Вместо СмертиБелов Руслан Альбертович
Начало
Вот, к примеру, женщина, приятная здоровая,
даже красивая, что для меня существенного
значения не имеет, приходит с раком. И я ей
говорю: "Уважаемая, для вас ничего не осталось
в этом мире, кроме сливочного мороженого
и темпераментного юноши. Еще 5-8 месяцев, и вы труп".
А она в ответ: "Что вы такое говорите, доктор?
У меня ведь муж и двое детей". Как будто это
имеет какое-то отношение к делу. Я ей говорю:
"Еbiteсь, милочка, пока не слишком поздно".
А она через два дня вешается. При таком-то
чудесном будущем. Чего людям, черт возьми, надо?
"Петрусь", Лео Липский-Липшиц
1.
Скажу сразуэто довольно веселая история и закончится она неплохо, и все получат то, что хотели получить всю жизнь. Однако началась она хуже некуда, она началась, когда моложавый и симпатичный инженер-конструктор Василий Павлович Петров узнал, что рак его предстательной железы нехороший, и максимум через год он умрет. Умрет в расцвете сил, в отличие от сонма президентов множества стран, доживающих с этой болезнью до глубокой старости. Не скажу, что Василий Павлович весь почернел изнутри и скис снаружи. Отнюдь, он просто увидел воочию всех своих родных как на похоронной фотографии, и лица у них были несчастные или, по меньшей мере, расстроенные, как будто их лишили сладкого и отправили затем на кладбище или в крематорий. Постояв у широкого больничного окна, выходящего на осенний пруд, пахший тиной, он решил, что все в принципе нормально: жизнь прожита, желаний не осталось, кроме желания умереть как-то по-божески, то есть без острой боли и жалеющих глаз.
Василий Павлович был крепкий мужчина. Жизнь много раз пыталась его свалить, и каждый раз неудачно. И вот, взялась снова.
- Надо как-то от всего отвлечься, в конце концов, решил он как-то сопротивляться. - Отвлечься всего на год, и все кончится. А отвлечься можно, лишь занявшись чем-то интересным или важным. Чем? Написать книгу воспоминаний? Писать ученические акварели, научиться играть на фортепиано? Заняться изучением мудреной квантовой физики, понять, наконец, Шредингера, Эверетта с его параллельными мирами? Ежедневно отгадывать все кроссворды во всех газетах, страдая уже не от болезни, от не отгаданного слова? Уйти в свою болезнь, изучить ее в Интернете, в поисках спасительной лазейки или новейшего открытия в области терапии? Нет, все это либо скучно, либо глупо. Дохнуть, так дохнуть. Гм А может, загулять, начать пить, курить, ходить на танцы? Ведь не старый еще, всего 55? Даже врачиха, уставшая от больных и собственной жизни, сказала: «мужчина вы на загляденье, займитесь сексом, и «жизнь пройдет, и жизнь пройдет, как ветерок по полю ржи»
Тут Василий Павлович вспомнил медсестру, симпатичную блондинку Аллочку. Ее высокую попу, стройные почти ноги, яркие кофточки, ее замысловатые духи и современные взгляды, вызывавшие воспоминания о томных сочинских вечерах, всегда высокие каблучки, компенсирующие рост ниже среднего, каблучки, за которые она постоянно получала замечания от заведующего отделением. Представил себя с ней на тесной медицинской кушетке. Поначалу такое развитие настоящего времени в чуждую ему пространственную плоскость показалось ему пошлым. Но не валяться же на кровати пристойно (высоконравственно, добропорядочно), уставившись в потолок или «пролив между Средиземным морем и Атлантическим океаном?
Василий Павлович подошел к зеркалу, посмотрел на себя то так, то эдак, отметил:
- Совсем не старик, если поменять рубашку и выражение лица может и прокатить.
Аллочка в тот день дежурила. После отбоя Василий Павлович, подошел к стойке и предложил отметить его день рождения. Получилось без запинки, ведь целый день готовился к выходу на сцену в роли завзятого ловеласа.
- У вас день рождения в октябре, а теперь июнь, но пропадать же всему этому, - обозрела медсестра хозяйским взглядом дары Петрова, заждавшиеся пиршества в четырех пакетах.Пойдемте-ка в сестринскую.
На ней была алая кофточка и красивое белье. И, как всегда туфельки на высоких каблучках, в этот день фиолетово-лаковые.
В сестринской они расположились за видавшим виды столом. По серым глазам Аллочки Василий Павлович догадывался, что она видит всю его финально-жизненную трагедию в зеркале истории болезни, и чисто по-женски пытается к ней хоть как-то привыкнуть, как привыкают к неизбывному больничному запаху, и ему помочь привыкнуть. Поев немного и выпив, они легли. Поначалу у Василия Павловича ничего не получалось, кроме воспоминаний о супруге Клавдии Осиповне. Чтобы отвлечь его, Аллочка принялась сплетничать. Пройдясь от главного врача до старшей медсестры, она вдруг приподнялась на кушетке, спросила озабоченно:
- Я читала в анамнезе, вы когда-то работали следователем?
- Немного, лет пять, потом пришлось уйти по состоянию здоровья
- Вас ранили?
Василий Павлович вдруг осознал, что его более интересуют не вопросы Аллочки, но полное ее белокожее тело, ее свежие губки, пахшие весенним лугом, шелковый шорох аленького халатика, никак не желавшего пожелать на полу, пугающие касания его настороженного тела обнаженными грудями с небольшими сосками. Он считал себя в какой-то степени уже умершим, а эти, груди, пахшие чистотой, оживляли его странным своим теплом и женской властью. У него встал. Не ответив девушке на вопрос о ранении, Петров вплотную занялся любовью, и получилось сладко для обоих.
Потом они утихли, имея в уме продолжить любовную встречу после некоторого перерыва. Аллочка, запахнула аленький халатик, спросила, водя пальчиком по шраму на груди Василия Павловича:
- Это от пули?
- Да, - Петров думал об алом халате медсестры. Он ревновал ее к тем, ради привлечения которых этот атрибут прелюдии был принесен в больницу.
Аллочка вспомнила, почему затронула тему службы в следственных органах и его ранении.
- Знаешь, в Москве и области что-то странное происходит. Пропадают смертельно больные люди. Ну, которым врачи белые тапочки прописали.
Петров вспомнил, как, узнав о своей болезни, захотел уйти в тайгу подальше от жизни и умереть там, не видя людских глаз, особенно родственных, глаз которые смотрели с живой стороны существования на его, фактически мертвую сторону.
- Что тут странного? И я бы исчез. Чтоб никого не мучить Слава богу, еще, что не рак желудка, пищевода или гортани - откуда-то неприятно запахло формалином и еще чем-то неживым, чем-то вроде заформалиненного в банке ребеночка с двумя головами и хвостом.
- Нет, я не об этих, которые уходят в тайгу или из окон выбрасываются из-за боли и страшной действительности. Эти люди уходят, аккуратно собрав вещи, более того за ними приезжаютэто видели знакомые, видела моя однокурсница Наташа. И потом они исчезают. Тебя, следователя, хоть и бывшего, это не интересует? Ты не хотел бы заняться этим, чтобы не думать о неприятных вещах?
Василий Павлович не слушал, он вдруг вспомнил книгу Владимира Маканина - она была о старикашке, который волочился за молодыми охочими бабенками и был с ними яр, как награжденный грамотой молодой тракторист. Вспомнив, раззадорился, и Аллочке досталось по полной программе, она даже стала припоминать, когда у нее следующее дежурство.
2.
У Василия Павловича было два сопалатника, оба пенсионеры. Одного звали Владимир Павлович Берсеньев, другого Владимир Васильевич Веретенников. По скудности набора их ИО в отделении не переставали шутить, но жителям палаты было не до шуток. У вальяжного Владимира Павловича, красавца с голубыми глазами, большого любителя поесть и пропустить бутылочку «строем по одному», вырезали половину ЖКТ, он готовился к выписке и пресной жизни без всякого там питья и вкусной, питательной пищи. По ночам он скрежетал зубами и плакал в подушку. Больше всего от судьбы досталось ничем не приметному (если не считать старческих пятен) восьмидесяти двух летнему Владимиру Васильевичу Веретенникову, крупнейшему в России специалисту в области ствольной артиллерии, профессору и дважды лауреату Государственной премии. Ему две недели назад удалили селезенку, желчный пузырь и половину поджелудочной железы, а намеднишняя операция на правом глазу оказалось такой же неудачной, как и на левом. Когда его привезли с последней операции и объяснили ситуацию, он до ночи лежал безмолвно, потом прошептал потолку:
- Что же, жизнь закончена. Надо как-то по-тихому умереть
Сказав это, он поднялся, пошел в туалет на ощупь, по пути наткнулся на тумбочку Василия Павловича. От грохота сопалатники бедняги проснулись, уяснив ситуацию, понесли его на кровать, уложили, и тут Владимир Васильевич обильно описался. Павловичи принялись искать белье, чтобы переодеть его, но не нашли, как и дежурную медсестру. Впрочем, та скоро явилась, сонная и недовольная, серая лицом от постоянного недосыпа (кроме этой больницы, она работала и в другойей, незамужней, надо было «одеваться», да и сын был оболтусом). Позевав, поменяла матрац и белье и, посоветовав позвонить насчет сменной одежды родственникам Павла Васильевича, удалилась по своим делам, то есть ушла ночевать в своей каморке, стены которой были облеплены ликами святых. Под ее халатом Василий Павлович углядел роскошный бюстгальтер, попахивавший духами «Черная Орхидея» и вспомнил Аллочку: людские жизни шли к своим концам всеми возможными тропами, часто грешными, и потому без изображений путеводных святых мало кто обходился.
Родственников у Владимира Васильевича Веретенников было много, однако дети и внуки жили в США, в самом Сан-Франциско, в Москве же обитала одна набожная сестра Анна, усердно посещавшая все молитвы и проповеди, и потому постоянно занятая для людей. Сообщив ей ситуацию, Павловичи уселись у кровати Веретенникова, и тут Василий Павлович обратил внимание, что правая нога Владимира Васильевича лежит как-то неестественно.
- Да у него перелом головки бедра! - догадался Владимир Павлович и побежал искать дежурного врача. Была уже суббота, и тот нашелся нескоро. Спустя час врач отправил Владимира Васильевича на рентген, перелом головки подтвердился, причем владельцу ее единственный раз за текущий год повезлоперелом оказался хирургически несложным.
Операцию везунчику сделали через три дня. К этому времени появилась сестра Анна со сменной одеждой, яблоками и подсохшими апельсинами. Еще она принесла лик какой-то святой; в тыльной части иконки в особых застекленных витринках находились кусочки смолы и еще что-то. Позже Аллочка, сказав, что это иконка святой Матроны московской, принесла клочок бумажки с молитвой, вот ее текст:
«О блаженная мати Матроно, услыши и приими ныне нас, грешных, молящихся тебе, навыкшая во всем житии твоем приимати и выслушивати всех страждущих и скорбящих, с верою и надеждою к твоему заступлению и помощи прибегающих, скорое поможение и чудесное исцеление всем подавающи; да не оскудеет и ныне милосердие твое к нам, недостойным, мятущимся в многосуетнем мире сем и нигдеже обретающим утешения и сострадания в скорбех душевных и помощи в болезнех телесных: исцели болезни наша, избави от искушений и мучительства диавола, страстно воюющаго, помози донести житейский свой Крест, снести вся тяготы жития и не потеряти в нем образ Божий, веру до конца дней наших сохранити, упование и надежду на Бога крепкую имети и нелицемерную любовь к ближним; помози нам по отшествии из жития сего достигнути Царствия Небеснаго со всеми угодившими Богу, прославляюще милосердие и благость Отца Небеснаго, в Троице славимаго, Отца и Сына и Святаго Духа, во веки веков. Аминь».
Молитву с иконкой Петров сунул в карман и тут же забыл о ней.
Спустя неделю Василия Павловича выписали с условием, что он приедет через месяц на повторное обследование и всякое такое. В фойе больницы он столкнулся с Аллочкой. Та, оглянувшись по сторонам, зашептала:
- Веретенников исчез! Исчез слепой и хромой! Средь бела дня!
- Как исчез?удивился Василий Павлович, млея от воспоминаний о проведенном с девушкой времени.
- В воскресенье. Один наш больной видел, как его без всяких там грубостей усаживали в дорогую легковую машину.
- А в милицию вы заявляли?
- Заявляли. Следователь приезжал, всех опросил, и получилось, что Владимир Васильевич Веретенников давно задумал покончить с жизнью, звонил кому-то, и кто-то слышал разговор, по которому выходило, что он нашел, то, что хотел, премного доволен и даже выпил по этому поводу.
Василий Павлович размышлял об услышанном, пока ему не сообщили, что ПСА у него угрожающе увеличилось.
*** Простатический специфический антиген (ПСА)опухолевый маркёр, определение которого проводится в сыворотке крови, применяющийся для диагностики и наблюдения за течением рака простаты и аденомы простаты.
3.
Дома было тоскливо. На него смотрели, как на живой труп. Эти жалостливо-тоскливые взгляды убивали быстрее рака, они впрыскивали в него острое желание умереть скорее, скорее исчезнуть, чтобы никого не видеть и чтобы его, Василия Павловича, никто не видел. Чтобы хоть как-то забыть обо всем, он запирался в своей комнате, названивал старым знакомым, друзьям, сослуживцам, рассказывал им о своем счастливом пенсионерстве, о даче, о винограде, который в этом году обильно плодоносил. Однажды он позвонил какому-то Коляну, видимо, когда-то близкому другу. Слово за словом выяснилось, что этот Колян ныне Николай Егорович Копылов, генерал-майор полиции, бывший сослуживец и чуть ли не дальний родственник.
Василий Павлович, не желая заканчивать разговора с бывшим первейшим другом, после обычных слов спросил его о пропаже из больниц и собственных квартир смертельно больных людей. Николай Егорович тут же выложил ему статистику по городу Москве, из которой следовало, что бесследно исчезают ничтожная часть смертельно больных, и эта ничтожная часть в 13,5 раз меньше количества бесследно исчезающих здоровых людей.
Василий Павлович усомнилсяв благодушном голосе Николая Егоровича отчетливо звучала служебная фальшь, изрядно подправленная укорительными нотками («Ну зачем ты об этом! Если бы ты знал, как я занят»). Николай Егорович, застеснявшись этой фальши, сделал небольшую паузу для приведения чувств в нормальное состояние и сказал, что знает, что Василий Павлович серьезно болен, и потому, видимо, боится, что его похитят, чтобы безвременно разобрать в каком-то подвале на шашлыки, начинку для пирожков или просто органы. И потому устроит ему встречу с человеком, а именно полковником Иваном Арнольдовичем Андерсеном из Особого отдела, знающим об исчезновении больных более чем кто-либо, потому что именно этим он занимается в течение более чем двух лет.
Встреча была назначена на следующий день. Василий Павлович всеми фибрами души почувствовал, что она коренным образом изменит оставшиеся десять месяцев его жизни.
4.
Встреча состоялась в узбекской подвальной забегаловке, и никого в ней, кроме них и бармена не было. Иван Арнольдович был коренаст и строен, его улыбчивое лицо привлекало внимание шрамом на левой скуле. Они уселись у стены с пыльным тусклым бра, заказали самсы и стали друг друга разглядывать. Через минуту такого разглядывания Василий Павлович, осел на стуле и знаком попросил принести пару пива. По эволюции выражения глаза Андерсена, он понял, что тот правды, скорее всего, не скажет, а станет рассказывать «сказки». Раковые больные щепетильностью не отличаются, и Петров сразу об этом заявил:
- Решили мне ничего не рассказывать? Изучив мою физиономию?
- Да я с самого начала не собирался вам докладывать служебные сведения. Они под грифом «Секретно» или в лучшем случае «ДСП».
- А что хотели рассказать? «Принцессу на горошине»? Или «Щелкунчика»?
- Нет, конечно. Я просто хотел вам обрисовать ситуацию в интересующей вас области.
- Рассказывайте.
- Как вы понимаете, общество постоянно будоражат самоубийства смертельно больных наших сограждан. В иной месяц в Москве и ближнем Подмосковье из окон выбрасывается по десятку и более человек. К узакониванию эвтаназии наше общество не готово ни морально, ни юридически
- Ну, юридически - это понятно, но почему морально не готово?
- Потому что по нашим сведениям десятки смертельно больных граждан лишают жизни ближайшие родственники, в Интернете полно сайтов, на которых подробно описывается, как простейшими способамихотя бы с помощью аспирина - отправить на тот свет постоянно описывающихся и обделывающихся дедушек и бабушек. Конечно же, вы знаете из прессы и телевидения о медсестрах Запада, которые лишали жизни десятки тяжело больных и престарелых своих пациентов. И многое из них, уверен, делали это из своего рода сострадания