Я отрываюсь от него.
Этого не случится,говорю я маме, может быть тверже, чем мне хотелось.Лаклан в воскресенье уезжает.
Она хмурится, спицы останавливаются.
Уезжает куда?
Обратно в Шотландию. Если ты не поняла, он оттуда родом.
Ой,говорит она, усиленно моргая.О Боже. Это ужасно. Ты собираешься поехать с ним?
Я выпускаю резкий, саркастический смешок. В основном от шока.
Да, конечно!Кричу я.Нет. Нет, на самом деле он очень успешный игрок в регби в Эдинбурге. У него там все. А у меня, ну, вся моя жизнь здесь.
Вся жизнь, и что это? Ничего?
Нет, не ничего. Моя мама. Мои братья. Моя дурацкая работа и мои счастливо живущие в парах подруги.
Это ведь уже что-то.
Но это не что-то, чего я хотела.
Этим чем-то было будущее полное надежд.
Это что-то было на кухне.
Оно было недостижимым.
Это что-то прожигало во мне дыру глазами. Мне не надо было смотреть, чтобы это понять. Я это чувствовала. Я всегда хорошо ощущала его глаза на моей коже, всегда желающие большего, чем моя плоть.
Как жалко,говорит она. И возвращается к своему вязанию, но ее поза уже не такая воодушевленная, как была до этого. Возможно ли, чтобы моя мама охотнее меня пересекла Атлантический океан, следуя за красивым мужчиной, вместо того, чтобы остаться в Сан-Франциско и продолжать в том же духе? Я стараюсь не думать об этом. В конце концов, то чего хочет она, черт возьми, и чего хочу я, не имеет никакого отношения к реальности: Лаклан собирается уехать.
И я едва его знаю.
К счастью, она больше не поднимает эту тему, и к тому времени, как шоу заканчивается, он объявляет своим глубоким голосом, что ужин готов.
Мы с мамой обмениваемся любопытными взглядами и направляемся на кухню.
Черт.
Будь я проклята.
Лаклан не только разложил салфетки со столовыми приборами, но и поставил в середину бутылку красного вина и мерцающие свечи. Он двигается так, будто вырос на этой кухне так же, как и я.
Садитесь, пожалуйста,говорит он, указывая на стулья. Он не ограничивается жестами, когда речь идет о моей маме и выдвигает для нее стул, прежде чем подвинуть немного вперед. Затем направляется к кухонной стойке и, когда возвращается, ставит миску с картофельным пюре и блюдо с курицей с пармезаном на стол. Не те две вещи, которые обычно едят вместе, но все выглядит чрезвычайно вкусно, а пахнет даже еще лучше.
Как ты этому научился?спрашиваю я его. Это не значит, что он не должен быть в состоянии смешать парочку ингредиентов, но все выглядит безумно хорошо.
Он кивает на тарелку.
Сначала попробуй, а потом спрашивай. Не могу дать никаких обещаний,говорит он, усаживаясь между нами.
Я беру немного пюре. Оно лучше, чем на День Благодарения, в этом лишь щепотка перца и какая-то приправа. Что касается курицы, она просто тает во рту.
Я глазею на него.
Итак,говорю я между укусами, указывая на него вилкой.Закуска прошлым вечером не была для тебя какой-то редкостью.
Он ухмыляется, затем потирает пальцами губы, принимая серьезный вид.
Я люблю готовить, когда могу.
Ты должен готовить постоянно,говорит мама.Это очень, очень вкусно.
И ты должен принять это за комплимент, мою еду она почти не ест,говорю я, слегка пиная его под столом.
О, это не так,упрекает меня мама, но это абсолютная правда. Я делаю все возможное, но готовка никогда не была моей сильной стороной. Когда дело доходит до Лаклана, это одна из его многочисленных гребанных сильных сторон. Клянусь Богом, нет ничего, чего он не мог бы сделать.
Почему, черт возьми, я должна была встретить этого зверя, этого сверхчеловека, который взрывает мой мозг в спальне, вырубает игроков регби в жизни, спасает беззащитных животных, выглядит как гребаный бог и любит готовить, как раз тогда, когда ему надо уезжать? Почему жизнь так чертовски жестока?
А я-то думала, все шотландцы знают, как делать хаггис,говорю ему, отталкивая тяжесть в груди и пытаясь сосредоточиться на том, что передо мной (прим. пер. Хаггиснациональное шотландское блюдо из бараньих потрохов (сердца, печени и легких), порубленных с луком, толокном, салом, приправами и солью и сваренных в бараньем желудке.).
О, я умею делать выдающиеся хаггис,говорит он.Если бы у меня здесь было больше времени, я бы посмотрел, что мог бы сделать.
Я натягиваю на лицо улыбку.
Как бы я не хотела, чтоб у тебя было больше времени, я рада, что тебе его не хватает.
После обеда мама настаивает на десерте и приносит мороженое с зеленым чаем маття, которое Лаклан никогда раньше не пробовал.
Изумительно,говорит он между ложками.
Я выросла на этом,говорю я ему.Знаешь, когда я была ребенком, моей любимой едой были листы, листы нори. Ну, знаешь, сушеные водоросли?
Это правда,говорит мама, нежно посмеиваясь.Я покупала их для суши, но всегда вынуждена была прятать их от нее. Когда я позже находила пакеты, они были разорваны, будто в них залезли мыши.
Удивительное маленькое создание,тепло комментирует он, сидя в кресле и изучая меня.Что ты еще вытворяла, когда была ребенком?
Ох, что она только не вытворяла,быстро говорит мама.Да и теперь она не сильно отличается от той себя. Но у нее были четыре старших брата, чтобы держать ее под контролем. Брайан, Никко, Пол и Тошио. Кайла была нашим маленьким ангелом. Она появилась в один прекрасный день, когда ее отец и я уже не думали, что я смогу забеременеть. Я никогда не думала, что получу мою маленькую девочку. Но вот она.
Мои щеки краснеют, и я начинаю перемешивать мороженое.
К сожалению,добавляет мама,она была полным кошмаром.
Я пристально смотрю на нее, в то время как Лаклан издает смешок.
Мама,предупреждаю я ее.
О, была, была,говорит она, наклоняясь вперед к Лаклану, ее глаза сияют.Даже будучи маленькой девочкой, она при каждом удобном случае убегала. Если бы не ее братья, не уверена, что в один день мы бы не потеряли ее навсегда. Они были хороши, защищали ее.
Ага, только вот в школе это было немного раздражающимхочу напомнить я ей.
Для тебя,в шутку говорит она.Но для нас это было настоящее спасение. Она была любвеобильной маленькой девочкой.
О, это так?спрашивает Лаклан, глядя на меня большими глазами, явно наслаждаясь происходящим.
Да, именно так,говорит мама, прежде чем у меня появляется возможность подтвердить или опровергнуть это.Каждый день в школе у нее была новая любовь. Сейчас Билли, потом Томми. Однажды она попала в неприятности за то, что поцеловала мальчика и заставила его плакать.
Я со стоном прячу лицо в руках.
Лаклан упорно смеется, такой приятный звук, даже если за мой счет.
Что ты сделала, Кайла?
Я держу лицо в ладонях и не отвечаю, потому что знаю, мама сделает это за меня.
Именно так она и поступает.
Учитель сказал мне, что мальчик не хотел ее целовать, так что она повалила его на землю, а когда он попытался сбежать, ударила его в живот.
В регби ты сошла бы за свою,говорит он между смехом.
Так что,продолжает мама,к тому времени, как она перешла в старшую школу, ее браться вели себя как компаньоны. Бедная девочка никуда не могла пойти так, чтоб они об этом не узнали. Все мальчики держались на расстоянии.
Что ж, не виню твоих братьев за то, что они защищали тебя,говорит Лаклан.Вероятно, в школе ты была такой же сногсшибательной, как и сейчас.
О Боже. Я поднимаю глаза, и он так искренне смотрит на меня, что это ранит. Мое лицо еще больше пылает от такого комплимента.
Смотри, ты заставил ее покраснеть,говорит мама, и это не помогает.Ты забрался к ней под кожу.
Хорошо,быстро говорю я, поднимаясь на ноги.Я собираюсь в ванную. Когда вернусь, можем мы все договориться, больше не смущать меня?
Но я люблю смотреть, как ты смущаешься,практически мурлычет Лаклан.
Я показываю ему фак, что, конечно, заставляет маму выдохнуть от возмущения, и шагаю по коридору в ванную, запираясь там. Делаю длинный, глубокий вдох. Мое сердце колотится, и я не знаю почему. Все идет очень хорошо, но все это заставляет меня беспокоиться. Там в этом пространстве за моим сердцем есть небольшое отверстие, и оно медленно становится все больше и больше.
Я чуть смачиваю салфетку холодной водой и прикладываю к лицу. Я до сих пор красная, выгляжу так же как после секса. Может именно поэтому Лаклан хочет, чтоб я смущалась.
Когда я выхожу из ванной, Лаклан сидит в гостиной, а мама пытается сделать чай.
Давай мне и иди, садись,говорю я ей, беря чайник из ее рук.
Она кладет руку на мою. На минуту я смотрю на эти бледные, красиво покрытые морщинами, усеянные пигментными пятнами руки моей матери. Руки, которые я видела всю жизнь, слегка трясутся. Когда это началось? Когда они стали трястись?
Но я не спрашиваю ее, потому что она смотрит на меня с обожанием.
Ты не должна позволить ему уйти,тихо говорит она мне. Ее хватка на моей руке усиливается, дрожание немного уменьшается.Он мужчина, который тебе нужен.
Я быстро улыбаюсь ей и осторожно убираю чайник подальше от нее.
Если честно, я не знаю его достаточно хорошо, чтобы так думать.Я сглатываю и смотрю в гостиную, где он смотрит телевизор.Но я хотела бы.
Иногда тебе не нужно узнавать кого-то, чтобы понять,говорит онаИ когда он смотрит на тебя, ты можешь узнать это. Он понимает тебя.Затем она выходит из кухни и бредет в гостиную, чтобы присоединиться к нему. Я дрожу, внезапно становится холодно, и все же делаю чай. Мы пьем чашку за чашкой, смотрим эпизод любимого шоу мамы, Морская полиция: спецотдел, пока не становится поздно, и я знаю, что Лаклану надо проверить Эмили.
По какой-то причине, на этот раз мне трудно прощаться с мамой. Может быть, потому что весь вечер я была очень взвинчена. Я обнимаю ее дольше, чем делаю обычно, и говорю, что буду на следующей неделе. Может быть, мне удастся притащить с собой Тошио.
Лаклан наклоняется и притягивает мою крошечную маму в медвежьи объятия. Каждая частичка меня тает при виде подобного.
Твоя мама прелестна,спокойно говорит мне Лаклан, пока мы едем на машине обратно в город.
Так и есть,говорю я, радуясь, что он был настолько очарован ею. И столь же рада, что она была так очарована им.
До этого ты говорила, что она была больна,говорит он, кладя руку на заднюю часть моей шеи и потирая большим пальцем кожу.Что с ней не так?
Моя хватка на руле усиливается.
Я не совсем уверена.Облизываю губы, пытаясь вспомнить.Это началось после того, как умер отец. Она долгое время была потеряна. Мы все были. Она была в тяжелой депрессии, и полагаю, вся боль, живущая внутри нее, стала прорываться наружу. Некоторые врачи говорят, что это синдром хронической усталости, другие, что все же это депрессия и тревожное расстройство. Она плохо спит, и у нее всегда повышенное давление. У нее постоянно болят мышцы. Я не знаю, что и думать. Но это продолжается уже несколько лет.
И эти дрожащие руки, но я надеюсь, что это лишь из-за того, что она перенервничала из-за Лаклана и меня.
У вас в Америке есть хорошие врачи?спрашивает он.
Я качаю головой.
Нет. Хотя, да, есть. Если вы в состоянии за них заплатить. Она никогда не работала, так что у нее нет никаких льгот, которые есть у многих людей ее возраста. Но мои братья и я оплачиваем все это. Мы стараемся и даем ей лучшее, целую кучу разных заключений специалистов. Честно говоря,произношу я, быстро глядя на него,думаю, она до сих пор страдает от разбитого сердца.
Он натянуто улыбается мне.
Влюбляясь, мы всегда рискуем.
Я киваю и оглядываюсь назад на дорогу.
Очень рискуем.
Когда мы возвращаемся к нему в квартиру, Лаклан приглашает меня зайти. Я колеблюсь. Я хочу пойти, хочу быть с ним любым способом, которым только могу. Но в моей груди есть какая-то тяжесть, и если я буду спать с ним сегодня, чувствую, что будет лишь хуже. Я должна побыть одна, мне необходимо переваривать всё. Мне нужно снова восстановить силы. Такой сильный мужчина делает меня слабой.
В ту же ночь, одна в постели, я смотрю на пустую подушку рядом со мной и задумываюсь, каково было бы, если бы там всегда кто-то был.
Затем задаюсь вопросом, каково это, никогда не иметь никого на том месте.
Как сильно вы можете запасть на кого-то, чтобы назвать это любовью?
Надеюсь, я этого никогда не узнаю.
Глава 15
КАЙЛА
В пятницу время на работе тянется словно патока. Я смотрю на часы на мониторе, отсчитывая минуты, секунды, пока не смогу пойти домой, взять сумки, забрать Лаклана и отправиться в Напа.
Но когда звучит пресловутый гудок, и я, готовая, жду его на улице около его квартиры, волнение, которое я испытывала весь день, сменяется острым страхом. Я в последний раз здесь, забираю его. В воскресенье он уедет.
Хотя я и не спала с ним после вечера у мамы в среду, вчера все было по-другому. Прямо после работы я поехала к нему и затрахала его до одурения. Конечно же, в его спальне, подальше от осуждающих глаз Эмили. Как ни странно, я больше не ощущала ту меланхолию, охватившую меня в доме мамы. Я во всех смыслах потерялась в его теле, буквально сливаясь с ним до двух ночи, пока, наконец, не оторвалась от него и не пошла домой спать.
Но теперь, сейчас когда я жду его, когда мы собираемся провести наши последние несколько дней вместе, меланхолия возвращается, напевая у меня в душе как мелодия, которую вы не можете забыть.
Как это часто бывает, становится немного лучше, когда я вижу Лаклана.
Он неторопливо идёт к машине, на плече спортивная сумка, в руке клетка для собаки. На нем походные ботинки, голубые джинсы с потертостями, белая футболка, идеально подчёркивающая эти трапециевидные мышцы, плечи и закручивающуюся татуировку на руке. У меня перехватывает дыхание, я сжимаю ноги, тепло внутри разгорается сильнее. Эффект, который он производит на меня, никогда не ослабевает.
Он открывает заднюю дверь и ставит клетку внутрь. Я оглядываюсь и вижу Эмили. Ее лохматая мордочка смотрит на меня. Я готовлюсь к тому, что она зарычит на меня или, по крайней мере, покажет зубы, но она лишь пару секунд смотрит на меня, перед тем, как снова посмотреть на Лаклана. Ясно видно, собака его обожает, она едва ли может оторвать от него взгляд. Интересно, я произвожу такое же впечатление?
Привет, лапочка,говорит он, забираясь на переднее сиденье. Он наклоняется, берет меня за подбородок и дарит мне длинный, медленный поцелуй, заставляющий мое сердце пропустить несколько ударов.
Я широко улыбаюсь, ерзая в кресле от возбуждения, и указываю большим пальцем на заднее сиденье.
Кажется, она со мной свыклась.
Я же говорил тебе, она освоится,говорит он, кладя большую ладонь на мое обнаженное бедро пока мы отъезжаем.
Поездка в Напа проходит отлично. Я выбираю более длинный маршрут через мост Золотые ворота, исключительно потому что он более живописный и даст мне больше времени побыть с ним наедине, прежде чем мне придётся делить его с кем-то ещё.
Мы проезжаем все дальше от Залива и температура поднимается. Вскоре солнце начинает припекать, наши окна открыты, и мы несёмся по двухполосному шоссе, запах виноградников и прогретых полей окутывает машину.
Что если мы продолжим ехать вечно?мечтательно спрашиваю я, душевный плач «Honeymoon» Ланы дель Рей льётся из колонок.
А почему бы и нет?отвечает он, подыгрывая мне.
И где мы окажемся?
Разве это имеет значение?его голос такой обнадеживающий, что я должна посмотреть на него. Он быстро улыбается мне и опирается локтем на окно, пробегаясь пальцами по подбородку и глядя на засушливые холмы.
Нет, это не имеет значения. Мы могли бы найти поле, хибару, горный ручей. Могли бы поехать на запад или юг или восток. Могли бы доехать до ближайшей проселочной дороги и разбить лагерь прямо там, только он, я и Эмили. Мы могли бы не торопиться и растянуть удовольствие, проведя вечность, в объятьях друг друга.
Но реальность так не работает. У реальности на сегодня для нас другие планы. Когда мы добираемся до Напы, и я паркую машину на огромной стоянке Meritage Hotel, я невероятно благодарна Брэму за то, что он организовал все этовозможность для него увидеть своего кузена, пока тот не уехал и возможность для меня сделать то же самое.
Ну и ну, а здесь чертовски мило,тихо говорит он, когда мы выбираемся из машины и достаём свои вещи. Жара окутывает нас, пока мы пересекаем парковку и входим в лобби отеля. И я сразу же вижу нашу компанию.