные родители. И они уже заочно любят и тебя, и Дашулю.
Как можно заочно любить человека, который принес в жизнь их сына столько невзгод?
Они любят тебя, потому что видят, как я тебя люблю. Тебя и Дашу. Выдохни. И сходи пока в душ.
Его родители и правда оказываются замечательными людьми. А какими еще они могут быть у такого замечательного сына? С первой встречи мне кажется, что мы знали друг друга всю жизнь, а Даша и вовсе не слезает с их рук и взахлеб «рассказывает» им на своем птичьем языке, как ей живется, какая у нее замечательная мама и как сильно она любит папу. Мама любит папу. И Даша тоже любит и маму, и папу.
Я с замиранием сердца выслушиваю регулярные отчеты о мамином состоянии от папы, которому Данил снял квартирку в паре кварталов от института, в котором находится на лечении мама. И с тихой радостью замечаю, что из «наглого щенка» и «юнги» мой любимый как-то само-собой стал для папули «сынком». Для полного счастья мне сейчас надо только одноувидеться с мамой, посмотреть в родные глаза, которые вот так, в одночасье, могли закрыться навсегда.
Наконец ее переводят из реанимации в интенсивную терапию.
Слава богу, выкарабкались.
Поскольку я не могу оставлять Дашу одну надолго, летать мне в следующие пару недель приходится часто. И мое отношение к перелетам понемногу меняется. Если я должна преодолеть свой страх для того, чтобы увидеть как можно скорее самого родного человека, то я сделаю это. Преодолею. Превозмогу. Научусь.
Ольга? Ты, что ли?
Я оборачиваюсь на оклик и вижу перед собой нереально красивую девушку, что с какой-то непонятной смесью жалости и превосходства смотрит на меня.
Простите, мы знакомы?окидываю незнакомку максимально холодным вежливым взглядом.
Не узнала? Серьезно?
Нет, не припоминаю.
Ну еще бы. Я тогда еще совсем сопливой девчонкой была, а ты ходила с задранным носом, не замечая пыль под своими ногами,цедит она с непонятной злостью.
Полагаю, вы все же обознались,я отворачиваюсь, чтобы прекратить это неприятное общение, но она придерживает меня за рукав.
Привет тебе от Володи Мартынова.
Я вздрагиваю от холодка, пробежавшего по спине от звука знакомого имени, и снова поворачиваюсь к ней.
Нет. Мы точно не можем быть знакомы. Я бы запомнила такое яркое лицо.
Качественный регулярный секс и множественные оргазмы делает женщину красивой. Смотрю, у тебя с этим проблемы. Значит, Володя говорит правду. Он ведь никогда нас не обманывает, да, Ольчик?
Терпеть не могу, когда меня так называют. Просто ненавижу. И только один человек постоянно забывал об этом. Вернее, ему было просто плевать.