Et post Mortem Constantia est прочитал мальчишка, к изумлению Жан-Жака, по-латыни и тут же перевел на французский:И после смерти постоянство Он недоверчиво поднял свои потемневшие синие глаза на все еще спокойного пажа, как бы не в силах осознать происшедшее. Но вдруг ярость Дома прорвалась с новой силой; не в силах справиться с собой, он с невнятным криком выхватил из веревочной петли на боку свою заостренную палкуи рубанул наотмашь по герцогскому знамени.
Бархатная ткань с треском порвалась, так силен был удар, и стяг расстелился на камнях двора; черная роза и девиз герцога оказались под ногами Дома, и он стал с ненавистью топтать эти загадочные символы своими белыми сапожками.
Ты что ты делаешь, гнусный мерзавец?!! закричал ошарашенный Жан-Жак, оцепеневший в первую секунду от неожиданности и растерянности. Его товарищ Жерар, проснувшийся, но еще не совсем пришедший в себя, с выпученными глазами и открытым ртом смотрел на поругание гордого стяга Черной Розы. Пьер и Филипп тоже стояли не двигаясь, видимо, изумленные этой дикой выходкой своего друга.
Вот, вот и вот! крикнул Дом, топча бархат своими сапожками. Вот так надо поступать с теми, кто грабит, насилует и убивает невинных! Он был в полном исступлении. И ваш подлый герцог, и вы всегрязные собаки, и вас надо повесить на первом же столбе!
Ах ах ты, скотина! побагровел от бешенства Жан-Жак. Ты слышишь, Жерар?.. Ты слышишь, что эта свинья сказала о монсеньоре?
Но взгляд тугодума Жерара был прикован к несчастному куску бархата, превратившемуся, благодаря стараниям Дома, в грязную тряпку. Ещё никогда герб Черной Розы не подвергался такому беспримерному унижению!
О всемогущий Боже! в ужасе пробормотал нормандец, герцог убьет меня за знамя
Наконец, Жан-Жак вышел из ступора. Судорожно схватившись за рукоять меча и наполовину вытащив его из ножен, он бросился на Дома с криком:
Сейчас я вгоню эти слова прямо в твою гнусную пасть!
А тот и не собирался отступать. Размахивая своей деревянной палкой, он, по-видимому, пребывал все еще в состоянии слепого бешенства и не осознавал, что в руках у него не настоящее оружие, и что одного удара стальным клинком будет достаточно, чтобы разрубить напополам и палку, и его самого. Друзья Дома бросились ему на помощь, также достав свои почти игрушечные» мечи».
Но тут и Жерар все-таки опомнился. Зная ловкость и силу юного парижанина, он не сомневался, что тот легко одолеет всех троих. Он схватил друга за рукав и крикнул:
Жан-Жак!.. Что ты делаешь! Ты же убьешь их!
Возможно, это не остановило бы оруженосца герцога; но новое соображение пришло ему в голову. Он вдруг вложил свой меч обратно в ножны и с невыразимым презрением посмотрел на довольно жалкую троицу с деревянными палками в руках.
Ты прав, Жерар, сказал он, негоже благородному дворянину пачкать свой меч этой грязной кровью Но граф де Руссильон узнает о том, что сделали его сервы, и их засекут до смерти!
Это кого ты называешь сервом? вдруг взвился Дом. ЯДоминик де Руссильон!.. Мой отецграф Шарль де Руссильон!
Сын графа? Скорее, графский ублюдок, ухмыльнулся Жан-Жак.
Ах ты подлец! закричал Дом и, вырвавшись из рук друзей, которые пытались остановить его, подбежал к пажу герцога и наотмашь ударил его по лицу, да так, что кровь хлынула из носа Жан-Жака на его бирюзовое сюрко.
Ну, мерзавец Ты мне за все это дорого заплатишь! зарычал разъяренный оруженосец.
Казалось, вид крови привел Дома в чувство; он неожиданно успокоился и уже довольно спокойно повторил, прибавив формулу, обязательную для рыцарского поединка:
ЯДоминик де Руссильон. Я клянусь честью, что четыре поколения моих предков были свободными людьми. И я тебя вызываю сразиться со мной!
Наблюдавшие поначалу эту сцену крестьяне давно уже попрятались кто куда, боясь попасть под руку разгневанным господам, и на дворе замка никого теперь не осталось, кроме Дома, его двух друзей и пажей герцога.
Слова Дома прозвучали в полной тишине и вдруг отрезвили всех пятерых подростков. Тяжело дыша, веснушчатый мальчишка и размазывающий по лицу кровь из носа парижанин мерили друг друга угрюмыми взглядами.
Я принимаю твой вызов, Руссильон, наконец, сказал Жан-Жак. И, клянусь Спасителем, ты не увидишь сегодня заката солнца!
Он обернулся к Жерару:
Дай ему свой меч. Деревяшкам не место на настоящем поединке!
Пьер и Филипп в это время что-то шептали на ухо Дому, который яростно мотал головой.
Это сумасшествие, Доминик! наконец, воскликнул Филипп. Я немедленно скажу все графу!
Только попробуй! сверкнул на него глазами мальчик. И нашей дружбе конец навсегда!
Что ж, господа, сказал он Жерару и Жан-Жаку, здесь, на дворе, драться неудобно, нас могут увидеть и помешать нам. Но на крепостной стене есть прекрасное место. Там ровная широкая площадка, подходящая для нашего боя. Предлагаю пойти туда.
Жан-Жак кивнул; но его друг сказал:
А как же конь герцога и наши лошади?
Поскольку нас трое, а вас всего двое, будет честным, если здесь останется один из моих друзей, промолвил Дом. Пусть Пьер посторожит лошадей, пока мы пока не вернется тот, кто победит, мрачно закончил он.
Справедливо, сказал Жан-Жак. И если твой друг, Руссильон, захочет помочь тебе и вступить в схватку, Жерар возьмет его на себя!
Но у меня же не будет меча! возразил нормандец.
Я дам тебе свой кинжал, а ты дашь свой другу Руссильона. В таком случае вы будете одинаково вооружены, так же как и мы.
И четверо мальчиков направились к лестнице, ведущей на крепостную стену.
Пока они поднимались по крутым ступеням наверх, идущие впереди Дом и Филипп вели между собой разговор на окситанском языке.
Одумайся, Дом, остановись! сказал очень бледный Филипп. То, что ты делаешь, безумие! Оскорбление нанесено тобой и, возможно, если ты извинишься
Извиниться? Кровь Господня! Да никогда в жизни! Я могу повторить тысячу раз все, что было сказано мною! Герцог Черная Розачудовище, монстр, заливший вместе с Монфором кровью невинных весь Лангедок! Онубийца, насильник женщин и детей, гнусная, омерзительная скотина! И эти двое вполне под стать своему господину
О Боже, если бы я остался с лошадьми пробормотал как бы про себя Филипп.
Да, я прекрасно знаю, что ты бы сразу бросился к моему отцу. Поэтому внизу и остался Пьер, он-то не предаст меня, как сделал бы ты.
Послушай, Дом. Этот оруженосец выше тебя и явно сильнее И потом, потомон он
Ну, договаривай! гневно промолвил Дом. Онмужчина, ты это хотел сказать? А кто я? В его глазах яжалкий мальчишка, деревенский увалень, умеющий размахивать только деревянной палкой! Но я заставлю его изменить обо мне мнение! Он не знает, что мой отец давал мне уроки с трех лет, не знает, что я и с вами каждый день упражняюсь по нескольку часов Не знает, что сам граф де Монсегюрлучший меч Лангедока! сказал, что ядостойный для него противник, и что только мужской силы не хватает моим рукам, а в ловкости и проворстве мне нет равных!
О чем это они там переговариваются? спросил Жерар Жан-Жака.
Видимо, совещаются, какую тактику выбрать в поединке, насмешливо отвечал его друг. Щенок, конечно, не трус. Но вряд ли этот деревенщина знает больше пяти самых простых приемов! Вот увидишь, я уложу его на первой же минуте! И, на крайний случай, прибавил он с кровожадной радостью, у меня есть ещё венецианский удар монсеньора!
Жан-Жак! Убивать сына графа де Руссильон, в его собственном замке это очень плохо пахнет!
Ты что, не помнишь, что говорили монсеньор и граф де Брие о Руссильоне? У него нет сыновей, одни дочери!
Тогда тогда как же этот мальчишка называет себя графским сыном и как ты ему поверил? Ты же не можешь драться неизвестно с кем! недоумевающе воскликнул Жерар.
Ты не понимаешь, простак? Ухмыльнулся парижанин. Этот щенокграфский ублюдок, прижитый им от какой-нибудь замковой потаскухи! И, голову даю на отсечение, у Руссильона он не одиннаверняка, целая дюжина. Так что невелика потеря. А я решил все-таки биться с ним, потому что он, во-первых, страшно оскорбил меня и монсеньора, и, во-вторых, в этом юнце все-таки течет графская кровьпусть и наполовину!
Но вот мальчики вышли на площадку, о которой говорил Дом. Она была прямоугольная, около двадцати туазов длиной и десятишириной, и представляла идеальное место для предстоящего поединка. С площадки открывался чудесный вид на цветущие отроги Пиренеев; слева высилась башня донжона, которая служила жилищем уже нескольким поколениям Руссильонов. На площадку выходило всего одно окно, и оно привлекло внимание Жан-Жака.
Что это за окно? подозрительно спросил он. Нас могут увидеть оттуда.
Это окно комнаты моих младших сестер, Мари-Николь и Мари-Анжель, отвечал Дом. Они сейчас на кухне, где кухарка жарит голубей, и не скоро вернутся к себе.
Жан-Жак успокоился. Он снял свое сюрко и бережно сложил его на камнях парапета, оставшись в своей алой рубашке-котте, рукава которой он засучил выше локтей. Затем, опустившись на колени, он прочитал» Отче наш» и поцеловал висевшее на груди золотое распятие. Дом последовал его примеру и тоже прочитал молитву; ибо оба мальчика чувствовали, что только один из них покинет площадку живым.
Теперь, когда поединок был близок и неминуем, оба соперника стали серьезны и сосредоточены. Встав с колен и беря в руки мечи, они обменивались оценивающими взглядами. Впрочем, Жан-Жак был полностью уверен в своем превосходстве; хотя ему и не приходилось еще убивать противника в подобном поединке, он был много раз свидетелем подобного, и никогда ни жалость к побежденному, ни ужас при виде предсмертных мук не трогали его кровожадное сердце. Разглядывая сейчас невысокого, тоненького, почти хрупкого Дома, оруженосец Черной Розы даже досадовал, что в первом серьезном бою ему достается такой слабый и неумелый противник.
Однако, когда Дом взял в руку длинный обоюдоострый одноручный меч и несколько раз ловко перекинул из правой руки в левую, примеряясь к его тяжести и проверяя баланс и центровку клинка, Жан-Жак невольно насторожился.
Но вот мальчики встали в боевую стойку, и поединок начался. Оруженосец герцога сразу пошел в наступление, делая неуловимо быстрые выпады; Дом отступил, почти не парируя; но, как заметил паж, отступил так, чтобы Жан-Жак повернулся лицом к солнцу.
«Хитрый, щенок!»подумал юный парижанин; но подобная тактика была ему хорошо известна, и он не купился на эту уловку. Он теснил Руссильона к парапету, стремясь зажать юнца в угол, так как понимал, что тому не по силам ближний бой; Дом же стремился к схватке на расстоянии, потому что в ней нужны были больше быстрота и ловкость, а именно эти качества давали сыну Руссильона некоторое преимущество перед явно сильнейшим противником. Парируя удары Жан-Жака, мальчик ускользал в сторону, не давая прижать себя к стене, выжидая и одновременно экономя силы, зная, что в бою с тяжелым мечом они терялись очень скоро.
Глаза Дома были сощурены, рот плотно сжат, лицо было бледным и напряженно-сосредоточенным; он ждал ошибки противника и дождался. Жан-Жак, обманутый отступлением Руссильона и не ожидающий нападения, замахнулся для рубящего удара, этот удар легко мог раскроить череп, и тут Дом легко упал на колено, нанес молниеносный выпади клинок его вонзился в левую ногу оруженосца Черной Розы, ниже бедра. Оба мальчика вскрикнули одновременно: сын графапобедно и с радостью, герцогский паж, уронивший свой меч, от боли и удивления.
Опустив клинок и не пытаясь напасть на обезоруженного соперника, Дом смотрел на кровь, струящуюся между пальцами Жан-Жака, который прижал к ране руку; и последний с изумлением увидел, что на лице Руссильона, сменяя гордость и торжество, появляются новые чувствараскаяние и сострадание.
«Этот ублюдок смеет меня жалеть!»и бешенство овладело оруженосцем, утроив его силы и заставив забыть о боли в раненой ноге. Бросившиеся к соперникам Жерар и Филипп были остановлены резким криком парижанина:
Нет, я не сдаюсь! бой не окончен! Это просто царапина! Мы продолжаем схватку!
Тяжело дыша, Жан-Жак с ненавистью смотрел на очень бледного и немного растерянного тем, что раненый противник хочет продолжить поединок, Дома.
Ну, Руссильон, негромко процедил паж, это была просто разминка А теперь будет настоящий бойи, клянусь Всевышним, я не буду сыном графа де Сю, если мой клинок не напьется твоей крови!
И он, почти не хромая, подняв с земли свое оружие, с диким воплем бросился на Дома.
Теперь оруженосец крутил тяжелый меч, делая им широкие дугообразные движения, стремясь ошарашить соперника и не дать ему даже пустить свое оружие в ход. Маневр Жан-Жака удался, Дому все еще не удалось сосредоточиться, и он начал отступать, обороняясь и не пробуя нападать, видя перед собой одно сверкающее лезвие, которое, казалось, атакует со всех сторон.
Его единственным преимуществом было проворство, так как раненный в ногу парижанин не мог теперь быстро двигаться и поворачиваться. Филипп, ломая от ужаса руки, воскликнул:
Святители небесные! Надо их разнять!
Поздно, мрачно изрек Жерар. Он никогда не видел Жан-Жака в таком исступлении, и был уверен, что минуты Дома сочтены. А Жан-Жак готовился нанести свой венецианский удар; правая рука его, вращавшая клинок, начала уже уставать; надо было одним ловким движением перебросить его в левуюи тогда Он был уверен в победе! Он видел, как герцог Черная Роза в бою с тремя противниками уложил их всех по очереди этим ударом!
Дому же больше не хотелось крови. «Да, сказал он себе, я хочу остановить это! Но как сделать так, чтобы мы оба остались в живых, если этот безумец поклялся убить меня?»
Прервем ненадолго эту трагическую сцену и вернемся в залу, к герцогу Черная Роза. Расставшись с де Брие (граф вышел из башни в тот момент, когда мальчики поднимались по лестнице на площадку), он дожидался Руссильона. Последний, отдав распоряжения Бастьену и переговорив с отцом Игнасио, возвращался к своему будущему зятю в несколько расстроенном состоянии.
Слова священника не успокоили старого отца, как он того ожидал; наоборот, они породили в сердце графа сомнения и неуверенность.
Капеллан сказал, что Мари-Флоранс была очень нежно привязана к Гийому Савиньи и надеялась, что, несмотря на бедность юноши, Руссильон даст согласие на их брак. Отказ графа был для девушки очень сильным ударом.
«Ваша дочьнатура глубоко чувствующая и очень впечатлительная, говорил священник, хотя внешне она всегда так выдержана и спокойна»
Однако, продолжил он, после отъезда графа Дюваля и его пажа из Руссильона, Мари-Флоранс ни разу не пришла к нему на исповедь; капеллан лишь видел, что она стала очень много времени проводить в часовне, и порой выстаивала на коленях перед распятием всю ночь.
«И что бы это значило, святой отец? спросил граф священника.
«Я полагаю, что Гийом Савиньи по-прежнему держит в плену сердце Мари-Флоранс; но, как послушная дочь, она покорилась вашей воле, и теперь молитвами и постом наказывает себя за не одобренное вами чувство к этому юноше.»
Это, несомненно, было правдой. Итак, его дочь была влюблена, герцог был прав!
И теперь Руссильону предстояло принять важное решение, решение, от которого зависела судьба Мари-Флоранс, и не только её.
Он нежно любил всех своих пятерых девочек, и Мари-Флоранс не была исключением. «Я могу сказать монсеньору, что сердце её занято, и тогда тогда он должен будет жениться на одной из трех моих младших. На ком? Мари-Николь и Мари-Анжельсовсем крошки. Конечно, браки нередко заключаются и между детьми гораздо младше; но все же все же А если не они, тогда остается Мари-Доминик, моя любимица! Ей уже тринадцать, и она почти взрослая. Наверняка, герцог выберет её! Старик даже вздрогнул. Боже всемогущий! Она ненавидит самое имя Черной Розы, её трясет, когда она слышит упоминания о нем! И ейстать его женой?!! Да она или выбросится из окна замка, или или зарежет его в постели в первую брачную ночь!»
И граф снова содрогнулся, представив себе, что будет, если в его замке совершится такое страшное преступлениеда ещё против кузена короля! Нет, допустить этого нельзя Что же делать?
И тут Руссильон вспомнил, как много лет назад он посватался к прекрасной и юной Мари де Шеном. Ему уже было около сорока, а ей не исполнилось и шестнадцати. Но он был знатен, могуществен и богат, и родители Мари с радостью дали свое согласие. Поговаривали, что девушка любит другогосвоего дальнего родственника, бедного, но очень красивого. Но Мари вышла за Руссильона и, хотя и не сразу, своей нежностью, доверием, безграничным обожанием граф завоевал сердце рыжекудрой красавицы. Они прожили в мире и согласии много лет, и он готов был поклясться, что его жена счастлива в замужестве!