Ей понравился этот мужчина. Настя точно знала. Вот этим новым, открывшимся ей чувством сопричастности. Каким-то внутренним знанием. И совсем не потому, что и ей понравился Дмитрий Валерьевич. Зря Сашка злился. Она просто никогда еще не видела таких мужчин, вот и смотрела тогда.
Но Настя точно знала, что и у нее, наверное, начали бы вот так дрожать пальцы, если бы Сашка посмотрел на нее так, как этот тренер смотрел на тетю Наташу.
Настя, правда, пока не очень поняла, что это значит. Но точно знала, что не ошиблась.
Они еще несколько раз будут приходить на тренировки, рассказывала тетя Наташа, вертя в руках чашку и, кажется, находясь мыслями совсем в другом месте. Посмотрят на твою игру. Запишут на камеру, покажут потом основным тренерам клуба. Если их устроит твоя игранас пригласят на смотрины в Санкт-Петербург.
Тетя Наташа замолчала. Через пару секунд улыбнулась чему-то своему. Да так и осталась сидеть: молча и улыбаясь.
А Сашка, вот, напротив, стал еще мрачнее.
Я не уверен, что хочу этого, мам, хмуро заметил ее друг.
Тетя Наташа удивленно подняла голову. Но Настя уже перестала следить за ее настроением.
Она вдруг поняла. Только сейчас. Когда вот так сказали, прямо и четко. Ясно.
Саша может уехать. Уедет, скорее всего. В совсем другую страну. Навсегда.
А она Она никуда не сможет уехать. Так и останется в своем приюте. Но уже без своего лучшего друга.
Что-то сдавило внутри. Так сильно, что и вздохнуть не получалось. Аж до боли. И сильно-сильно захотелось плакать. Настя уставилась в стол перед собой и прикусила большой палец.
Она не должна показать, что ей больно. Не имеет права. Это же его мечта. Он так много старался, чтобы его заметила. Она не должна
Настя даже не заметила, как принялась грызть ноготь.
ГЛАВА 5
Тем вечером Настю так и не отвели в приют. Тетя Наташа позвонила Вере Семеновне, предупредив, что девочка останется ночевать у них. А послеони еще долго сидели на кухне. Саша упрямо заявлял, что не хочет больше уезжать в Россию и становится хоккеистом, тетя Наташа пыталась добиться от него вразумительных ответов почему, а Настя Настя молчала. Она не считала, что имеет право что-то говорить.
Наконец когда все устали до предела, тетя Наташа подвела итог. Она предложила сыну не торопиться ни с одним вариантом решения. Все равно, поездка еще «вилами по воде писана». Пусть Шурка подумает, взвесит, посмотрит. И, если, в итоге, когда их пригласят, он не захочетони никуда не поедут.
Саша согласился с матерью, и крепко ее обнял. Настя продолжала молчать, и только покорно улеглась спать, когда их отправили в комнату. Но уснуть смогла значительно позже. Она лежала у самого края кровати и во все глаза смотрела на спокойно спящего Сашку. Ее друг, похоже, полностью успокоенный заверениями матери, мирно спал. А Настяне могла уснуть. Ей очень хотелось навсегда запомнить его. Хотелось поверить, что Сашка, и правда, никуда не уедет. Только, она же понимала, что так просто нельзя. Несправедливо по отношению к нему. А что делать, и как решитьне могла придумать. Ее с ними никто не отпустит. Да и, вообще
Потому, мучаясь нелегкими думами, Настя лежала, и смотрела, смотрела, смотрела, еще не зная тогда, что жизнь все решит и за нее, и за Сашку.
С момента первого появления Дмитрия Валерьевича и Альберта Романовича в его жизни, прошло три недели. Саша почти свыкся с тем, что первый из них, Дмитрий, зачастил к ним в гости. Правда, не к самому Саше. Да и не о хоккее он говорил. Этот мужчина приходил к его маме.
Сначала Сашка был против и настороженно следил за тем, как эти двое сидели часами на кухне или на лавочке у их подъезда, и о чем-то разговаривали. Он не знал о чем, не подслушивал. Однако не мог не видеть, как радуется его мама этим визитам, и как «расцветает» от одного взгляда Дмитрия Валерьевича. Да и тотсмотрел на его маму так, словно никогда не видел такой женщины.
Нет, Сашка, разумеется, знал, что его мама самая лучшая и красивая на свете. Но все же, испытывал закономерные сомнения, что и Дмитрий Валерьевич может так считать. Он-то, не ее сын, и может не понимать, насколько мама классная. И из-за этих сомнений, Саша продолжал приглядываться к мужчине, сомневаясь в «чистоте» его намерений. Но, постепенно, тому все больше удавалось убедить Сашу, что настроен серьезно. Даже сложно было сказать почему, то ли оттого, с каким уважением Дмитрий Валерьевич относился к его маме, то ли потому, что тренер и его мнение, самого Саши, всегда учитывал, и серьезно, без смеха или шутки, спрашивал разрешения на то, чтобы куда-то ту пригласить. Даже их с Настей часто с собой звал. И если они соглашалисьуделял им внимание не вынужденно, что ощущалось бы, а с настоящим интересом. В общем, Саша начинал по чуть-чуть доверять этому человеку. И даже радовался, что его мама выглядела куда веселее и счастливее в эти недели.
Так же, Дмитрий Валерьевич и Альфред Романович продолжали приходить на тренировки. Они ни с кем из ребят не разговаривали, да и ему самому никак не давали понять, что выделяют Сашу из всех занимающихся в секции. Мужчины сидели, наблюдая за игрой, что-то обсуждали между собой и с Эдуардом Альбертовичем, записывали какие-то моменты на видеокамеру. Та, кстати, вызвала настоящий переполох среди мальчишек, никто из них еще не видел такой вблизи. И потому, каждый, старался под любым предлогом подойти ближе и лучше рассмотреть это «чудо».
Саша тоже ходил и смотрел. А ещеиграл. Играл хорошо, замечательно, наверное. Потому что все больше убеждался, что никуда не поедет. Не мог он Настю оставить. Не мог. А потому, старался наиграться в хоккей, понимая, что его решение не позволит ему пойти куда-то дальше этой секции. Разве что в их стране случится чудо и государство резко бросится спасать этот вид спорта.
Чего пока, к огромному сожалению, не наблюдалось.
А еще, они с мамой тщательно готовили праздник для Насти, чтобы этот «день рождения» вышел самым-самым лучшим, каким только мог быть. Правда, к своему огорчению, Саша никак не мог выбрать подарок. Осталось меньше недели, а он еще не определился, что же подарить подруге и размышлял об этом все время.
Сегодня, как и всегда после школы, он отправлялся на тренировку. Сейчас он зайдет в приют за Настей, и они вместе отправятся на лед. Саша как раз одевался, слушая тихие разговоры мамы и Анны Трофимовны на кухне, когда кто-то позвонил в дверь. Странно, к ним редко кто-то приходил. Разве что бабушка Аня. Так она и сейчас у них. Или это Дмитрий Валерьевич, который теперь приходил едва ли ни ежедневно? Хотя, тот, обычно, заглядывал в гости вечером.
Я открою! крикнул Саша маме, решив не гадать, а проверить, кто пришел.
Выйдя в коридор, он глянул в глазок и с удивлением распахнул входные двери перед Верой Семеновной, директором Настиного приюта. Женщина казалось очень грустной и, сейчас, стоя у них под дверью, она плакала.
Здравствуйте. Немного растерянно произнес Саша. А я к вам собирался
Даже кивнул и отступил, пропуская женщину внутрь. А у самого внутри что-то сжалось, сдавило. Сашка не то, что умом, чем-то другим, примитивным и диким понял, что случилось что-то. С Настей. И это было плохо. Очень плохо.
И он до рези в глазах сейчас всматривался в директрису, отчаянно желая понять, что произошло, и до дрожи в коленях боясь этого.
Шурка, кто там? Мама и Анна Трофимовна выглянули из кухни.
Но ни Саша, ни Вера Семеновна не обернулись. Директриса смотрела только на него, и он не мог глаза отвести.
Саша Вера Семеновна глубоко вздохнула. Тебе уже не за чем к нам приходить. Настя ее нет. Ее забрали сегодня.
Женщина принялась утирать слезы. А Саша Он просто не мог понять, что она имеет в виду.
Как этонет? Переспросил он, удивившись, отчего это голос стал таким хриплым и ломанным. Куда забрали? Кто?
Социальная служба. Ее документы восстановили. И за ней сегодня приехали, чтобы перевести в детский дом для старших детей. Прерывисто, все еще всхлипывая, объяснила Вера Семеновна.
Нет. Саша покачал головой. НЕТ! Крикнул он. Она бы не уехала, не рассказав мне. Не попрощавшись. Я сейчас пойду. Скажу, что ее нельзя забирать
Саша. Вера Семеновна ухватила его за руку. А он и не заметил, что рванул к дверям. Ей не дали, Сашенька. Настя очень просила отпустить ее попрощаться. Рассказать. И я просила, объясняла. Мы плакали. Но, понимаешь, у них и другие дети были. Беспризорники, которых милиция передала. А ехать далеко. В нашем городе сейчас нет детского дома для старших детей. Объединили с соседней областью. И социальный работник не захотела ждать, не разрешила. Мы так просили А они уехали, Сашенька. Уже уехали. А я к вам сразу Вера Семеновна опять заплакала. Они мне даже не сказали, куда ее переведут. В соседнюю область, или в другое место. «Еще не решено», вот и все что мне ответили.
Саша ощущал себя потерянно. Оглушено. Так, как когда с размаху получал в живот. Еще не осознав, не поняв, он оглянулся, словно надеялся, что мама сейчас улыбнется и все решит. Так, как всегда это делала. Все уладит. Она же все может
Но мама, глядя на него печальными, полными слез глазами, зажимала ладонью рот. А бабушка Аня в открытую плакала.
Это окончательно добило его.
Нет! вдруг закричал Саша. Нет! Он замотал головой, будто пытался оттолкнуть, стряхнуть с себя правду. Нет!
Не понимая зачем, для чего, куда, он рванул с места, и выбежал из квартиры.
Сашенька! Несся за ним вслед объединенный крик испуганных женщин. Сынок!
Но он не оборачивался. Просто не мог. Ему надо было.
Что именно надоСаша не знал. Но остановиться не мог. Казалось, что если он хоть на секундочку остановитсястанет так больно, что он просто не вынесет, не выдержит. И Саша бежал куда-то, не замечая никого на своем пути, не разбирая самой дороги.
Он не мог поверить, что Настю забрали. Не мог! И это тогда, когда он сам решил отказаться от хоккея, лишь бы остаться здесь, с ней!
Как они могли? Как!? Даже не пустить ее попрощаться, не дать рассказать, не сообщить, куда
Сашке так сильно хотелось кого-нибудь поколотить. Чтоб больно-больно. Чтоб до крови. Не за что-то конкретное, а потому, что ему сейчас было так больно внутри. Потому что, казалось, в животе завязали все тугим узлом, а потом порвали. Настолько больно было. Но он не останавливался, все бежал и бежал, пока не понял, что добрался до дворца спорта и катка.
Сашка стоял посреди темного зала и тяжело дышал. Пот градом катился по лицу и телу, щипал глаза и губы. Надрывные вдохи громко, хрипло разносились по пустому пока еще помещению.
Рано. Он рано пришел. Ведь собирался же еще зайти за Настей
Эта мысль окатила его новой болью. Словно он не остановился, а с размаху врезался в стену. Так больно, просто невыносимо. Он сжал веки. Сильно-сильно. Глаза пекло не только от пота. Хотелось плакать, выть в голос. Но он же мальчик. А мальчики не плачут. Они сильные. Они должны защищать девочек, это тем позволено плакать.
Сашка вспомнил, что Вера Семеновна сказалаНастя плакала. От этой мысли и дышать стало трудно. Он пошел. Опять попытался отвлечься движением. Добрел до катка. Несколько мгновений смотрел на сверкающий лед, убеждая себя, что этого от его сияния глаза режет.
А потом, словно наяву, услышал ее голос. Вспомнил, как она «болела» за него во время тренировок, как заставляла отрабатывать удары. И как ругалась, если Сашка, ненароком, бормотал ругательства, когда у него не получалось. Совсем, как Эдуард Альфредович. Мелюзга же, а его учила
Он не выдержал. Вышел на лед в сандалиях, сел на корточки, упершись спиной в ограждение. И заплакал. Заплакал так, что не мог остановиться. Тер глаза, прижимал те кулаками, но слезы все равно лились, будто сами по себе. А он не мог те остановить. Так же, как не мог теперь пойти и забрать Настю.
Сашка ревел, как дите в песочнице, но не мог иначе. Всхлипывал, закусывал губу. И плакал. Все равно плакал. Он не знал, что теперь делать и как быть дальше. Просто не знал. Даже встать не мог. Хоть уже было холодно, и он дрожал, обхватывая себя руками. И надо было уйти, до того, как соберутся парни на тренировку. Но не выходило. Не получалось. Только эти дурацкие слезы, которые никак не желали заканчиваться, все лились, и лились. И нос сопел, и вот-вот, кажется, икота могла начаться.
Саша?
Он даже не сразу услышал, что его зовут. Только когда Дмитрий Валерьевич опустился на корточки прямо перед ним и напряженно заглянул в глаза, понял, что уже не один здесь. Может, и еще кто-то пришел. И видел, как он позорно ревет, словно малолетка. Только и стыдно не было. Кроме боли и отчаяния Сашка сейчас ничего не ощущал.
Саша, что случилось? Что-то с мамой? Тренер опустил ему руку на плечо, стараясь привлечь внимание. Что с тобой?
Он не мог внятно ответить. Только затряс головой, так, что зубы клацнули.
Мама Мама Хорошо. С ней хорошо. Все. Заикаясь, с трудом, с мукой, о которой уже позабыл за эти месяцы, принялся он выталкивать из себя слова. Забывая и путая, что и как говорить. Настя
Сашка не держался, опять всхлипнул. Тут же зажал рот кулаком.
Дмитрий Валерьевич помрачнел и крепче сжал его плечо. Осмотрелся.
Где она? С ней что-то случилось, Саш? Что? Да, не молчи же, Сашка?!
Уж этот мужчина, столько времени проводя с ними за последние недели, точно знал, что Настя никогда не пропускает тренировок Саши.
Ее забрали. Выдохнул Саша. Все. Увез ли. Кто-то. Не знаю. Не пустили ко мне. Даже не прощались. И кудане знаю. Сбивчиво попытался объяснить он, как мог. Все. Забрали.
Саша уставился глазами в лед. Голова казалась чужой, тяжелой, и язык не слушался. И в животе болело все так же сильно. И в груди пекло.
Дмитрий Валерьевич помолчал несколько минут, после чего надавил ему на плечо.
Саш, давай, поднимайся, парень. Знаю, верю, что тяжело. И больно. Но если ты сейчас еще и заболеешьникому легче не станет. Мать знает, где ты?
Саша покачал головой, но поднялся, опираясь одной рукой на ограждение.
Давай-ка, я тебя домой отведу. На тренировке тебе нечего сегодня делать. Решил Дмитрий Валерьевич. Эдуарду Альфредовичу я все потом объясню. А ты дома нужнее. Маме твоей, тоже, нелегко сейчас, наверное. Она же Настю, не меньше тебя любила. Как родную
Сашке захотелось закричать, топнуть ногой, поспорить.
Никто не любил Настю, как он! Даже его мама. Никто! И она никого так не любила, как его. Она же его лучший друг! И была, и будет! Его!
Но он не стал этого говорить вслух. Понимал, что Дмитрий Валерьевич прав, может и не во всем, но во многом. И он своей маме сейчас нужен. И она емутоже. Потому Саша послушно пошел следом за тренером.
Прорвешься, парень. Негромко заметил тот. Ты прорвешься. Сильный. И Настя твоясильная. Не грусти раньше времени. Постараемся узнать, куда ее перевели. Съездим, поговорите. Переписываться, хотя бы, сможете.
И он поверил. Как-то легче стало. И отпустило внутри что-то. Он ее найдет, обязательно. А тамтам они еще что-то придумают.
Однако им так ничего и не удалось узнать. Сколько не звонила начальству Вера Семеновна, сколько не писала обращений в социальную службу его маманикто не сказал им, где Настя. Недели шли, превращаясь в месяцы. Началось лето. Он сам, в одиночестве, даже от мамы тайком, отметил ее день рождения. С горечью, и слезами, которым уже не дал пролиться из глаз.
Саша повзрослел после того дня. Понял вдруг, что есть вещи, на которые даже его мама не в силах повлиять. Никто не может. И что, как бы сильно ты не любил кого-то, у тебя могут отнять этого человека, не спросив, и даже не дав попрощаться.
Он стал взрослым. Не столько физически. В душе.
Дмитрий Валерьевич с Альбертом Романовичем уехали в свою страну, и теперь первый регулярно звонил его маме. Саша продолжал ходить в секцию и надеяться, надеяться
Но ничего не менялось. За три месяца они не узнали о Насте ничего. А потомв августе, его с мамой пригласили на «смотрины» в команду. Мама не заставляла, говорила, что они могут остаться и продолжать искать. Но он по ее глазам видел, что веры в успех у мамы уже не осталось. И Саша так не хотел, чтобы мама снова была несчастна как тогда, когда они ушли от папы. И не только потому, что он может упустить такой шанс. Но и из-за Дмитрия Валерьевича, который, похоже, настолько сильно ей нравился.
Он не смог отказаться. Не смог. На их семью и одного несчастного хватит. Маме страдать необязательно. И двадцатого августа они уехали в Россию, понимая, что, вероятнее всего, не вернутся. По словам и Дмитрия Валерьевича, который приехал им помогать, и Альберта Романовича, который и звонил им, приглашаятренера основной команды очень заинтересовались подрастающим игроком. И если только сам Сашка не подведетего готовы тренировать и «растить» для основного состава команды.
И он уехал, настроенный работать столько, сколько понадобится. Но с пониманием, что иногда даже осуществление самой заветной мечты не приносит радость.
Ночи становились все холоднее и легкая курточка, которая сильно износилась за эти месяцы, уже не согревала, не спасала от пробирающей дрожи. Когда она находила какой-то подвал или чердак, где можно было поспать ночью, это не имело значения. Но сегодня Настя брела по улице, и холод заставлял ее зябко обнимать себя руками, а кожу покрываться противными мурашками. Она старалась не обращать на это внимание. Просто брела вперед, переставляя уставшие ноги, и убеждая себя, что осталось совсем немного. Она так долго шла. Так долго