Варя заправила за ухо каштановую прядь, немного наклонила голову, взгляд в сторонуобдумывает, нужно ли озвучить свою мысль. Посмотрела на меня и я слегка разведя ладони, лежавшие на скрещенных коленях, глядя в ее глаза, понимающе кивнула. И она все же произнесла:
Еще я перестала его интересовать может быть потому, что тогда я сильно ну растолстела. Я много ела, даже когда не очень хотела. Похудела только перед поступлением в институт, а тогда Варя, слегка нахмурившись, глядя в подлокотник моего кресла, замолчала.
Женщины, перенесшие насилие, нередко имеют проблемы с весом, она подняла на меня взгляд и я, глядя ей в глаза, неторопливо произнесла, часто по принципу компульсивного переедания, то есть, как в твоем случаеесть несмотря на то, что не особо хочется. Делают себя некрасивыми, чтобы не привлекать интереса мужчин. Это подсознательная модель поведения, этакий механизм самозащиты.
Угум, согласилась Варя, снова глядя в подлокотник, я похудела именно после того, когда уже все закончилась, а тогда никак не могла этого сделать.
Варя, негромко позвала, давай перейдем к тому, когда и как мама узнала о происходившем. Ты сама ей об этом рассказала, да?
Да. Кивнула она, вновь переводя взгляд от подлокотника мне в глаза. Мне было уже пятнадцать, в наш класс пришла новая девочка и мы подружились. Я ей рассказала про это и Варя запнулась и прочистила горло, нервозно улыбнувшись. Я немного подалась вперед, мягко полукивнув и она снова заговорила, и только после реакции Нины и ее слов, я уже точно поняла, что это было на самом деле и насколько это ненормально.
И ты рассказала маме, Варя кивнула и я, слегка понизив голос, спросила, как она отреагировала?
Не поверила. Невесело и кратко улыбнулась Варя, глядя поверх моего плеча. Сказала, что я все это выдумала. Плакала и ругалась, спрашивала чего мне не хватает, Никита же нас всем обеспечил и я просто бешусь с жиру. Она говорила, что если я еще кому-то так еще совру, то Никиту посадят на большой срок, а мы с ней и братьями по миру пойдем.
Она сказала об этом Никите?
Да, он все отрицал и тоже ругал меня. Но не бил. Его это напугало, но то, что мама на его стороне
Варя замолчала, так же глядя над моим плечом и потянувшись пальцами к волосам, чтобы провести по пряди, уже заправленной за ухо. Жест-адаптор. Непроизвольное движение для самоуспокоения при волнении, стрессе. Я молчала, давая ей паузу перед переходом к еще более неприятным вещам. На монтаже эти перерывы вырезаются, вырезаются моменты, когда человек подыскивает слова, вырезаются проявление молчаливых поведенческих реакций вроде таких как у Вари, и создается впечатление динамичного интервью, по факту идущего порой в разы дольше, чем тайминг итогового ролика. Варя неглубоко вздохнула и перевела на меня взгляд. Готова.
Что ты чувствовала тогда?
Страх. Варя снова изменила положение тела, слегка опираясь локтем на подлокотник и глядя в пол, закусила губы на секунду. Мне было очень страшно. Я не могу сказать, чего конкретно я боялась, мне просто было страшно.
Ты испытывала вину?
Она вздохнула и снова невесело улыбнулась. Взяв стакан воды со столика рядом с ее креслом, пригубила, на секунду дольше требуемого закрыв глаза. Нежелание касаться этого вопроса, ей нужна передышка перед ответом, плюс сработала вегетатикау нее пересохло в горле, ибо тема имеет высокую эмоциональную значимость.
Варя, мы можем прерваться. Успокаивающим тоном предложила я и посмотрела на кивнувшего Глеба, неотрывно следящего за бывшей пациенткой сидя на диване рядом с напряженным супругом Вари, недалеко от Кати, снимающей наушники и собирающейся остановить запись.
Нет, все в порядке. Отрицательно повела головой Варя, неловко и с извинением улыбнувшись мне, неторопливо кивнувшей. Обстановка дома была не очень. В школе Нина начала перживать, когда я ей сказала, что все выдумала. Мне кажется, что тогда я в это почти поверила. Я даже говорила Нине, что Никита на самом деле очень хороший, что он меня любит и я не знаю, почему я ей соврала насчет него. Честно, я его оправдывала, в глубоких карих глазах Вари затертая нервозность и эхо стыда, даже для себя в тот момент.
Варя, ты говорила об этом с психологом, негромко напомнила, снова кивая и не отпуская ее взгляд,Стокгольмский синдром это патологический механизм адаптации. Он неправильный, но когда у человека нет никакого выхода, психика оберегает себя как может, в том числе и таким путем. Это не значит, что ты поступала плохо, пытаясь прикрыть насильника, это значит, что ты переживала стресс такой силы, что инстинкт самосохранения избрал подобный вариант защититься от него и того что он с тобой делал. Сделав секундную паузу, расставляя акценты, убедительно произнесла, ты абсолютно ни в чем не виновата и тебе не надо стыдиться, тебе просто нужна была помощь. Варя, глядя мне в глаза, немного расслабиласьв немного приподнятых плечах перестало угадываться напряжение, взгляд стал спокойнее и я, вновь стерто полуповторяя ее позу, продолжила, Нина ведь не стала слушать тебя, правильно?
Да, она рассказала своим родителям и они пришли к нам домой с милицией. Вернее полицией, тогда милиция еще была. Отчима посадили на тринадцать лет, он умер от пневмонии через семь. Когда его посадили, с мамой отношения окончательно испортились и я уехала жить к бабушке, к папиной маме. Папы на тот момент уже не было в живых, но с бабушкой я всегда поддерживала отношения. Близкими они стали, когда все выплыло наружу. С мамой мы по сей день не общаемся. Я пробовала поговорить с ней несколько раз, но она как будто я ей совсем чужая.
А с братьями ты общаешься?
Тоже нет, слегка пожала плечом Варя, и одновременно уголок ее губ на краткий миг пошел внизсожаление.
Они знают, что случилось? добавив участия в интонации, спросила я.
Не думаю.Покачала головой Варя.
Как сложилась твоя жизнь? поймав ее взгляд, улыбнулась, немного склонив голову в сторону дивана, на котором был ее муж.
Варя тоже улыбнулась и на секунду повернула голову в его сторону.
После окончания школы я поступила в институт, там познакомилась с будущим мужем. У меня до этого были отношения, но так несерьезно и Варя заметно подбирала слова и замолчала, слегка нахмурившись и глядя в пол.
Снова погружение в трясину, ей сложно и стыдно говорить об этом. И стыдно не потому, что недалеко ее муж.
С людьми, которые не всегда хорошо к тебе относились. Завершила я, и она согласно вздохнула. Это последствия тех отношений, что были в твоем доме. И потянула ее из трясины, подсказав, когда ты осознала это?
Когда познакомилась с Витей. Ну, с мужем, на тот момент будущим, Варя улыбнулась. Черты ее лица, слегка искаженные напряжением, расправились. Витя был непонятный для меня и сначала я не хотела с ним общаться. Хорошо, что тогда я обратилась в кризисный центр и работала с Глебом Алексеевичем. Начала понимать, почему я выбирала мужчин, которые плохо ко мне относились, и почему мне Витя кажется странным. Нормальные мужчины для меня были странны, неловко хохотнула и снова посмотрев на мужа, улыбнувшегося ей в ответ. Она повернулась ко мне, сейчас у нас все хорошо, мы работаем, у нас подрастают дочка и сын.
Диалог пошел легче, когда Варя рассказывала о своей нынешней жизни, о том, как помог ей пережить и проработать свои проблемы ее супруг. О детях, о которых она говорила с охотой и любовью. В конце, на наш традиционный вопрос, Варя, подчинившись жесту Кати указавшей на нужную камеру, глядя в объектив, произнесла:
Что пожелать мне хочется сказатьне молчите. Есть люди, добрые и милосердные, которые обязательно помогут, поддержат и не осудят. Это всегда страшно, это больно и страшно, поэтому об этом нужно рассказывать. Хороших людей больше, чем плохих, я точно это знаю.
После окончания съемки, недолго побеседовав с Варей и Витей, покидающих нас, начали разбор аппаратуры. Мы с Глебом грузили технику в багажник моей машины, пока Катя сдавала студию, и он, запихнув штатив в багажник, сжал мою кисть, когда собиралась закрыть его. Разглядывая блик закатного солнца на золоте на его безымянном, уже предполагая, что он сейчас скажет, глубоко вздохнула. И Глеб, которого я люблю, уважаю и обожаю, но иногда он меня подбешивал излишней проницательностью, произнес:
Я в который раз замечаю, что ты проецируешь на себя. Кать, меня начинает это тревожить.
Я не проецирую. Отрицательно мотнула головой, мягко, но настойчиво высвобождая свою руку и закрывая крышку багажника.
Глеб, стоя рядом со мной, разглядывающей линии обогрева заднего стекла, не стал отвечать, молча ожидая. Внимательно глядя на меня, переваривающую обрушившиеся подавленные эмоции. И я, сдавшись, проговорила:
Ленке же наш отец, по сути, отчим, но она всегда его папой называла. В четырнадцать лет на новый год она попросила папу сделать ей еще один подарок и разревелась, всех нас напугав кое-как выдавила, что очень долго об этом думала и попросила его удочерить ее. Ты же на моих днях рождения видел нашего отца, он всегда серьезный и с виду суровый мужик. А тогда у него глаза на мокром месте были. Я его таким один раз в жизни видела. Ну, может, что-то подобное было, когда Макса с роддома забирали, я плохо помню А тогда он Лен обнял, сказал: «конечно, доченька» голос дрогнул и я, прокашлявшись, проглотила подкативший к горлу ком. На выдохе мрачно произнесла, и когда такие съемки я не могу, блять. У меня в голове не укладывается. Вот не сам факт что отчим с ребенком у меня не укладывается то, что я слышала эту историю не один раз, в ней просто имена меняются. Невесело усмехнулась, повернув лицо и посмотрев в непроницаемые голубые глаза, так что с проецированием я согласна, но ваша тревожность безосновательна, Глеб Алексеич. Мой папа адекватный человек, что, оказывается, редкость, и меня это просто очень удивляет.
Глеб, улыбнувшись уголком губ, только собирался что-то сказать, но его взгляд метнулся к Абрамовой, вышедшей из дверей. С красными глазами. Глеб, убито вздохнув, покачал головой:
Еще одна. Так, Катерины, сейчас сопли утираем, отвозим технику и по традиции в бар. Мне тоже продезинфицировать душу надо, так что сегодня я вас не просто сторожу, а собутыльничаю.
***
Поздним вечером пятницы я, затащив свое измученное последним рабочим днем тело через порог, только собиралась в одиночестве и наконец-то долгожданной полной и самое главноебезлюдной тишине отпраздновать начало своего отпуска, как обнаружила незамеченный пропущенный вызов от Ланга.
Перезвонила и как только Матвей принял звонок, я слегка оторопела от откровенного наезда в его голосе:
Ты чего не здороваешься?
Привет. Не скрывая неприятного удивления, произнесла я.
Очень вовремя. Протяжно хохотнул Матвей. Я сейчас из «Спаркса» вышел, смотрю, ты в такси садишься. Рукой махнул, ты посмотрела как на дурака, дверь закрыла и укатила.
Меня не было в «Спарксе», я только с работы домой зашла. Достав бутылку вина из холодильника и отставив ее на стол, поволоклась в ванную. У меня на следующей неделе лазерная коррекция зрения. Хочешь со мной? Тебе тоже надо, судя по всему.
В пятницу вечером дома? Матвей пропустил мою шпильку мимо ушей и беззлобно фыркнул, стареешь, Яскевич. Давай к нам. Ты знаешь, где «Спаркс»? На углу Московской и Пар
Нет, спасибо, у меня сериал стынет. Зевнула, вяло стягивая с себя вещи.
Сейчас, подожди, произнес Матвей, когда кто-то позвал его на заднем фоне, Кать, я перезвоню, окей?
Отозвалась безразличным согласием и сбросила звонок. После прохладного душа жизнь показалась не таким уж бренным гадством, а после глотка вина даже вполне себе ничего. Потрындев по телефону с Абрамовой и уговорившись завтра прикатить к ней и помочь с монтажом, я включила сериал, который шел мимо меня. Осознала это через двадцать минут и все-таки решила поработать. Зайдя в кабинет канала, посмотрев статистику и новые комментарии, где пользователи делились опытом перекликающимся с историями героев, едва не ушла в депрессию. Поспешно закрыла видеохостинг и зашла в инсту.
Там тоже ничего интересного не было. Разве что пост от девчонки, на которую я была подписана, потому что она классный визажист. Сегодня решивший порассуждать на мейнстримовую темуоб абьюзивных отношениях. В комментариях полилось стандартное гипертрофированное гавно про тяжелое детство, жестоких людей, побитых постсовком родителях и подобной чуши. Сейчас модно быть травмированным, это стало поощряться. Особенно в сети. Там нередко можно встретить подобные кружки по интересам, где люди восхищаются друг другом, меряясь травмами и рассказывая свои истории «слома», когда любимый парень без повода красочно в задницу послал/мама в детстве рюкзачок не купила и этсетера. Утрировано, конечно, но суть примерно такова. Когда имеешь дело с действительно травмированными людьми, хочется сказать тем интернетным модникам с псевдотравмами, мол, дорогие нытики, абьюзивных отношений/родителей у вас нет, вы просто дебилы. Но не скажешь, потому что тут же налетят с вилами, факелами и визгом про обесценивание чужих проблем. Я как-то пробовала. Отписавшись от визажиста, от нечего делать зашла на профиль Матвея, чтобы посмотреть обновления в холиварах.
Мне всегда казались сомнительными те мужики, которые заводят аккаунт в этой соцсеточке, если этот аккаунт нужен им не для работы, бизнеса, или человек не творческой профессии.
Но инсту Матвея я любила, хотя он вел ее точно не для бизнеса. Да и «вел» громко сказано. Публикации по пальцам пересчитать, и по ним сложно точно понять кто он и чем занимается, но посты к ним сражали мое сердце.
Пролистав в самое начало, к самому первому его посту, усмехнулась, прочитав:
«Это последнее фото на закате моей длительной блогерской карьеры».
На фотке Матвей совсем молодой, не старше моего младшего брата. Темные пряди растрепаны, падали на высокий лоб, черты лица тоньше, изящнее. Смазлив и чем-то неуловимо смахивал на ДиКаприо в молодости, но узнавалась сразу же эта его фирменная ленца и вальяжность, с которой он смотрел в объектив, развалившись в кресле явно преподавателя, небрежно перекинув через его спинку свой пиджак с эмблемой престижной частной школы, и нацепив на нос роговые очки, которые уж точно не ему принадлежали.
Следующая его фотка с мамой, приятной и элегантной женщиной, на которую он был удивительно похож и чертами лица и улыбкой. Фотография сделана на его выпускном. Оба стоят на открытой веранде, а позади в водной глади плещется лунный свет. Описание тоже интересное:
«Великая женщина современности и какой-то везучий фанат».
Затем откровенно нарочитый пафос в позе Матвея, сидящего на чемодане на парковке аэропорта Лондона с прекрасным: «Москва не Россия».
После этого фоток не было больше трех лет и следующая сделана в слабом освещении и очень смазана. Матвей полубоком на барном стуле в каком-то забитом до отказа пабе. На голове праздничный колпак, скошено сидящий. Он, широко улыбаясь, зубами зажал праздничный свисток и смотрел куда-то в сторону: «21 уеарс олд. Полет нормальный, колени пока не скрипят».
Снова перерыв в несколько десятков месяцев и на следующем фото Матвей уже более близок к тому облику, который есть сейчас. Снова выпускной, на этот раз в Британском универе. Ланг сидит на стуле рядом с каким-то парнем, оба в знаменитых мантиях и шапочках с кисточкой. Матвей, с сомнением приподняв бровь, смотрит на диплом у себя в руках, в отличие от парня рядом, счастливо улыбающегося камере. Описание прекрасно: «ваша овсянка, сэр».
Снова длительный перерыв, после которого Матвей, вернувшийся на родину, выложил фото себя любимого на громком открытии сети своих фитнес-центров. Стоял в некотором отдалении от здания и толпы, с колой и сигаретой в руках, с удовольствием откусывая бургер. Здесь описания не было, фото все говорило за себя.
Снова перерыв и начались фото с того отрезка жизни Матвея, когда я его уже знала. Его пост представлял скрин статьи одного известного телеграмм-канала, где экспрессивно обсасывались вопросы нашей морали, после того как мы провели исследования наркомаркета. Описание после скрина статьи было кратким, но с великолепным сарказмом: «спонсор данного роликапартия ультраправых "аргументы и факты". Аргументы и фактыадекват не наш формат».
Срач под этим постом вызвал еще большое внимание к компании тогда.
Следующим было фото Матвея на международной конференции в Москве. Я хорошо помню этот балаган, изнасиловавший множество душ. Подготовка к нему заняла почти четыре месяца, доклады писались и переписывались сутками, но от самой организации мероприятия, где стартовали проблемы начиная с торжественного открытия и заканчивая сбоем аппаратуры при презентациях и докладах, мы были настолько в ахуе, что сразу после того, как выступили наши представители и Сокольский с Лангом, мы все спешно оттуда уехали.