Маша горько усмехнулась:
Вон оно что И ты туда же? Такой же, как Парашка! Тебе что, тоже приданое надобно?! Голос зазвенел, перешёл на крик: Я за Фёдора хочу! Слышишь?! Это моя жизнь! Почему ради того, чтобы Дунька с Парашкой приданое получили, я должна выходить за того, которого не люблю?! Фёдор тогда в церкви спрашивал, не неволят ли меня за него замуж идти, а князю твоему разлюбезному и заботы нет, что я чувствую! Для него я не человеккукла! Балованный барчук, привыкший все свои похотения исполнять! Да только я не его девка дворовая!
Митя зажал ей ладонью рот.
Чего орёшь, ровно режут тебя? Там, небось, Парашка под дверью уши вострит!
Маша судорожно вздохнула и заговорила уже тихо и горько:
Митенька, неужто ты тоже против меня? Ты же всегда меня защищал, даже от матушки Даже когда нам по четыре года было. Помнишь, как на нас собака бродячая напала? А сколько раз ты на себя мои проказы брал и розгами тебя драли ни за что? Ты же мой самый близкий человек! Мы с тобой с самых родин вместе, даже раньше. Мне кажется, я ещё в матушкиной утробе знала, что ты рядом, и мне не было страшно и одиноко.
Глаза налились слезами, и Митя порывисто обнял её.
Я всегда знала: даже если все будут против, ты меня не бросишь. Никогда.
Она вырвалась из его объятий, резко дёрнула шнурок, растянула ворот рубахи, обнажив плечи и спину:
Смотри!
Что это? прошептал Митя, с ужасом глядя на багрово-синие полосы кровоподтёков.
Плеть. Батюшка поучил. Митька, Маша твёрдо посмотрела ему в глаза, я не пойду за князя. Даже если батюшка меня до смерти убьёт. Силой в церкву потащату алтаря «нет» скажу. Насилкой повенчаютутоплюсь, с колокольни выброшусь! Помоги мне, Митенька! Она соскользнула с сундука и упала к его ногам, обхватив за колени. Мне больше не на кого уповать
Да как же я помогу? Разве отец меня послушает?
Отнеси Фёдору эпистолку. Он ведь не знает ничего толком, вдруг думает, что я сама расхотела за него идти. Ну вот как ты говоришьна богатство князево разлакомилась Расскажи ему всё!
Он Порецкого на дуэль вызовет, такие вещи только кровью решаются.
На дуэль? Маша побледнела. Разве возможно ему на дуэли драться? У него же нога калечная!
Кодекс не запрещает.
А князь? Он фехтует хорошо?
Митя вздохнул:
Он на спор левой рукой против двух офицеров бился. И победил. Да и на дуэлях ему драться приходилось не раз. Говорю жедамы по нему с ума сходят, в числе их и замужние.
Маша вскочила:
Нет! Не рассказывай Фёдору ничего! Эпистолку передай и скажи, что люблю и хочу бежать с ним.
Как же ты убежишь? Тебя теперь пуще глаза сторожить станут
Покуда не знаю. Маша вздохнула. Ты же поможешь мне, правда?
И она вновь заглянула брату в глаза.
***
Фёдор Ладыженский встретил Митю неласково.
Вы явились принести извинения? Или готовы принять вызов вместо вашего отца? Взгляд был пасмурный и стылый, как декабрьский вечер.
Вызов? Митя смутился.
Вызов на дуэль. Или вы полагаете, я должен молча снести это оскорбление?
ЯМитя запнулся, и Ладыженский перебил его:
Знакомьтесь, это мой друг, Андрей Львович. Он будет моим секундантом.
Только тут Митя заметил ещё одного человека, стоявшего оборотившись к окну. Когда Фёдор его представил, тот повернулся и, приблизившись, поклонился. Митя замер в смятении.
Я не буду драться с вами, наконец выдавил он.
Под взглядами двух пар глаз: ледяных, как Крещенская купель, и сочувственно-насмешливыхМитя смутился, будто школяр перед наставником.
Тогда зачем вы пришли? процедил Ладыженский. Мите казалось, тот смотрит на него с ненавистью. Позабавиться? Вам мало моего унижения?
Фёдор Романович, тихо проговорил Митя, зачем вы так Я же ничем вас не обидел.
Ладыженский глубоко вздохнул. Лицо словно оттаяло, и свирепо сведённые челюсти на миг разжались, делая его контур мягче.
Верно. Вынет Чем могу служить?
Митя бросил быстрый взгляд на его спутника.
Я бы хотел переговорить наедине
Ладыженский смотрел хмуро и безо всякого интереса:
Андрей мой друг. Вы можете говорить при нём. Так зачем пожаловали? Желаете принести извинения?
Митя вздохнул.
Я готов принести их. Я, как и моя сестра, поражён и возмущён поступком отца.
Ладыженский криво усмехнулся.
Ваша сестра? Это которая же? У вас, я слыхал, их чуть не рота.
Митя вспыхнул:
Маша Мария Платоновна. Она просила передать вам письмо.
Лицо Ладыженского дрогнуло. Он молча взял бумагу, взгляд заметался по строчкам, добежал до конца, затем вернулся к началу и заскользил уже не торопясь. Черты Фёдора смягчились, злость в глазах погасла.
Стало быть, Мария Платоновна тоже считает себя пострадавшей?
Митя нерешительно покосился на Фёдорова приятеля:
Она просила передать вам несколько слов.
Не тушуйтесь, Дмитрий Платонович, при Андрее вы можете говорить что угодно. Это всё равно, что со мной самим.
Митя вздохнул.
Она просила передать, что по-прежнему считает вас наречённым женихом и готова венчаться без родительского согласия. Не нужно дуэли, Фёдор Романович! Я готов помогать вам тайно сообщаться с Машей.
Ладыженский взглянул на Митю и чуть кивнул.
Вы знаете, что за бешеная собака укусила вашего батюшку?
Митя вздохнул и на миг замялся:
Знаю, но без частностей. За Машку посватался какой-то знатный и богатый.
На лице Ладыженского вновь заходили желваки:
Богатый, значит
Андрей Львович, до этого мгновения не проронивший ни слова, быстро шагнул к другу:
Охолони, Федька! Ты горяч зело, я знаю. Давай, чтобы ты дерзостей молодому человеку не наговорил, мы с Дмитрием Платоновичем сейчас уйдём, а завтра с утра сызнова соберёмся и всё на холодную голову обсудим. Коль скоро девица согласна венчаться, то, я чаю, и обиду свою ты одолеть сможешь.
Ладыженский вздохнул.
Ты прав, Андрейка.
Вышли вместе. На улице Андрей Львович обернулся к Мите:
Я полагаю, мы с вами можем обсудить положение вещей пока и без Фёдора?
***
Три седмицы? Целых три седмицы? Маша почувствовала, как к глазам подступают слёзы.
Они возвращались с вечерни. От церкви до дома было не слишком далекокогда шла к причастию, Маша успевала прочесть покаянный псалом двенадцать раз.
Митенька, ну отчего же так долго-то? Почему нельзя убежать нынче или завтра?
Она говорила быстрым полушёпотомказалось, у Парашки, что шла впереди в толпе прочих домочадцев, из-под чепца того и гляди вылезут длинные ослиные уши. Она то и дело отставала от матушки и сестёр и даже двигаться старалась крадучись, так ей хотелось расслышать, о чём они говорили. Маша опиралась на Митин локотьчтобы делать это, не вызывая подозрений, ей пришлось притвориться, будто подвернула ногу. И теперь она старательно прихрамывала.
А как ты себе это представляешь? сердито фыркнул Митя. Отчего-то в последние дни он был хмур и раздражён на всех и вся. До Петровок, почитай, три седмицы. Ты что, в это время собираешься с Фёдором невенчанная жить?
Мне всё равно
А мне нет! Не хватало ещё, чтобы вся Москва языки чесала, что сестра моядевка гулящая! Кончится пост, тогда и сбежишь. И чтоб из домаи сразу под венец!
Три седмицыМаша шмыгнула. Мить, князь к нам каждый день наезжает. Я и не знаю, чем отговориться, чтобы в гостиную не выходить: и головой хворала, и животоммне уж не верят.
Ты бы притворилась, что стерпелась. Митя неодобрительно покачал головой. Ну чего ерепенишься? Хочешь, чтобы батюшка осердился да в монастырь до венца услал? Тебе же не миловаться с ним предлагаютвыйди в гостиную да и сиди за рукоделием, можешь даже не разговариватьвсе решат, что конфузишься просто
Не хочу его видеть! Маша попыталась топнуть и подвернула ногу уже по-настоящему. Охнула, ухватилась за Митино плечо.
Парашка тут же обернулась на них:
Зря тебя с Федькой разженили, хмыкнула она. Хороша бы парочка быладвое колченогих.
Иди себе, куда шла! Ехиднино отродье, рыкнул Митя, и сестрица нехотя двинулась дальше.
Как Фёдор? Маша сочла за благо переменить тему, понимая, что уговаривать брата бесполезно. Здоров ли?
Чего ему станется, буркнул Митя. Я с ним не вижусь.
Как? А эпистолки мои?
Передаю его приятелю, а тот их Фёдору твоему относит.
А сам что же? Недосуг?
Ты вроде не дура, Машка! Брат сердито дёрнул подбородком. А подумать головой не хочешь Как, по-твоему, будет смотреться, ежели нас с Ладыженским то и дело будут вместе видеть? Да после того, что стряслось, он меня возненавидеть должен, как и всю нашу фамилию А я к нему на квартиру что ни день Коли отец прознаёт, враз догадается, что письма твои ношу Так что всё сообщение через Фёдорова приятеля.
В конце улицы показался домишко Беловых, и Маша заговорила быстрее:
Парашка с меня глаз не спускает, даже в нужник за мной таскается. Как же я от неё отделаюсь? Она даже среди ночи подскакивает, едва я пошевелюсь.
Эко ей замуж охотно! зло хохотнул Митя. Ажно свербит Ничего, не бойся, отобьёмся от ехидны. Как Фёдор с попом сговорится и всё к отъезду приготовит, я тебя накануне упрежу. А в день побега, когда все спать лягут, приду к вам в светёлку, скажу, что мундир порвал и попрошу зашить. Ты поднимешься ко мне, а там из окна по верёвке выберешься. Не струсишь?
Не струшу. Да только Парашка со мной потащится наверняка. Или вовсе сама зашивать возьмётся.
Не возьмётся. Ленивая да криворукая больно. Она только под дверями подслушивать да ябедничать горазда.
Ну тогда скажет, чтобы Фроська зашила или Дуняша.
Я кроме тебя свой мундир только матушке доверить могу, усмехнулся Митя. Думаешь, отправится матушку будить?
Маша покачала головой. Мать Парашка, конечно, будить не станет.
А под дверью пусть хоть до утра торчит, продолжал Митя. К себе-то я её не пущу.
***
Через неделю привезли платье. Смотреть на него сбежались не только сёстры и дворня, но и соседки со всей улицы. Убор разложили на специально выдвинутом на середину комнаты сундуке рядом с поставцом, где хранилась парадная посуда, и матушка, сделавшаяся вдруг выше ростом, стояла рядом и следила, чтобы зрительницы не трогали украдкой мягкий шёлк не слишком чистыми руками.
Маше, выезжавшей в свет лишь однажды, показалось, что столь роскошного наряда не было ни на одной даме, включая и саму графиню Головкину. Вот бы предстать в нём перед длинноносой Сонькой Голицыной! Посмотреть, как перекосится от злости и досады её насмешливое тонкогубое лицо!
Волны нежно-кремового шёлка лежали на сундуке и походили на подсвеченные закатным солнцем облака. Всё платье от лифа, отделанного тончайшей паутиной кружев, до распашных юбок и широкой двусторонней складки, заложенной на спине, были расшиты крошечными букетиками розовых и бледно-лиловых цветов.
Это настоящий ливонский шёлк! в десятый уже, наверное, раз гордо оповестила маменька очередных соседок, заглянувших полюбоваться на заморское диво. Из Франции.
К платью прилагалась тончайшего полотна нижняя рубашка в кружевах и атласных лентах, бархатные туфельки на красных каблуках, розовые шелковые чулки, веер и маленькое зеркальце в серебряной чеканной оправе с ручкой из слоновой кости.
На зеркальце глазели особососедки шушукались, прикрывая рты краями платков, качали головами и было непонятно, завидуют они или осуждают: ручка зеркальца была вырезана в виде фигурки обнажённой женщины с распущенными волосами. Поза статуэтки с запрокинутой головой и поднятыми вверх скрещёнными над ней руками дышала чувственностью. Смотреть было стыдно, но Маша не могла отвести глаз. Щёки пылали, в позвоночнике рождалась горячая волна, разливавшаяся по телу и отзывавшаяся странными, волнующими ощущениями в его глубинах.
Когда соседки разошлись, а прислугу удалось выдворить на поварню, матушка повернулась к Маше:
Надобно примерить, сказала она нерешительно. Только управлюсь ли я с этаким убором?
Я не буду его мерить! Маша чуть отступила.
Отца дома не было, да и вряд ли бы он стал заниматься такой безделицей, как платье. Мать же, хоть и могла надавать пощёчин и отправить молиться на всю ночь, вряд ли схватилась бы за плеть.
За спиной ахнули в один голос Дунька и Катюша, а Парашка бросила такой взгляд, что на Маше, казалось, вот-вот задымится льняная полотняная рубаха. Мать нахмурилась:
Марья! Ты сызнова бесноваться? На следующей седмице князь бал устраивает, мы все к нему званы! И велел известить, коли роба велика будет, тогда он пришлёт белошвейку, чтобы ушила по фигуре!
Я не стану его надевать! И на бал к князю не пойду!
Вот ужо отец с тобой разберётся, пригрозила мать, и Маша, выскочив из гостиной, бросилась в девичью опочивальню. Она с ужасом ждала возвращения отца, однако нашла в его лице неожиданного союзника.
Ни к чему это, буркнул тот. Вот как женится, пускай рядит во что пожелает. Коли захочет, чтобы жёнка голые титьки напоказ выставлялаего дело, а покуда не венчался, так и нечего девку срамить.
И все уверения маменьки, что ничего срамного в наряде нет и вообще это самый французский шик и нынче все щеголихи этак наряжаются, не помогли.
Нынче пост идёт. Какие ещё балы?! В пост молиться и говеть надобно, а не голыми телесами трясти, рыкнул Платон Михалыч, и мать вмиг примолкла.
Наряд унесли в девичью опочивальню и убрали в сундук, Маша вздохнула с облегчением. Однако к облегчению примешивалось лёгкое раздражающее чувство, словно от занозы или мозолибыло жалко, что платье изомнётся в сундуке.
Как-то днём, когда во внеурочный час она забежала в комнату за шальюна дворе второй день лил дождь, и в горницах сделалось мозгло и сыро, а топить голландскую печь матушка не дозволяла, застала возле сундука Парашку.
Прячась за притолоку, Маша наблюдала, как сестра вытащила из сундука князево платье и, приложив к похожему на подушку животу, долго ловила своё отражение в мутном подслеповатом оконце, за которым шуршал дождь. Маша разозлилась.
Даже не мечтай, презрительно бросила она, входя в комнату. Для того чтобы натянуть его на тебя, придётся все швы распороть.
Парашка побагровела, швырнула убор на пол и выскочила вон. Маше показалось, что в глазах её блеснули слёзы. Стало немного стыдно, и она напомнила себе, сколько обид вытерпела от старшей сестры.
Подняв платье, прижала к груди мягкий шелестящий ворох. Прохладный шёлк словно струился под пальцами. Материя была гладкой, очень приятной на ощупь, и Маша зарылась лицом в нежную пену кружева. Ткань ещё не впитала в себя затхлый запах сундука и резкую вонь пижмы, и казалось, что от платья пахнет дождём, мокрыми мальвами и душицей. Ужасно захотелось надеть наряд, чтобы по-настоящемус фижмами и шнурованием, и посмотреться в зеркало. Она резко одёрнула себячто ещё за мысли?! Как это возможномечтать о подарке ненавистного князя?!
Присев возле сундука, она бережно сложила убор внутрь, стараясь расположить широкую юбку аккуратными складками, чтобы та не сильно помялась. В глубине ларя что-то тускло блеснуло.
Зеркальце.
Маша взяла в руки изящную безделушкуполированную овальную поверхность обрамляли серебряные чеканные вензеля, с тыльной стороны завитушки складывались в витиеватые буквы: «О Венус, о любви молю, лобзая стопы ног твоих!»
Вот оно что: значит, фигурка, служившая зеркальцу ручкой, изображала Венеру. Со странным стыдливым любопытством Маша рассматривала статуэткуказалось, женщина извивалась в сладострастном танце: глаза закрыты, на губах томная полуулыбка. Вся её поза дышала чувственным экстазом. Маша провела пальцем, словно лаская крутые изгибы её телавыпуклость бёдер, тонкую талию, маленькую грудь, палец чувствовал гладкость отполированной поверхности. Кость была матовой, желтовато-кремовой и напоминала живую плоть.
У Маши сбилось дыхание. Об Эротовых проказах она имела очень смутное представление, замешанное на рассказах дворовых девок, недосказанностях и суевериях. Но даже невзирая на неискушённость, что-то бесстыдно-волнующее было в том, как она трогала зеркальце, ощупывая пальцами каждую выпуклость, каждый изгиб костяного тела.
Ну что же ты? мурлыкнул внутри томный голос. Взгляни на себя.